Любовный узел, или Испытание верностью - Чедвик Элизабет. Страница 36

Держа в руке лампу, Кэтрин оглядела двор. Он был совершенно пуст, если не считать часовых и овец в загоне, пригнанных на убой. Все забились под одеяла в поисках тепла. Только повитухе приходится иногда видеть, каким бывает мир, когда остальные спят. Сегодня, в канун рождения младенца Христа, ей следовало бы испытывать чувство тихого удовлетворения, но этому мешало ощущение глубокой пустоты. Оливер так и не появился; ожидание сменилось тревогой и разочарованием. Кэтрин не могла праздновать без него. Это открытие заставило ее содрогнуться, как глубокий глоток ледяного воздуха. Отступать слишком поздно: она попалась.

Молодая женщина тяжело вздохнула, повернулась, собираясь проскользнуть за входной занавес, и едва не вскрикнула, неожиданно поняв, что она не одна. У опорного столба стояла закутанная в капюшон фигура.

– Кто это?.. Рогеза? – Кэтрин высоко подняла одной рукой лампу, а другую прижала к горлу, чтобы усмирить отчаянно заколотившееся сердце. – Что тебе?

– Мне надо поговорить со старухой, – сказала Рогеза де Бейвиль и тревожно огляделась.

Ее лицо, полускрытое капюшоном, казалось поблекшим и вытянувшимся. За последний месяц Кэтрин почти не показывалась в женских покоях: почти все ее время уходило на уход за Этель, и теперь ее буквально шокировал вид Рогезы.

– Этель спит, – проговорила она – Она очень слаба, и мне не хочется будить ее. Неужели ты не можешь подождать до утра?

Рогеза покачала головой.

– Она нужна мне немедленно. Разбуди ее.

– Этель может сделать для тебя ровно столько же, сколько и я, – возразила Кэтрин. – Если тебе опять понадобился любовный напиток, я прекрасно смогу смешать его сама.

Рогеза словно застыла.

– От тебя мне ничего не нужно, – фыркнула она, скривив губы.

– Тогда возвращайся, когда будет светло, – стояла на своем Кэтрин. Она была не такая высокая, как Рогеза, но в упрямстве нисколько ей не уступала.

– Это частное дело, – буркнула Рогеза, прикусив губу. Тут Кэтрин поняла, что женщине требуется кое-что посерьезнее, чем любовный напиток.

– Интересно, как можно спать в таком шуме? – занавеска отодвинулась, и Этель высунула нос в морозную ночь, крепко прижимая к груди одеяло. Ее седые волосы висели прядями.

– Извини, что разбудили. – Кэтрин метнула в Рогезу яростный взгляд.

– Пустяки, я все равно не спала. – Этель отодвинула занавес чуть-чуть больше. – Заходите, леди.

Рогеза осторожно, как норовистая лошадка, приблизилась к занавесу и тихо сказала, многозначительно посмотрев в сторону Кэтрин:

– Мне нужно поговорить с тобой наедине.

Кэтрин пришлось приложить немалое усилие, чтобы удержать язык за зубами. Этель таким терпением не отличалась.

– То, что предназначено для моих ушей, годится для ее тоже, нравится вам это, леди, или нет. Мы не сплетничаем.

Проковыляв к огню, она начала ворошить угли длинной железной кочергой, чтобы горели поярче. Кэтрин понимала, что вмешиваться не стоит, поэтому обмахнула тряпкой стулья, которые и без того были чистыми, и зажгла лучину.

Рогеза переступила с ноги на ногу и даже кинула взгляд через двор на белевший в темноте замок, словно собиралась вернуться в женские покои, но затем со вздохом переступила порог и закрыла за собой занавеску.

– Мне нужно средство, чтобы вызвать месячные. Они задерживаются уже больше, чем на две недели.

Кэтрин поджала губы. Ничего удивительного, что Рогеза не хотела говорить в ее присутствии после того, что было сказано об Эмис. Незамужняя женщина с задержкой месячных – это серьезнее, чем попытка перебраться через реку в глубоком месте.

– Ну, так что ты можешь мне посоветовать? – резко бросила Рогеза.

– Зависит от того, что вызвало задержку. – Этель прислонила кочергу к небольшому выступу на треножнике и пошла проверять, что у нее припасено в кувшинчиках и пучках трав. – Не беременна ли ты?

– Конечно, нет! – Даже в тусклом свете Кэтрин разглядела, как потемнело лицо Рогезы. – Как ты только можешь говорить такое!

– Очень просто. Это самая обычная причина. Я знаю еще только две: либо женщина умирает от голода, либо она смертельно больна.

– Говорю тебе, что я не беременна!

– Садитесь, леди.

Кэтрин смотрела, как Этель полезла в мешочек с королевской мятой и воробейником. Эти травы обычно использовались, чтобы вызвать у женщин месячные, по какой бы причине они ни прекратились. Иногда они помогали, но тут больше приходилось рассчитывать на удачу. Более сильные травы вызывали и более сильные побочные действия: рвоту, понос, иногда даже смерть. Этель давала их только в тех случаях, когда женщина все равно должна была умереть родами, если даже доносит ребенка до конца.

– Принимайте по три щепотки с вином, леди, и молитесь святой Маргарите, – говорила старая повитуха, вручая Рогезе небольшой кулечек. – Не обещаю, что это непременно подействует, но, может быть, вам повезет.

Рогеза приняла льняной мешочек, сунула серебряную монетку в холодную левую ладонь Этель и исчезла из комнатки, даже не посмотрев в сторону Кэтрин.

– Ну, ну… Интересно, кто отец? – Этель завернулась в одеяло и присела у огня, затем с трудом переложила монетку в здоровую руку и спрятала сжатые кисти в рукава.

Кэтрин только покачала головой, припомнив, как Рогеза тайком пробиралась в лагерь.

– К ней вернутся месячные? Этель поцокала языком.

– Может быть, только я сомневаюсь. Плохо играть с огнем, забыв, что он обжигает.

– Да. – Кэтрин поплотнее закуталась в плащ и перевела взгляд на пылающие красные угли.

– И все же, – тихо добавила Этель, – неплохо иногда и обжечься.

Кэтрин смотрела, как язычки пламени лижут дерево, и решала, насколько права старуха.

После утренней рождественской мессы в большом зале замка начался пир и пошло веселье. Небо за стенами было таким чистым и пронзительным, что слепило глаза. В зале же было немного сумеречно от ароматного дыма горящих яблоневых дров. К дыму примешивались запах елового лапника, которым вместе с остролистом были украшены стены, и запах приправ, шедший от многочисленных блюд, которые теснились на столах. Двор опустел, потому что все, кого не удерживал служебный долг, собрались на праздник.

Для Этель нашелся относительно спокойный уголок у огня вместе с другими стариками. Там был большой кувшин доброго грога, чтобы разогнать скуку, и хорошая закуска: сыр, ломтики копченой ветчины, соленое печенье, жареные орехи, засахаренные фрукты. Этель куталась в новое одеяло – подарок графини, и была совершенно довольна жизнью.

Кэтрин испытывала гораздо меньшее удовольствие.

– Он так и не пришел, – сказала она, сидя рядом с Этель на скамье.

Перед тем как отправиться на мессу, молодая женщина с ног до головы вымылась ароматным мылом, одела новую льняную рубаху с вышивкой и роскошное красное платье с золотом, которое Оливер еще не видел. Еще влажные волосы она разделила на пряди и закрепила конец каждой из них бронзовой застежкой с эмалью. Она гордо сознавала, что не уступит по красоте ни одной из женщин, собравшихся сегодня в зале, но очень скоро выяснилось, что триумф напрасен.

– Времени еще достаточно, – откликнулась Этель, прожевав кусочек сыра. – Кроме того, в море не одна рыба, если женщина красива и молода. Хорошо бы тебе поймать кого-нибудь на леску.

Кэтрин опустила голову. Уже несколько мужчин приглашали ее танцевать или пытались заманить под омеловый венок, чтобы сорвать поцелуй, но она держалась настороже. Пара из них были вполне достойны того, чтобы «попасться на леску», только Кэтрин устала уже ловить рыбу крупнее той, которую смогла бы удержать. Это была одна из причин, по которой она сидела среди стариков, вместо того, чтобы присоединиться к танцам и играм в центре зала. Честно говоря, веселье даже немного пугало ее: в нем были скрытые течения и опасные повороты, способные превратить возбужденную толпу в стаю.

Она нашла глазами Ричарда и Томаса Фитц-Рейнальда. Мальчики затеяли шумную игру в жмурки с другими ребятами и веселились от души. Молодая женщина завистливо вздохнула, налила себе кубок и с удовольствием почувствовала, как горячая жидкость струится по горлу. Ей припомнилось последнее Рождество, когда Левис был еще жив. Она так еще и не потанцевала. Нужно идти туда, в толпу, смеяться, как остальные, и чтобы голова кружилась от вина… а под конец и вовсе забыться, чтобы воспоминания так и остались цветным пятном, не слились в картинку…