Великолепный любовник - Брук Кристина. Страница 35

От горя и ярости Джорджи почти обезумела, но довольно скоро пришла в себя. Маркус ничего не знал о ней, ибо так и не вернулся в круги лондонского общества после скандала, а ведь ее поведение в последние годы было образцовым. По правде говоря, даже ее знакомые сейчас смотрели бы с недоумением на ее заигрывания с Хардкаслом. Переоценка собственного поведения, умение вести себя в свете было главной причиной, почему леди Арден не удалила ее из высшего общества.

Очевидно, присутствие Бэкенхема провоцировало в ней все худшее. Мисс Блэк действительно хотела отвлечь Хардкасла от преследования младшей сестры. Но делала это с непривычным рвением, неужели она перестаралась?

Теперь, когда в ее адрес было выдвинуто обвинение, пришлось признаться себе в существовании другого мотива.

Открытие вместо отрезвления вызвало в ней вспышку обиды. Как посмел он осудить ее по одной глупой, невинной игре? После того, что произошло между ними той ночью у маркиза Стейна.

– Я не знаю, что на тебя нашло, – он ходил вдоль деревьев, заложив руки за спину, и, как в давно минувшие дни, наставлял ее на путь истинный. – Вчера вечером ты вела себя настолько правильно, насколько это возможно, а сегодня превратилась в настоящую Далилу-обольстительницу.

Джорджи это задело. Особенно учитывая, что единственный, кого она когда-либо хотела обольстить, был сам Бэкенхем. И каков результат? Она не смогла соблазнить мужчину, даже стоя перед ним обнаженной, в любовном томлении.

– Ты принимаешь все слишком близко к сердцу, – она покачала головой, изо всех сил призывая себя к спокойствию, чувствуя нарастающее желание выплеснуть наружу эмоции, будто пытаясь успокоить готовый к всплеску гейзер. – Это всего лишь безобидный флирт.

– Разумеется, тебе ли не знать, каким безобидным бывает флирт, – сказал Бэкенхем.

Ее гнев был настолько велик, что почти затмил боль внутри. Гнев был гораздо более легкой эмоцией, в отличие от боли. Гнев врастает в человека, кормится его чувствами.

Как Бэкенхем смел быть таким уверенным в своей правоте? Он был на вечере в поместье маркиза Стейна в ту ночь. Она никогда не видела ничего подобного, даже в самых смелых фантазиях не могла представить такого разврата. Тем не менее он был там, участвовал в происходящем и даже не посчитал нужным надеть маску. Значит, мужчине позволено безнаказанно находиться в вертепе, а она должна нести ответственность за безобидный флирт?

– Если ты не беспокоишься о своей чести, подумай, как твое поведение отразится на сестре. Неужели тебе хотелось бы видеть ее в такой же роли?

Джорджи многозначительно посмотрела на его пустую петлицу.

– Думаю, она и сама с этим прекрасно справляется, не так ли? – сказала она сухо. – И что-то я не заметила, чтобы своим поведением она вызвала твое отвращение.

– Не думай перекладывать ответственность на меня, – предупредил Бэкенхем. – Ты позволяешь своей страсти увести тебя в опасные воды, Джорджи.

– Хардкасл? – Она посмеялась, но ее смех был пустым, почти беззвучным. – Он всего лишь ребенок, и ты это знаешь.

Джорджиана увидела какую-то борьбу, происходящую внутри его. Маркус сдерживал себя, чтобы не ударить ее? Или поцеловать снова, как тогда в лесу?

– По крайней мере, моя страсть, как ты ее называешь, честная и искренняя, – бросила она ему. – А что насчет твоей страсти, Бэкенхем? Хладнокровный отбор претенденток на роль будущей графини? Действительно ли таково твое желание? Или ты боишься наступить на те же грабли, что и шесть лет назад?

Ошеломленный вид графа ясно доказал: несмотря на призывы к благоразумию, он не был готов к ответственности за свои действия.

В ней шевельнулась осторожность. Если не прекратить его терзать, он женится на какой-нибудь бесчувственной особе вроде мисс Трент. Этого нельзя допустить.

– Ошибаешься, – отрезал он. – Я обязан думать о своем имени и родовом поместье.

– А как насчет тебя самого? – спросила Джорджи. – Что насчет твоего счастья и счастья твоей жены?

Последнее слово отозвалось царапиной у нее в горле.

– Я пытаюсь найти подходящую девушку, совместить эти два пункта. Иначе зачем бы мне устраивать различные гостевые визиты, знакомиться с интересующими меня дамами?

Он сделал нетерпеливый жест.

– Не уклоняйся от разговора. Я прошу тебя, как свою гостью, всего лишь соблюдать приличия, ничего более. Продолжи ты идти по этой дорожке, будь уверена, тебе будет обеспечено презрение всякого здравомыслящего человека в нашем кругу. Это все, что я хотел тебе сказать.

Сквозь пелену злости Джорджи изобразила небольшой зевок.

– Слава богу. Знаешь, когда ты становишься самодовольным, то наводишь скуку.

– Спасибо, – промолвил он, испепеляя ее взглядом.

– Не стоит благодарности.

Она сделала книксен и пошла по аллее, все еще ослепленная багровой пеленой ярости перед глазами.

Маркус решил, что она плохо себя вела сегодня? Он еще ничего не видел!

Бэкенхем вошел в библиотеку, приблизился к столу с графином бренди. Лидгейт устроился в кресле с газетой и стаканом янтарной жидкости в руках.

– Мой дорогой друг, – обратился к нему Лидгейт.

Бэкенхем поднял руку, наполняя стакан бренди.

– Не начинай, – произнес он мрачно. – Сначала я должен выпить.

Он забросил внутрь жидкое пламя, размышляя о причине номер семьдесят шесть, по которой он не женился на Джорджиане Блэк. Он превратился бы в грустного жалкого пьяницу уже к окончанию медового месяца.

Медовый месяц… Это чарующее словосочетание обозначало время, о котором он так часто фантазировал во время долгого периода их обручения. Господи, она сводила его с ума.

Он налил себе еще и упал в кресло рядом с Лидгейтом.

Кузен вопросительно изогнул бровь.

– Могу я угадать?

Бэкенхем раздраженно взглянул на бренди и вздохнул:

– Полагаю, да. Я прочитал ей целую лекцию о морали, на что у меня не было никакого права. Теперь она жаждет крови. Или того хуже.

Похоже, Джорджи не знала о прибытии Пирса в Кловерли-Мэнор. Иначе открылся бы ящик Пандоры.

– А лекция была на тему… – Лидгейт вопросительно замолчал.

– О, ты не мог не заметить нелепое заигрывание во время нашей прогулки в деревню.

– С Хардкаслом? – Лидгейт покачал головой. – Мой дорогой Бекс, твой разум всегда ясен, когда речь идет о других, но как только дело касается этой женщины, ты превращаешься в настоящего болвана.

Фраза заставила Бэкенхема выпрямиться.

– И что ты знаешь о предмете разговора, чего не знаю я?

Пожав плечами, Лидгейт отхлебнул еще бренди.

– Я нашептал Джорджи на ушко, что ее сестра стала объектом влюбленных взглядов Хардкасла. Она сразу же перешла в атаку, вероятно, с целью…

– Отвлечь Хардкасла от сестры и тем самым дать Вайолет шанс со мной, – закончил за него Бэкенхем.

Камень свалился у него с души, но вскоре пришла горечь разочарования.

– Черт возьми, – устало выдохнул он.

– Ты уже забросал ее камнями из-за этого? – поинтересовался Лидгейт. – Она не самый приятный мне человек на свете, но, по крайней мере, нужно отдать ей должное. Джорджи поступила так ради сестры и, возможно, ради тебя. Она искренне хочет видеть вас с Вайолет вместе.

Бэкенхем почувствовал, как новое бремя тяжким грузом ложится ему на грудь.

Какой информацией располагает кузен? Он хотел подробно допросить Лидгейта, но не мог заставить себя сделать это.

– Ах, черт возьми. Похоже, я должен перед ней извиниться. Но думаю, она должна была доверить это мне, я мог бы сам позаботиться о Вайолет и отвоевать ее у Хардкасла.

– С каких это пор ты отвоевываешь девушек у других джентльменов? – усмехнулся Лидгейт. – Нет, это не твой стиль. Ты будешь стоять на месте, скрестив руки на груди, и ждать, пока волшебным образом леди сама не окажется возле тебя.

Бэкенхем удивленно засмеялся.

– Что за чушь?

– Ты уверен в своем влиянии на женщин. – Лидгейт покачал головой. – В старые времена я часто видел твою магию в действии. Я использовал все свое обаяние, практически горы сворачивал ради толики внимания какой-нибудь милой прелестницы, в то время как тебе достаточно было одного задумчивого взгляда, и мотылек сам летел на пламя.