Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Визен Лев Исаакович. Страница 52

— Вдруг солнце пробилось сквозь разрыв в тучах, и в ярких и ослепительных лучах этого неожиданного света я увидел, как из-под черных упавших стволов гордо поднимаются над желтоватой травой распускающиеся ветви молодых сосен. Это мы — молодые сосны!..

«Мы — молодые сосны!» Эти слова повторял весь город. Марти узнавали на улицах, подходили, чтоб пожать руку, обнять. А он отвечал на приветствия, целовал детей и разговаривал с каждым так, словно знал собеседника с давних пор.

Он не мог забыть некоторого отчуждения между белыми и черными, бросившегося ему в глаза в день первого митинга, и рассказал Корнелио Брито о «Лиге» и ее борьбе за братство и справедливость. Через час несколько десятков созванных Брито негров основали отделение «Лиги» в Тампе.

Кончался третий день пребывания Марти в Тампе. В праздничных костюмах кубинцы собрались на торжественные проводы, заполнив городской театр. Гирлянды цветов и флаги украшали огромный плакат со словами «Вива Хосе Марти!».

Отзвучал гимн Педро Фигередо [53]. Рамон Риверо звонким голосом прочел составленные Марти «Резолюции кубинских эмигрантов Тампы». В чуткой тишине прозвучали слова о необходимости «объединения в общем действии, республиканском и свободном, всех революционных элементов». Зал аплодировал, казалось, нескончаемо долго, а потом маленькая Кармита Карбонель, путая недоученные слова приветствия, преподнесла Марти перо и серебряную чернильницу.

Марти вынесли из зала на руках. На вокзал его провожала шеститысячная колонна жителей Тампы. Оркестр пожарников в униформе играл кубинские песни и гимн Педро Фигередо. А Марти, то и дело глухо кашляя, шел во главе невиданного в Тампе шествия и по-человечески просто радовался окружавшим его признанию и уважению, знаменам, музыке и цветам, а еще больше — нескольким листам бумаги, лежавшим в левом внутреннем кармане сюртука, — «Резолюциям».

Прочный фундамент свободы был наконец-то заложен.

РОЖДЕНИЕ ПАРТИИ

На Фронт-стрит его ждал номер «Эль Яра», присланный из Кайо-Уэсо. В редакционной статье говорилось, что Кайо не менее Тампы заслуживает внимания Учителя.

Друзья Марти восторженно обсуждали новые перспективы. Сам он обрадовался едва ли не больше всех, но счел, что статья в газете еще не приглашение. Он дипломатично написал издателю «Эль Яра» Хосе Долоресу Пойо: «Неизменным и давним является мое стремление пожать ваши честные и бестрепетные руки».

Когда это письмо пришло в Кайо, там уже пылали страсти. Специально выезжавший в Тампу стенограф Гонсалес привез не только свои записи речей Марти, но и рассказы об оказанном ему небывалом приеме.

Группировавшиеся вокруг «Эль Яра» патриоты в один голос требовали послать Марти официальное приглашение.

Но кое-кто из ветеранов морщился. «Нужно собирать деньги на покупку винтовок, а не речей», — бормотал соратник Масео по Барагуа Фернандо Фигередо. Все же через пару недель деньги на билет от Нью-Йорка до Кайо были отосланы на Фронт-стрит.

В рождественский вечер пароходик «Оливетт», отчаянно дымя, подходил к причалу Кайо. Приземистый городок на плоской тарелке островка был почти незаметен с моря, и только маяк, бессонно мигая, говорил пассажирам «Оливетта», что их помнят и ждут.

Кайо заслужил славу арсенала и казны мамби. Отсюда получали винтовки и медикаменты Сеспедес, Гомес и Масео, здесь никогда не могли найти приверженцев кубинские реформисты.

Еще в семидесятых годах родились на острове «Клуб кубинских революционеров № 25», «Клуб одинокой звезды», клуб «Игнасио Аграмонте», «Клуб дочерей свободы». Бунтарей здесь было больше, чем в Нью-Йорке или Чикаго. Мэр и судья, администратор таможни и шериф — все они были кубинцами.

Марти вглядывался в темный берег с борта «Оливетта». Рядом стояли присоединившиеся в Тампе Эмилио Карбонель, Корнелио Брито, Карлос Балиньо. Вот уже показался освещенный фонарями и факелами причал, вот уже можно видеть лица людей на нем, трубы оркестра…

Совсем седой Хосе Франсиско Ламадрис шагнул навстречу Марти. Больше двадцати лет назад он пожимал руку порывистому юноше с волнистой каштановой шевелюрой. Теперь юноша стал гигантом.

— Я обнимаю новую революцию! — сказал ветеран.

Потом, как и на вокзале Тампы, в сыром воздухе звучали приветственные речи. Отель «Дюваль» встретил почетного гостя скрипом дощатых ступеней, гирляндой флажков и банкетным столом, накрытым на пятнадцать персон. Марти выступал трижды, словно подхваченный каким-то теплым, небывало ласковым ветром, не замечая обычных признаков близкого недомогания — болей в горле и груди.

На следующий день он лежал в кровати с компрессом и горчичниками. Когда доктор выходил в коридор покурить, Марти доставал бумагу и писал Гонсало де Кесаде: «Лежу в постели, очень болен. Но главное не это. Какие стоящие здесь люди! Сколько благородных сердец! Моя комната превратилась в комнату заседаний, здесь меня окружает любовь. Я не уеду отсюда, пока не сделаю все…»

К вечеру явилась официальная делегация клубов в составе Ламадриса, Пойо и Фернандо Фигередо. Марти знал о ворчании Фигередо и постарался завоевать старика тактичными похвалами. Кривить душой ему не пришлось — ветераны Кайо постоянно агитировали за независимость.

Прощаясь, Фигередо обнял Марти:

— Я, Фернандо Фигередо, обещаю: мы будем едины!

Спустя три дня, после новых встреч и бесед, Марти смог убедиться в своей победе. И тогда, забыв про микстуры, он просидел от зари до зари над документом, в заголовке которого стояло: «Основные положения Кубинской революционной партии». Параграф первый гласил:

«Кубинская революционная партия создается с тем, чтобы объединенными усилиями всех людей доброй воли достигнуть полной независимости острова Кубы и помочь освобождению Пуэрто-Рико».

О Пуэрто-Рико Марти писал не случайно. Либо Антилы вместе поднимутся и победят, либо вместе исчезнут из числа свободных народов — третьего, по его мнению, не было.

Теперь, после встреч в Тампе и Кайо, становилась реальностью мечта, о которой он никогда не говорил раньше. Он призывал к единству, обличал аннексионистов и сторонников испанской Кубы, но еще не выступал с призывом сформировать партию революции. И, выступив, наконец, с этим призывом, он вложил в него всю свою убежденность, основанную на опыте многолетней борьбы за свободу.

Он был уверен: победить можно только после создания прочного политического союза патриотов. Именно партия, и только партия, может стать силой, возглавляющей — и возглавляющей победно! — будущую революцию на Кубе. По замыслу Марти, Кубинская революционная партия должна была «объединить вчерашних вождей и солдат освободительного движения с рабочими, фабрикантами, ремесленниками и торговцами, объединить весь кубинский народ».

Ламадрис, Пойо и Фигередо одобрили «Положения». Вместе с ними Марти отправился на специальное заседание клуба «Сан-Карлос».

В двухэтажном деревянном доме, где размещался клуб, бывали Сеспедес и Гомес, Масео и Гарсиа. Но никого из них не ожидала столь многочисленная аудитория. Задолго до начала митинга двери пришлось закрыть — зал не мог вместить всех. 3 января 1892 года в «Сан-Карлосе» витал дух уверенности в победе.

Марти не стал говорить о партии как о решенном деле, хотя многие патриоты Кайо были готовы счесть, что после составления «Положений» организационные проблемы позади. Он сказал лишь, что единство, по его мнению, завоевано.

Он не мог не принять хоть трети из бесчисленных приглашений на завтраки, обеды, ужины и коктейли и прилежно путешествовал по городу еще два дня.

На фабрике «Гато» его засыпали цветами, на фабрике «Каэтано Сориа» в его честь прозвучал боевой сигнал на трубе и залп из ружей, на фабрике «Ла Роса Эспаньола» женщины подарили ему сде-ланный из белых ракушек крест. Всюду его ждали накрытые столы, и табачники, прекращая работу, поднимали стаканы с пивом за его здоровье. Он произносил ответные речи с трибун и со стульев, с пустых бочек и подножек фаэтона. Много раз в жизни до этого он считал себя счастливым, но теперь ему казалось, что истинное счастье пришло впервые.