Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Визен Лев Исаакович. Страница 54

13 марта в зал «Милитари-холл» пришли члены клубов, поддерживавших создание партии. На повестке дня стоял один вопрос: официальное принятие партийного устава и программы. «За» проголосовали единодушно, и ликующий Марти прямо из «Милитари-холла» поспешил в маленькую типографию издательства «Гасета дель Пуэбло», принадлежавшую патриоту кубинцу Антонио Альварадо.

В 4 часа утра 14 марта он уже держал в руках пробные оттиски новой газеты. Ее название было простым и кратким: «Патриа» — «Родина». Программа и устав составляли основу номера.

Тираж был готов через несколько часов, и Марти сам повез остро пахнущие краской пачки в ресторан «Полегре» и на Мейден-лейн, в «Бодега Эспаньола» [55]. Он хорошо знал, что именно в этих, давно облюбованных кубинскими эмигрантами местах его газета сразу, сегодня же, найдет своих читателей.

Вместе с Марти в состав редакции вошли Бенхамин Герра, Гонсало де Кесада, Сотеро Фигероа, Мануэль Сангили. Они, да и не только они, работали без гонораров, не жалея ни сил, ни времени. В отличие от редакторов остальных выходивших в США еженедельников Марти не ломал голову в поисках интересного материала.

— Нам есть что сказать читателю, — любил повторять он. — Не хватает лишь места.

Места действительно было маловато — всего четыре небольшие полосы. И все же ни одну из газет кубинцы не ждали так, как «Патриа». Люди узнавали Марти по первым же фразам:

«Эта газета родилась для того, чтобы объединить наш народ и отстаивать дело правды».

«Война за независимость есть война священная, и образование свободного народа, которое происходит в результате этой войны, имеет всемирное значение».

«Остров, будто воскресая, приподымается, видит грязь, покрывающую его, и окропленную кровью дорогу, ведущую к свободе. И кровь он предпочитает грязи».

«Мы сражаемся не только ради блага нашего любимого острова; мы сражаемся на Кубе за то, чтобы, добившись своей независимости, обеспечить тем самым независимость и всей Испаноамерике».

«Кубинская революционная партия родилась, чтобы объединить вчерашних вождей и солдат освободительного движения с рабочими, фабрикантами и ремесленниками, торговцами и генералами. Эта партия — плод глубокого изучения силы и слабости нашей революции. Кубинская революционная партия — это весь кубинский народ».

И действительно, партия объединила лучших представителей самых разных социальных слоев кубинского народа, потому что пришло время, когда идея независимости стала знаменем нации. Строгий централизм обеспечивал живучесть партии. Низовые организации численностью от двадцати до ста человек объединялись в районные советы, а их президенты и секретари поддерживали связь с руководством в Нью-Йорке. Марти требовал, чтобы вся конкретная деятельность партийных организаций конспирировалась строжайшим образом.

Партия пришлась по душе не всем. Находились люди, прикрывавшие личные интересы протестами против «лобызаний с марксистами, социалистами и анархистами».

— Я не выдержал и раскричался, — рассказывал Марти Сотеро Фигероа, — когда в «Полегре» торговец кофе Фернандес заявил, что красные намереваются отнять у состоятельных людей их деньги. Я сказал ему, что он может получить обратно свои три доллара…

— Вряд ли стоило кричать, Сотеро. Партии нужен каждый. Фернандес не хочет стоять рядом с социалистами? Следовало бы рассказать ему, что за люди Карлос Балиньо и Диего Техера — кубинец с прекрасной душой, которого можно упрекнуть лишь в нетерпеливом желании поскорее избавить человечество от страданий, и поэт, чьи стихи нельзя читать без волнения. Их друзья под стать им. Может быть, Фернандес не знает об этом?

Марти слишком верил в доброе начало в людях. Фернандес знал все, и классовое чутье подсказывало ему и ему подобным, куда в будущем может позвать кубинцев Марти. «Эль Порвенир» постепенно превращался в рупор противников партии. Марти обвиняли в стремлении к гражданской диктатуре, его требования конспирации объясняли стремлением скрыть разбазаривание членских взносов.

Марти не считал нужным опускаться до перебранки. Он работал без отдыха сам и не давал отдыха помощникам. Даже Серафин Санчес порою просил пощады, заявляя, что не может обойтись без бокала пива в кругу друзей. Но медлить было некогда. «Кто не идет вперед, — повторял Марти, — тот идет назад».

На Фронт-стрит, откуда сутками не выходил взлохмаченный Гонсало де Кесада, одно за другим поступали сообщения из клубов Нью-Орлеана, Филадельфии и других городов. Поддерживая программу и устав, эмигранты высказывались за избрание руководителем партии — делегадо — Хосе Марти.

10 апреля, в день двадцать третьей годовщины провозглашения конституции Гуаймаро, представители подавляющего большинства кубинцев Нью-Йорка собрались в пустом цехе фирмы «Барранко и К⁰», владелец которой внешне не имел никакого отношения к революции. У дверей и на тротуаре перед зданием дежурили докеры, члены «Лиги». Дискуссий не было, голосов «против» — тоже. Делегадо утвердили Марти, казначеем — Бенхамино Герра. Секретариат партии — ее святая святых — доверили закаленному Серафино Санчесу и порывистому двадцатидевятилетнему Гонсало де Кесаде. Партия родилась.

Усталость и боли в груди в который уже раз уложили Марти в постель. Держа у губ мятый платок, он диктовал Кармите письмо на юг, Хосе Долоресу Пойо: «И если моя жизнь еще не свободна от мыслей и ошибок, которые могут помешать служению только родине, я добьюсь полного ее очищения».

РЕВОЛЮЦИИ НУЖЕН МЕЧ

Маловеры и завистники продолжали упрекать патриотов в поддержке «гражданской диктатуры» и даже отрицали право партии на существование, а газеты гаванских реформистов печатали статьи о корыстолюбце Марти и ограбленных им эмигрантах. Марти не обращал на все это никакого внимания.

— Кто поверит в явную ложь? — говорил он Кесаде. — У нас нет времени, а в «Патриа» нет места, чтобы отвечать на эту ерунду.

Майское солнце пробивалось сквозь пришторенные окна. Три основные задачи ставил и намеревался решить Марти в ту весну: укрепление партии, создание материальных фондов, создание армии.

«Я хотел бы стать молнией, чтобы поспеть всюду, — писал он, — но высоту революции не возьмешь одним прыжком. Первый шаг — наше прочное единство».

И единство крепло. Рабочие Гаваны подтвердили свою готовность к борьбе пятитысячным первомайским митингом. Полуголодные гуахиро из-под Сантьяго-де-Куба прислали в Нью-Йорк письмо, кончавшееся словами: «Независимость или смерть!» Даже некоторые испанцы Флориды, возмутившись произволом своих соотечественников на Кубе, стали читать «Патриа». Эмигрантские клубы по-деловому выясняли возможности сбора средств.

9 мая Марти разослал президентам клубов свое первое инструктивное письмо: «Необходимо с непременной осторожностью и в то же время с неустанной энергией объединять все представительные силы нации, чтобы одновременно на Кубе и в Пуэрто-Рико добиться политической и моральной независимости от Испании и от всех других стран мира, а также направить неукротимую и в то же время глубоко человечную энергию на то, чтобы избежать кровопролитного этапа раздоров, неразрывно связанных с борьбой за свое освобождение в первых американских республиках».

В Кайо и Тампу прибывали кубинцы, спасавшиеся от преследований испанских властей. Лишь в немедленной войне они видели спасение родины, и Марти вынужден был превращаться из катализатора в тормоз.

Он писал на юг, снова и снова убеждая, что можно добиться свободы лишь путем тщательно подготовленной общенародной революции, революции без каудильизма, спешки и авантюризма, революции, глубоко продуманной и вовремя начатой.

Его беспокоили и вновь крепнувшие голоса, которые ратовали за присоединение Кубы к Штатам. Он видел, что эти голоса принадлежат не только людям, лишь недавно вырвавшимся с колониальной

Кубы и поэтому еще ослепленным мишурой американских «свобод». Настойчиво, не брезгуя самыми сомнительными аргументами, за аннексию выступали те, кто опасался всенародного характера будущей революции. Предрекая «террор и хаос», вчерашние латифундисты и предприниматели справедливо считали, что только поглощение Кубы республикой янки вернет им утерянные поместья и фабрики.