Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Визен Лев Исаакович. Страница 55

2 июля Марти опубликовал в «Патриа» статью «Об излечении аннексией»: «Немало кубинцев и испанцев искренне считают, что мы сможем управлять сами собой только в союзе с чуждой нам страной, хотя она взирает на Кубу как на какую-то факторию и опорный стратегический пункт. Вот почему единственная возможность разубедить тех, кто не верит в наши способности к самоуправлению, — организоваться и победить. Тем самым мы покажем, что не все кубинцы согласны рисковать судьбой Кубы, ожидая помощи от республики, агрессивность которой очевидна».

Через несколько дней он отправился в пропагандистскую поездку по Флориде. Его сопровождали Пойо, Ролоф, Санчес. Они проехали через все города, где жили кубинцы, — Джеконсвилл, Томасвилл, Окала, Сэнт-Агустин, Сэнт-Питерсберг, — и Марти выступал каждый день, с трудом натягивая взятый напрокат фрак.

В Кайо встреча была триумфальной. Президенты клубов начали запись добровольцев. Фигередо, поддержавший это «святое дело», остался тем не менее верен своему скептицизму и привел к Марти эмигранта, уверявшего, что в воздухе Кубы нет и пред-дуновения бури.

— Вы рассуждаете о воздухе, а я забочусь о почве, — сердито ответил эмигранту Марти.

Фигередо удовлетворенно хмыкнул. В глубине души он хотел именно такого ответа.

Чтобы составить окончательную картину положения дел, точно знать, на кого, где и при каких условиях можно будет рассчитывать, Марти сам связался с Гаваной. Вернувшийся из ссылки Хуан Гуаль-берто Гомес прислал с рыбаками в Кайо маленький бочонок рома. Серафин Санчес выбил дно и достал плававшую в роме бутылку с письмом. Гомес коротко сообщал: революционное подполье живет, создание партии одобряется, денег и оружия очень мало.

Денег и оружия очень мало… Марти вспомнил вкрадчивый голос господина из Тампы: «североамериканцы также заинтересованы в процветании свободной Кубы». Нет, уж лучше пусть будет одна винтовка на троих. 30 июля «Патриа» опубликовала статью Марти «Национальный характер»: «Только обольщенные, вечно нуждающиеся в поддержке или лишенные чувства собственного достоинства люди могут верить, что сильная, пренебрежительно относящаяся к свободе страна сможет, признавая равенство суверенности, обращаться как с равным с маленьким островом. Вряд ли разумно подталкивать ее (Кубу. — Л. В.) к аннексии страной, где народ с каждым днем все более обескровливается внутренней борьбой и где с неумолимой силой возникают проблемы в тысячи раз более глубокие и сложные, чем те, что стоят сейчас перед народом Кубы.

Совсем не нужно бросаться в чужое пламя ради того, чтобы не обжечь палец собственным огнем».

В первых числах августа на Кубу под видом табакоторговца отправился ветеран Десятилетней войны майор Херардо Кастельянос. Инструкции он получал устно.

— Объясняйте цели партии. Говорите о ее энергии, о широте ее взглядов. Собирайте сведения о всех революционных элементах и центрах, о патриотах, их мнениях и настроениях, с которыми нужно считаться. Постарайтесь устроить так, чтобы люди в каждом районе организовались в цельное и сильное ядро, связанное с другими такими же ядрами в других районах острова… — Марти помолчал, прошелся по комнате. — Обратите особое внимание на связь патриотов острова с руководством партии. Во избежание провала связные должны строжайше конспирироваться. Наконец, еще одно: настоятельно объясняйте опасность вступления в неподготовленную, случайно начатую войну. Испанцы ждут такой войны, чтобы, разгромив разрозненные отряды повстанцев, убить революцию в зародыше. Как видите, дел немало. Вам придется идти в редакции газет и лицеи, казино и таверны, масонские ложи и подпольные центры. Не делайте никаких записей. В Гаване вам поможет Хуан Гуальберто Гомес. Дайте я обниму вас. Будьте осторожны!..

Кастельянос уехал, а перед Марти встали новые проблемы. Стоило ветеранам хотя бы месяц не слышать его голоса, как старые наклонности к военным авантюрам вновь начинали кружить им головы.

— Да, Максимо Гомес не стал бы так тянуть… Марти ни разу не был в бою… Говорят, в зарослях у Баракоа уже спрятаны четыреста винтовок. Пора начинать! Стрельба убедительнее речей…

Марти хорошо понимал всю необходимость привлечения в партию военных авторитетов. Как делегадо, он имел право по своему усмотрению назначить главнокомандующего будущей армией. Но он не хотел диктата и предложил клубам назвать кандидатуры. Все единодушно высказались за Максимо Гомеса. Марти тоже считал, что назначение «старика» — самый правильный шаг.

В августе Гомес писал Санчесу: «Немногие знают Марти, как я, и, быть может, он и сам себя не знает так, как знаю его я. Марти — это сердце Кубы. Он может пойти на поле битвы воевать за освобождение родины с такой же смелостью, как Агра-монте. Но он никогда и никому не простит того, что считает «презренным», хотя бы это и было всего лишь различие во мнениях»..

Санчес сообщил Марти о письме генерала, и Марти ответил: «Что касается Гомеса, я ожидаю от него только великих дел. Я собираюсь переговорить с ним лично, чтобы выяснить его теперешние возможности и планы организации армии без промедлений».

В начале сентября 1892 года Марти выехал из США в Санто-Доминго. 11 сентября спрыгнул с лошади у ворот «Ла Реформы», крошечного имения генерала Гомеса.

За небольшой апельсиновой рощей стоял среди цветов выстроенный руками Гомеса домик из четырех комнат. «Ла Реформа» уже много лет считалась гнездом мамби. Здесь подолгу жили друзья Гомеса по войне — Серафин Санчес, Франсиско Каррильо. Теперь сюда прибыл Марти.

Он прошел к дому, ведя лошадь за узду, «как человек, не считающий должным сидеть верхом в присутствии старших». Гомес встретил гостя в дверях, взгляд его голубых глаз был внимателен и мягок.

Марти пробыл в «Ла Реформе» три дня. «Старик» заставил его спать на своей кровати, а сам перебрался в подвешенный к двум пальмам гамак. Обедали по-кубински: свинина, рис, бананы, кофе. И, конечно, любимый Гомесом отличный ром «Бельтрано». Они обсудили все, ничего не утаивая друг от друга и ничем не обольщаясь. Они пришли к единому мнению по всем вопросам, и 13 сентября Марти написал и сам вручил Гомесу официальное письмо с предложением принять командование еще не созданной Революционной армией: «Я прошу вас не отказываться и взяться за дело без колебаний, хотя ничего не могу предложить взамен, кроме удовольствия пожертвовать собой и возможной неблагодарности людей».

Гомес ответил также официальным письмом, по-военному четким и кратким: «С данного момента вы можете полностью на меня рассчитывать».

Тихим, солнечным утром Марти покинул «Ла Реформу». Его дальнейший путь лежал через многие города Антильских островов. Повсюду он искал и находил «хороших, честных кубинцев, по-настоящему светлых людей».

Город Санто-Доминго, первая столица Испанской Америки, рукоплескал Марти на вечере, устроенном в его честь писателем и патриотом Федерико Энрикес-и-Карвахалем. Кто-то из местных газетчиков сказал: «Марти сегодня — это Сеспедес в сентябре 1868 года».

В пригороде Санто-Доминго, городке Колонес, ему была оказана совершенно особая и символичная честь — больше часа он оставался возле останков Христофора Колумба в самом старом кафедральном соборе Испанской Америки.

Покидая Санто-Доминго на борту пропахшего рыбой парусника «Лепидо», Марти написал Гомесу: «Что сказать о любви, окружавшей меня?.. Я получил столько ее доказательств…»

Вечером 24 сентября, подгоняя усталую лошадь, Марти проехал мимо огромного распятия, установленного французами перед столицей Гаити, городом Порт-о-Пренс. Потертый костюм, выгоревшая шляпа и темные круги под глазами делали Марти похожим на неудачливого коммивояжера. Но консул Санто-Доминго в Порт-о-Пренсе уже получил шифровку из своей столицы, и рано утром 25 сентября «Отель де Франс», где остановился приезжий, разбудили громкие голоса. Президент клуба, объединявшего местных кубинцев-эмигрантов, вместе с десятком энтузиастов примчался встречать желанного гостя.

На приеме Марти говорил о проблемах и перспективах революции, ему аплодировали стоя, и даже французская газета Порт-о-Пренса, изменив обычному пренебрежению к собраниям кубинцев, посвятила одну из статей «приезду знаменитого журналиста, писателя и защитника независимости Кубы», отметив, в частности, его «правильный французский язык с легким марсельским акцентом».