Истории моей мамы - Трауб Маша. Страница 29

– Он обиделся. Просто не хотел меня отпускать. Говорил, что даже дня без меня прожить не сможет. А я все равно уехала.

– Ты вообще что хочешь?

– Вернуть его! Я не разводилась с ним! Он мой муж!

– Развестись он мог только в одном случае. Если ты подписала согласие на развод и бумагу, что не имеешь имущественных претензий. Опять же, если у твоего Витюши есть знакомые в загсе и лишние деньги, то вас развели минут за пять.

– Не может быть, – ахнула Настя, – он не мог так со мной поступить! И зачем ему развод? Ради квартиры? Так она и так бы была его. Мне ничего не нужно!

– Ради того, чтобы тебя в новой квартире не было.

– А кто был?

– Давай узнаем.

– Нет! Не хочу ничего слышать! Ничего не хочу знать! Это какая-то ошибка. И сплетни. Мне же все завидовали, что у меня такой муж! И ты завидовала! Поэтому делала вид, что Витюшу ненавидишь! А сама на него виды имела! Ты – первая! У тебя никогда такого мужчины не было! И не будет!

Настя кричала, как полоумная. Да она такой и была. Я уже собиралась звонить Йосе, чтобы он приехал и вколол ей успокоительное.

– Я умру! Не хочу без него жить! Я с собой что-нибудь сделаю! – кричала Настя и подбегала к открытой форточке.

Нет, я не боялась, что она повесится на колготках у меня в ванной или выбросится из окна. Если Витюша был жадным, то Настя – злопамятной. Просто так она бы его не отпустила. Поэтому я выдала ей белье и уложила на кухне, на угловом диванчике. Ты на меня так смотрела, что к тебе в комнату я Настю пустить не могла.

Ты знаешь, удивительно. Москва – огромный город, а все друг друга знают. Адвокаты знают адвокатов, артисты – артистов. За пятнадцать минут можно найти знакомого знакомой знакомого человека, который тебе нужен. Пока Настя спала, я нашла адвоката ее мужа, который оформлял все сделки по квартирам. Развод тоже был на его совести. Все было так, как я и думала – развели их быстро. Согласие Насти за ее подписью прилагалось. Дали взятку. Объяснили, что жена в другом городе, по семейным обстоятельствам, когда вернется – неизвестно.

Мне не было ее жаль. Ни чуточки. И я знала, что Настя не успокоится. Она была не из тех, кто отойдет в сторону и будет вести себя достойно. Витюша ей очень подходил – перешагнул и пошел дальше. Они друг друга стоили. Почему я ее терпела? Нет, не из-за денег. Ты будешь смеяться, но мне было важно восстановить справедливость. Все, что было у Насти, – заслуга ее отца. И ей повезло, что отец был щедрым. Витюша ее ненаглядный палец о палец не ударил, чтобы чего-то добиться в жизни. И своровал нагло, просто, без шика. Обобрал как липку. И я смотрела на Настю – в старой юбке, в водолазке, по которой помойка плакала, и не понимала, почему она ему позволила так с собой обращаться. Да, и я ненавижу жадных мужиков. Вот прямо трясти начинает. Жадность отвратительна в любой форме. А в сочетании с глупостью и наглостью превращает человека в животное. Виктор был из таких.

Я записала адрес той самой квартиры, которую он купил на вырученные от продажи средства. Квартиру, в которой он должен был ждать Настю. С адвокатом даже связываться не стала – тот и сам так перепугался, что мямлил и умолял не портить ему репутацию.

Утром, когда Настя очухалась, я дала ей бумажку с этим адресом…

– И ты не знаешь, чем закончилась эта история? – спросила я.

– Знаю, – ответила мама. – Не так, как я ожидала. Я очень долго была уверена в том, что Настя – просто влюбленная идиотка, обычная женщина, которой повезло испытать такие сильные чувства. И даже ей немного завидовала – так любить мужчину, с такой страстью, самоотдачей. Мне казалось, она обычная простоватая баба, которая дальше своего носа не видит. Ну поплачет в подушку, вернет себе все имущество, выгонит мужа с работы, вернется к отцу под крыло и станет ждать нового принца на белом коне. У нее ведь было то, чего лишены многие, – надежный тыл. Отец дал ей образование, работу – все, о чем можно было мечтать. Настя бы никогда не умерла с голоду, не осталась на улице. Она, в конце концов, могла позволить себе любого Витюшу, на которого бы показала пальцем. Ей не нужно было думать о завтрашнем дне, о том, как прожить и прокормить детей. Я ей завидовала – ее глупости, безрассудности. Ведь за спиной всегда был папа, который все устроит, решит, защитит, за все заплатит. Даже потеря квартиры для нее не стала такой трагедией, как предательство мужа.

– А ты этого папу никогда не видела? – спросила я.

– Видела. Он приехал со мной поговорить. Никогда так не боялась за свою жизнь. Я вообще мало чего боялась, но в тот момент поняла, что такое настоящий, животный страх. Я редко прислушиваюсь к интуиции, но, когда он появился у меня на пороге квартиры, знала, что надо спасать хотя бы тебя. Его звали Иван Иванович Сидоров. Правда, смешно звучит? Как будто не реальный человек, а придуманный… Я проводила его на кухню и попросила пять минут подождать – мне нужно было отправить тебя из квартиры, чтобы не мешала. Я собрала чемодан, в который под твои платья сложила все документы и деньги. Ты плакала и не хотела уходить. Я отвела тебя к тете Люсе, нашей соседке, которая иногда за тобой присматривала, но меня вдруг что-то дернуло. У Люси ты не была бы в безопасности. Не знаю, наверное, что-то со мной тогда происходило – истерика. Я позвонила Йосе и попросила за тобой приехать, отвезти куда-нибудь дня на два.

– Не могу, я на дежурстве. Привози в больницу, я ее в ординаторской оставлю, медсестры присмотрят, – ответил он.

У нас на кухне сидел этот Иван Иванович, на лестничной клетке стояли еще два мужика, и у меня не было времени на то, чтобы везти тебя к Йосе в больницу. Я должна была что-то придумать.

– И чем он тебя так напугал? – спросила я.

– Ты его не видела. Водянистые рыбьи глаза в сочетании с рябым лицом и жидкими волосенками. Он не ругался – говорил матом. Таких слов не знала даже я, а поверь, я владела и «трехэтажным ямбом». Но дело даже не в этом. От него веяло холодом и опасностью. Я кожей чувствовала, что он может убить не задумываясь. И его никто и ничто не остановит. Он сразу почувствовал мое больное место, по которому может ударить, – ты. Как только вошел. И я почувствовала, что он все понял. За себя я не боялась, только за тебя. Если бы я не была так напугана тогда, то сочла бы Ивана Ивановича интересным противником – он все понимает про тебя, ты понимаешь, что он думает и как поступит, но вы вежливо обмениваетесь школярскими шахматными ходами и делаете вид, что оба – такие безобидные.

Я знала, что, если меня найдут в собственной ванне, полной крови, ни один следователь не заподозрит убийство – несчастный случай будет выглядеть более чем убедительно. Нет, Настин отец не выглядел монстром или убийцей, но человек чувствует опасность. Нутром. Он мог забрать тебя, увезти куда угодно. Такие люди ни перед чем не останавливаются. Этот Иван Иванович, он был как будто прозрачный. Понимаешь, такой тип лица – светлые волосы, кожа бледная, почти серая. И взгляд неживой. Не знаю, как объяснить – порода хладнокровных мучителей, маньяков. Расчетливых преступников, которые наслаждаются своей властью. Я бы не хотела оказаться у него во врагах. И не могла даже предположить, зачем он приехал ко мне. Насте я помогала, к аферам Виктора отношения не имела. Но просто так он на чужих кухнях не появлялся.

И тогда я позвонила Нине Петровне. Ты помнишь воспитательницу в детском саду? Да, не надо на меня так смотреть, как будто ты жабу проглотила.

– Она же меня в чулане запирала! А тех, кто не спал в тихий час, голыми в другую группу выставляла!

– Она была очень душевной женщиной, – проговорила мама.

– Кто? Нина Петровна душевная? – заорала я, потому что вспомнила, как стояла в одних трусах в другой группе и все надо мной смеялись.

– Она пришла к Люське и тебя забрала. Я знала, что у нее ты в безопасности. У вас была другая воспитательница в детском саду, а у Нины – плохая репутация. У нее группу разбирали раньше времени, потому что Нина могла ребенка одного в группе запереть, если родители опаздывали. Детей в Нинину группу силком волокли – никто не хотел идти добровольно.