Немцы в городе - Оутерицкий Алексей. Страница 71

И не было после того разговора минуты, которую бы я не думал о той реке, каковую мировая природа ошибочно подарила китайцам, хотя такая река, конечно же, должна была принадлежать исключительно победившему классу пролетариата, чтобы пополнить его восприимчивый к новому кругозор и одарить прочими эстетическими радостями общего жизневосприятия.

И мучился я этим вопросом до тех пор, пока не догадался в какой-то ответственный момент истории точно, что не может быть в Китае такой реки, чтобы величием своим она превосходила нашу, российскую, и, следовательно, манящая названием и сущностью своей Хуанхэ брала исток у нас, аккурат на территории Российской Федерации, и только вследствие нашей пролетарской доброты и великодушного международного курса было позволено нашим трудовым народом пользоваться этой рекой и отсталым в политическом и ином отношении китайцам…

И снилась мне эта река каждую ночь, да так преступно занимала весь мой сон, что наутро я испытывал чувство не проходящей душевной вины, потому что в этот ночной момент, выходит, оставлял свой круглосуточный пост и по той причине не мог прочно контролировать доверенный мне дальневосточным комиссаром конвоируемый китайский элемент.

А элемент тот тем временем все больше разъедался на выбиваемых мной комбикормовых харчах, и в итоге этого непреложного факта раздобрел просто до недопустимого для рабочего класса состояния – так, что мне приходилось подталкивать китайцев в их широченные спины, если степь путем неожиданного изменения рельефа своей неровной местности решала устроить нам очередное испытание в виде трудного проверочного подъема.

На некоторых комбинатах я побывал уже по несколько раз, меня везде узнавали и выдавали провиант немедля и в полном объеме, понимая, что я все равно выколочу из них положенный харч путем отрывания пуговиц с ворота гимнастерки и самовольной порчи ткани тельняшки, которые я, используя иголку и нитку, добросовестно чинил после каждого посещения очередного питательного пункта. И сдавалось мне, что это путешествие есть ни что иное, как проверка руководством моей революционной самосознательности, испытание, имеющее целью выявить, достоин ли я новой жизни, осознал ли недопустимость своего прежнего поведения, когда подобно распоследнему буржую обжирался из чистых тарелок с золотыми каемками паштетами фуа-гра и прочими недопустимыми для рабочего человека гастрономическими крайностями, в то время как настоящему представителю нового мирового поколения надлежало питаться с газеты, хватая незатейливую экологическую еду пальцами, которые непременно должны быть желтыми от табака подобно циррозным водам красивой русско-китайской реки.

И когда я совсем уже уверился в факте воспитательной миссии конвоирования и решил, что буду все дальнейшее обозримое будущее водить китайцев по степи, случилось неожиданное…

– Ни хрена себе… – не веря глазам, пробормотал сторож питательного комбината номер двадцать пять, когда увидел моих китайцев, у которых от излишеств собственного веса подгибались похожие на гигантские сардельки ноги, и по этой незатейливой причине они не смогли стоять перед воротами, а попадали на землю подобно кеглям в буржуазном кегельбане, и тяжело, со свистом легких, дышали, напоминая рыб, получающих жизненный кислород через красные добывающие жабры. – Это как же ты, мил человек, смог их сюда довести…

И не дождавшись от меня ответа, поскольку я как раз скручивал козью ногу и по причине отвлечения внимания не смог надлежащим образом своевременно собраться с мыслями, радостно сказал:

– Сейчас позвоню, доложу о таком невероятном факте руководству.

И побежал крутить ручку своего вахтерского телефона…

Выбежавший вскоре работный человек в чине мастера, облаченный в длинный брезентовый фартук, сначала недоверчиво уставился на китайцев, затем потряс мне в крепком рабочем рукопожатии кисть, и сказал:

– Сейчас быстро всех на весы, зафиксировать привес… А потом конвоируй их, мил человек, в пятый цех, там на воротах номер прописан, найдешь… – И не давая мне обстоятельно что-то ответить, указательно бросил вахтеру: – Пропустить немедля.

И я пошел расталкивать недопустимо придремавшихся на траве китайцев, чтобы гнать их на весовую площадку…

– Загоняй их внутрь, – буркнул после тщательной измерительной процедуры неприветливого вида работник в таком же брезентовом фартуке, и удалился в какие-то темные коридоры, не обращая на меня дальнейшего внимания и поставив тем в затруднительное положение по причине невозможности задать ему всевозможные уточняющие вопросы.

– Давайте сюда… – бросил я в свою очередь подопечным и те через раскрытые деревянные ворота безразлично побрели внутрь похожего на хлев приемного цеха, где оказалась еще одна группа дремлющих на раскиданном повсюду сене китайцев. Те, как отметил я с гордостью, телесными габаритами оказались куда меньше моих, хотя и в их организмах не проглядывалось ни единого костяного угла, все они, как один, были упитаны до крайней степени круглобокости.

– Ждите меня здесь, – поколебавшись, бросил я разместившимся на сене китайцам и посмотрел на Джеминга, с которым, честно говоря, очень за время нашего похода сблизился, как только способен сойтись различной национальной принадлежности мировой пролетариат.

Открыв внутреннюю дверь хлева, я прошелся по полутемному, с повсеместно облупившейся побелкой коридору в надежде увидеть любого работного человека, способного дать мне внятные объяснения, что делать дальше, но увидел только множество обитых жестью дверей с различными, нарисованными зеленой масляной краской, номерами.

Рванув на себя ручку незапертой двери с надписью «Откормочная камера № 08», я оказался в темном сыром помещении, где царила тишина. Постояв в нерешительности несколько секунд, я пошарил рукой по неприятной на ощупь осклизлой стене, ища выключатель, и внезапно понял, что нахожусь здесь не один – в окружающей меня беспросветной темноте слышалось чье-то множественное дыхание. Тут пальцы нащупали ручку выключателя, я крутанул ее по оси, и в следующий миг перенесся из полной темноты в скудно освещенный довольно большой зал, площадь которого я не смог сразу оценить из-за того, что он был плотно уставлен деревянными клетушками с какими-то существами, из всех телесных принадлежностей которых я видел только головы с закрытыми глазами. Я нервно отступил, крепко сжав трехлинейку без боекомплекта в виде остроконечных разящих патронов, думая, успею ли примкнуть штык, но в следующий миг понял, что нападать на меня никто не собирается. Да и глупо было предполагать, что кто-то нападет на меня в откормочной камере цеха номер пять двадцать пятого Дальневосточного комбикормового комбината. А в следующий миг я выдохнул с облегчением, потому что непонятные существа оказались обычными китайцами, на которых я за три месяца конвоирования насмотрелся досыта, имея возможность, или даже, точнее, обязанность наблюдать за ними двадцать четыре часа в сутки. И глаза этих китайцев не были закрыты, все они смотрели на меня, просто я не смог этого понять по причине национального строения их глаз и запредельной жирности век.

Я смотрел на китайцев и не верил своим глазам, потому что эти оказались еще жирнее моих, и я был готов поспорить, что вздумай кто-то выпустить их в чистое поле, басурманы не смогли бы сделать и шагу, в то время как мои, худо-бедно, еще могли самостоятельно передвигать ноги.

– Ты чего здесь… – тихо спросил я оказавшегося прямо передо мной и очень похожего на Джеминга китайца, если представить, что к своим восьмидесяти килограммам при росте полутора метров тот прибавил еще килограммов двадцать.

– Вот, просто сижу… – так же тихо ответил китаец.

Я поднял глаза и обнаружил под потолком цеха огромный металлический чан, от которого к каждой клетушке змеями расползались резиновые трубки диаметром около пяти сантиметров, которые в дальнейшем закреплялись на специальных шарнирах возле ртов сонных китайцев. Всего разделенных проходами клетушек по моим подсчетам было примерно около двухсот.