Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 23

– Какой Лука Иванович? – спросил Маркел.

– Голова Стрелецкого приказа, – ответил Михайлушко. – Утек Лука Иванович. Вместе с ключами и печатью. Федька Сазонов бегал, рыкал, аки лев: где Лука?! А нет Луки.

Маркел молчал. Михайлушко стал прибавлять:

– Федька Сазонов, голова Стремянного полка. Их слобода здесь, близко, в Занеглименье. Как только государь преставился, Богдашка Бельский свистнул клич, и они живо явились. И позакрывали сразу все ворота! Вот так! Покуда Борька Годунов расчухался, покуда своих людей послал, было уже поздно.

– Да и не дошли они, – с досадой сказал Филька. – Их на Фроловских перехватили. И повязали.

– Не всех! – сказал Михайлушко. – А кое-кто, говорили, ушел.

– Ну, может, и ушел, – не стал спорить Филька. – Да только теперь чего? Богдашка с Федькиным полком Кремль крепко держат и никого сюда не пустят. Я сам видел: уже все пушки на раскаты выкачены, и пушкари при них стоят, и фитили у них у всех зажженные. Только стреляй! А годуновские стрельцы еще в Замоскворечье, в слободе.

– Они еще не годуновские, – сказал Михайлушко.

– Будут годуновские, – ответил Филька. – Годуновская мошна бездонная. Всех купит! А это девять полков. А у Богдашки один.

– Зато на стенах! – радостно сказал Михайлушко. – И с пушками!

– У замоскворецких тоже пушки есть. И добрые дружки найдутся, и эти дружки им ворота откроют.

– Не откроют! А если и откроют, то будет поздно. Богдашка к тому времени сосунка на трон посадит.

– Не посадит! – почти крикнул Филька. – Не по закону это!

– По закону! – заревел Михайлушко. – Богдашка говорил, что по закону, что государь сам говорил, что Федька-царевич умом слаб, нечего ему на царстве делать, а посадите лучше сосунка, а при нем, пока он сосунок, поставьте моего Богдашку.

– Когда он такое говорил? Брехня это!

– Нет, не брехня! Родька тоже это слышал…

– Тише! – грозно приказал Маркел. – Тише, я кому сказал?

Михайлушко и Филька замолчали. Маркел спросил:

– Что-то я не понимаю, какой сосунок? И что царь говорил?

– Не говорил он ничего такого, – сердито сказал Филька. – Это Богдашка так брешет.

– Нет, не брешет! Говорил! – опять громко сказал Михайлушко. – Говорил, что государь Иван Васильевич вчера, перед тем как преставиться, сказал, что старший его сын Феодор слаб духом и телом и поэтому он, царь, не хочет оставлять ему царство, а лучше он оставит его своему младшему сыну, Димитрию, а в дядьки к Димитрию, пока он в силу войдет, поставить Богдана Бельского.

Филька на это только хмыкнул. Маркел тоже усмехнулся.

– Когда это он такое говорил? – начал Маркел, вспоминая, что ему про это сказал князь Семен. – Нет, Михайлушко, там все было не так. А вот как: государь собрал всех бояр в Тронной зале и велел…

– Э! – сказал Михайлушко. – Про Тронную залу мы знаем. Но после он еще раз говорил. Когда всех уже из залы выгнали, вот когда он это говорил. Когда при нем были одни только Бельский с Годуновым. И еще был Родька Биркин. Царь с ним играл в шахматы и при этом говорил, что сын его Федор слаб…

– Не говорил он такого! – вскрикнул Филька. – Не говорил! Врет Богдашка! А вот Борис Федорович правду говорил, что царь тогда сказал: племянник мой Борисушка, вручаю тебе своего сына старшего Феодора…

– Врет! – вскрикнул Михайлушко. – Врет!

– Нет, не врет! – гневно воскликнул Филька. – Это Богдашка так его просил: отринь сына Федора! А государь на эти его подлые слова крепко разгневался, схватил шахмату и покраснел весь, щеки посинели, глаза из глазниц полезли, язык высунулся… И повалился на пол, раз-другой дрыгнулся и помер. А может, и не раз. Может, он долго дрыгался. А эти… Да чего и говорить! Вот где уже страху натерпелись! Родька говорил: боялись шелохнуться! Так они и простояли, как столбы, пока поп Федоска, государев поп крестовый, не зашел, посмотрел на это все и говорит: так он же мертвый, идолы! Куда вы смотрели? И к нему. И ну читать отходную! Да только какая уже отходная, если он почти окоченел. Вот как государь преставился.

Маркел подумал и спросил:

– Откуда ты все это знаешь?

– Родька рассказывал.

– Тебе?

– Нет, зачем мне. Параске. Она с ним родня.

– Параска? Какая Параска?

– Как какая? Да та самая. Твоя Параска! За стенкой!

И Филька гыгыкнул. У Маркела загорелись щеки, и он сердито сказал:

– Ты мне тут не гыкай! Тут государево дело.

– Вестимо…

Маркел задумался. Взяло его сомнение! А что, подумал он, может, и в самом деле никуда пока что не идти, а только к Параске…

И еще сильнее покраснел, но зато твердо сказал:

– Ладно, об этом после. А пока, как князь велел, надо идти на посад. Как хочешь, Филя, а чтоб вывел!

– Так ты же говорил, что и так знаешь, куда он ходил.

– Знать-то знаю, но нужно проверить. Потому что мало ли что вдруг!

Филька молчал. Маркел повернулся к Михайлушку и приказал:

– Налей ему! Но немного.

Михайлушко вздохнул и начал наливать. Налил и отступил. Филька смотрел на чарку и не шевелился. Так он стоял немало времени. Потом вдруг резко подступил, взял чарку, посмотрел на образа, что-то быстро шепнул про себя и начал пить. Пил он медленно, сжав зубы. А когда допил, поставил чарку на место и решительно сказал:

– Ну, ладно! Есть одна дорожка… Не хотелось мне по ней идти, но что поделаешь, князь просит. – И, повернувшись к Михайлушку, спросил: – У тебя крепкая веревка есть?

– Для тебя всегда найдется, – ответил Михайлушко. – И даже удавку навяжу.

– Удавку пока что не надо, а только руки завязать, – сказал Филька без всякой обиды. – И, обращаясь к Маркелу, прибавил: – Поведешь меня, будто злодея. Нам бы только до стены дойти.

– Ты что, – спросил Михайлушко, – хочешь идти через Судный?

– Нет, – ответил Филька. – Через Судный уже поздно. Мы через Дальний застенок пойдем.

– Где это? – спросил Маркел.

– Я покажу, – ответил Филька. – Ты только смотри внимательно. Я буду веревку дергать. Куда дерну, туда поворачивай. И нам идти не близко, а через весь Кремль, так что смотри, не ошибись. – И, опять повернувшись к Михайлушку, строго сказал: – Чего встал? Давай веревку!

Михайлушко подал веревку. Маркел связал Фильке руки и, как его учили дома, в Рославле, еще перебросил ему через шею и даже потянул для верности. Филька немного ослабил веревку. Маркел промолчал.

– Ну, – сказал Михайлушко, крестя их, – Христос вам в помощь. Филя, вернешься, с меня чарка.

– Две! – сказал Филька.

– Пусть две.

Сказав так, Михайлушко прошел вперед, открыл им. Они, то есть Маркел и Филька, вышли, подошли к воротам. Стрельцы, увидев Фильку на веревке, молча удивились, но только их старший вслух спросил, в чем дело.

– Да вот, водил его в Ближний, – ответил Маркел, – а теперь велели вести в Дальний.

– Что такое?

– Дело государево.

Стрелец больше не спрашивал. Маркел назвал Ладогу, и им открыли.

За воротами, то есть уже не во дворце, а просто на кремлевской улице, где, кстати, тоже стояли стрельцы, никто уже Маркела ни о чем не спрашивал (потому что, наверное, и так все слышали), и Маркел с Филькой сразу пошли дальше. То есть Филька дернул за веревку вправо, и Маркел туда и повернул. Когда они немного отошли, Филька вполголоса сказал:

– Эх, сколько их здесь везде! А через Судный – это было бы совсем рядом. Там еще даже огни горят. Сам посмотри!

Маркел как бы между прочим оглянулся и увидел, что сзади, и в самом деле, всего в какой-нибудь полусотне шагов, рядом с закрытыми Ризположенскими кремлевскими воротами стояла небольшая каменная пристройка и в ней горело два окна.

– Судный приказ, – сказал Филька, не поворачивая головы. – А под ним Судный застенок. А от застенка пролаз на ту сторону. Но там сейчас не пройти. – И спросил: – А за Кремлем нам куда дальше?

Маркел усмехнулся и ответил:

– Когда выйдем, тогда и скажу.