Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман. Страница 55

– Я беру на себя быка! – воскликнул наш предводитель. – Огонь!

Теленок упал как подкошенный; его мать замычала и сунулась головой в чащу, но сразу же повернулась, с жалобным стоном приблизилась к мертвому теленку и стала ходить вокруг него, злобно сопя.

Треск веток в лесу и яростный рык отмечали путь убегающего быка. Вскоре раздался еще один выстрел, и корова упала.

Оставив нескольких туземцев сторожить добычу, мы бросились в погоню за быком. Его ужасающий рев привел нас к тому месту, где он лежал. Раненный в плечо, обезумевший от страха и боли, он бросился в чащу, но когда мы подошли, лежал на земле в зеленой ложбине, уткнувшись мордой в лужу собственной крови, струившейся из раны.

Американец поставил ружье на сошку, выстрелил, животное подпрыгнуло в воздух и, подогнув передние ноги, рухнуло замертво.

Наши приятели островитяне теперь воспряли духом, преисполнились храбрости и рвения.

Старый Тонои не побоялся ухватить быка за рога и заглянуть в его мертвые глаза.

Мы сразу же пустили в ход матросские ножи и, сняв шкуры с убитых животных, на веревках из коры подвесили выпотрошенные туши высоко к веткам деревьев. Затем спрятались в заросли и стали поджидать диких кабанов, которые, по словам Зика, должны были скоро появиться, привлеченные запахом крови.

Через некоторое время мы услышали, что они приближаются с двух или трех сторон, а еще через несколько секунд они уже раздирали на части требуху.

Можно было рассчитывать только на один залп по этим животным, и мы намеревались стрелять одновременно. Однако случилось так, что ружье доктора опередило другие и один кабан упал. Остальные бросились напролом в чащу, а мы все, за исключением доктора, – за ними, решив во что бы то ни стало тоже сделать по выстрелу.

Лондонец ринулся в кусты, и через несколько мгновений мы услышали грохот его ружья, а затем отрывистый крик. Подбежав, мы увидели, что он сражается с черным как смоль кабаном с искалеченным рылом. Коротышка выстрелил по зверю, когда тот мчался прямо на него, и теперь кабан грыз приклад ружья, которым лондонец, крепко держась за дуло, пытался ударить его, одновременно нащупывая засунутый за пояс нож.

Я оказался ближе остальных и, пустив пулю в голову животного, положил конец битве.

Приближался вечер, и мы принялись нагружать носильщиков. Рогатый скот был настолько мелкий, что крепкий туземец мог нести целую четверть туши, без особого труда пробираясь сквозь чащу и спускаясь со скал. Для нас, белых, это, честно говоря, было бы делом нелегким. Что касается диких кабанов, то мы не смогли уговорить ни одного островитянина понести убитого Коротышкой, так как его черный цвет вызывал у них суеверный страх. Поэтому нам пришлось его оставить. Второго кабана, пятнистого, привязали гибкими ветвями к жерди, и два молодых туземца потащили его.

С носильщиками во главе мы начали спуск в долину. На полпути в лесу нас застигла темнота, и понадобились факелы. Мы остановились, смастерили их из сухих пальмовых веток, а затем, отправив вперед двух парней собирать хворост для поддержания огня, продолжили путь.

Покачивавшиеся над нами факелы бросали отблески, мелькавшие среди деревьев. Там, где позволяла дорога, островитяне почти бежали, хотя и сгибались под тяжестью. Их голые спины были вымазаны кровью. Обгоняя друг друга, они испускали дикие крики, пробуждавшие в горах эхо.

Глава 45

Мы решили устроить ночной пир. Разложив огромный костер у самого дома и подвесив четверть туши теленка к суку баньяна, мы предоставили каждому отрезать и зажарить для себя тот кусок, какой ему захочется.

Туземцы притащили корзины с печеными плодами хлебного дерева, пудинг из индийской репы, бананы и кокосовые орехи.

Костер весело горел, не подпуская москитов, и в его свете все лица сверкали, как кубки с портвейном. Мясо обладало настоящим вкусом дичины, полностью насладиться которым нам отнюдь не помешал чудовищный аппетит.

Зик достал несколько бутылок бренди из своих секретных запасов и пустил их по кругу.

Моим товарищем доктором овладело неуемное веселье. Исполнив все анекдоты и песни, какие только знал, он вскочил на ноги, обхватил за талию молодую девушку из прибрежной рощи и стал танцевать с ней на лужайке. В эту ночь он натворил столько всего, что и не расскажешь. Туземцы, очень любящие шутки, решительно объявили, что он «маитаи».

Мы разошлись далеко за полночь. Но когда все ушли, Зик с хозяйственностью настоящего американца засолил оставшееся мясо.

На следующий день было воскресенье, и по моей просьбе Коротышка пошел со мной в Афрехиту – соседнюю бухту, расположенную почти напротив Папеэте. На ее берегу находился миссионерский поселок с большой церковью и школой. На пригорке среди кустов стоял красивый дом с видом на пролив. Проходя мимо, я заметил ситцевую юбку, мелькнувшую в дверях, которые вели с веранды в комнату.

Здесь была резиденция миссионера.

Мы присутствовали при богослужении. Молящихся оказалось мало; после того что мне пришлось наблюдать в Папеэте, я не обнаружил здесь ничего особо интересного. Впрочем, у прихожан были какие-то странные смущенные лица; я не знал, как это объяснить, пока не понял, что произносилась проповедь на тему восьмой заповеди.

Как выяснилось, здесь жил один англичанин, подобно нашим друзьям-плантаторам выращивавший тумбесский картофель для продажи в Папеэте.

Несмотря на все предупреждения, туземцы стали совершать ночные набеги на его огороженный участок и красть сладкий картофель. Однажды ночью англичанин выстрелил из охотничьего ружья, заряженного перцем и солью, в несколько теней, пробиравшихся по его владениям. Но соль и перец, как всегда, только добавили азарта, и в следующую ночь он накрыл компанию шалопаев, которая пекла целую корзину сладкого картофеля под его собственным кухонным навесом. В конце концов англичанин пожаловался миссионеру, и тот ради блага паствы произнес слышанную нами проповедь.

В долине воров не было, но честность ее обитателей покупалась за определенную цену. Между ними и плантаторами существовало соглашение. Так как они имели достаточно сладкого картофеля, вручаемого им в оплату за работу, то воздерживались от хищений. Другой гарантией от краж было то, что их вождь Тонои все время жил на плантации.

Вернувшись во второй половине дня в Мартаир, мы застали доктора и Зика мирно коротавшими время. Янки полулежал на земле с трубкой во рту и следил за доктором, который, сидя по-турецки перед чугунным котлом, резал сладкий картофель и индийскую репу, разрубал кости, а затем бросал все это в котел. Он варил, по его словам, бычий бульон.

В гастрономических делах мой приятель был настоящим артистом. Весь остаток дня он только то и делал, что практиковался в кулинарии – жарил прямо на углях, тушил мясо с пряностями и всякими способами обрабатывал его огнем.

Свежую говядину мы с ним попробовали впервые за год с лишним.

– Вы скоро поправитесь, Питер, – заметил Зик под вечер, когда доктор переворачивал на углях огромную отбивную котлету. – Как вы думаете, Поль?

– По-моему, он скоро будет в порядке, – ответил я. – Нужно только, чтобы на его щеках появился румянец.

Если честно, я обрадовался тому, что доктор теряет репутацию больного – ведь в качестве такового он рассчитывал на легкую жизнь, и к тому же за мой счет.

Глава 46

На следующее утро перед рассветом мы дремали в пироге, когда Зик разбудил нас, громко окрикнув с берега.

Едва мы подгребли, он сообщил, что накануне поздно вечером из Папеэте пришла пирога и привезла заказ на доставку сладкого картофеля для судна; надо было успеть к полудню, и мы должны были перенести картофель в шлюпку.

Мой товарищ доктор принадлежал к числу тех, кто всегда встает по утрам не с той ноги и до завтрака пребывает в раздраженном и угрюмом состоянии. Поэтому американец напрасно оправдывался в том, что разбудил нас так рано – доктор все больше мрачнел и ничего не отвечал.