Пациент скорее жив - Градова Ирина. Страница 19

– У вас есть кому принести лекарство? – поинтересовалась я у старушки.

– Да уж попрошу кого-нибудь… Что ж такое, Анечка, почему в больнице нет самого необходимого?

– А потому, – вмешался Антон, входя сразу с двумя капельницами, – что инсулин, например, в неврологии не положен. В терапии, бабуль, пожалуйста, здесь у нас строго определенный лимит, да и то всем не хватает. Так вот и живем!

Полина Игнатьевна лишь горестно вздохнула. Я не понаслышке знала, что достать инсулин определенной группы в наше время – занятие не из легких: хоть на него и положена квота, пациентам все равно приходится очень долго ждать, потому что социальные аптеки, как и больницы, постоянно недополучают медикаменты.

– Спасибо тебе, дочка, за все, – улыбнулась старушка, когда Антон поставил капельницы двум женщинам на соседних койках и вышел. – А то другая медсестричка очень уж сердитая. Может, дома у нее не все в порядке?

– Наташа, что ли? – уточнила я.

– Ага, Наташа, – кивнула моя собеседница. – Все время орет – аж уши закладывает!

Да уж, Наталья, она такая. Не знаю, что с ней не так. Молодая девица, тридцати еще нет, но вечно всем недовольна: и больных много, и беспокойные они, и зарплата маленькая, и начальство дожимает… В общем, проблемы, как у всех, но большинство как-то умудряется с ними справляться, не выливая на окружающих ушаты помоев. На удивление, я оказалась чуть ли не единственной в отделении, кто мог общаться с Наташей относительно миролюбиво. Возможно, потому, что я старалась не реагировать на ее колкости и не любила скандалить, а может, просто еще недостаточно долго работала с ней бок о бок.

Сидя за стойкой, я заполняла журнал, как вдруг на него упала чья-то тень. Подняв голову, увидела психоаналитика. Тот выглядел недовольным и хмурил брови.

– Ну, и чем будешь оправдываться? – спросил мужчина сурово, постукивая костяшками пальцев по стойке.

– В смысле? – переспросила я, хоть и прекрасно поняла, что Урманчеев имеет в виду.

– Ты должна была прийти ко мне в кабинет – кофе попить. Помнишь?

– Я?! Ой, Ильяс Ахатович, совсем забыла… Вы уж извините меня, замоталась!

Я не знала, насколько убедительна моя игра, но психоаналитик, похоже, в нее поверил: вот и верь после этого в чудеса психотерапии и проницательность специалистов, ее практикующих!

– Ладно-ладно, – примирительно сказал он, – у тебя еще будет шанс все исправить. Как насчет…

В тот момент открылась дверь кабинета Марины, и сама старшая медсестра показалась на пороге. Урманчеев мгновенно сориентировался и, выхватив у меня из рук журнал, сделал вид, что внимательно его изучает. Марина подозрительно посмотрела на нас, но не сказала ни слова и направилась в сторону кабинета заведующей.

– А вы к нам что-то зачастили, Ильяс Ахатович, – заметила я, когда опасность миновала. – По-моему, в нашем отделении у вас не так уж много клиентуры: пациенты здесь лежат самые бедные.

– Ты на что намекаешь? – вроде как обиделся психоаналитик. – У нас лечение для всех одинаковое, и возможности – тоже. А денег, милочка, мне хватает, не жалуюсь.

С этими словами он положил журнал на место и, горделиво расправив плечи и вытянув шею, словно птица-секретарь, удалился в палату.

– Опять приставал? – поинтересовался Антон. Он как раз проходил мимо, катя впереди себя капельницы, только что снятые в палате Полины Игнатьевны.

– А к кому он пришел? – не отвечая, спросила я медбрата. – Вроде бы в той палате одни пенсионеры лежат.

– Так и есть, – кивнула Антон. – Похоже, к старушенции твоей подкатывает. Даже на стул сел и записывать что-то начал, а ведь обычно просто в дверях постоит – и убегает, будто за ним черти гонятся.

– Интересно… – пробормотала я. – Что ему может быть нужно от Полины Игнатьевны?

– Понятия не имею, – повел плечами Антон. – А тебе не все равно?

Откровенничать я с ним не собиралась, еще не вполне понимая, как именно следует вести себя с этим парнем. Но вот что нужно Урманчееву от пожилой пациентки, которая не платит дополнительных денег?

Я старательно избегала встреч с Урманчеевым с глазу на глаз и снова морально готовилась провести ночь в отделении в полном одиночестве. Странно, но мне показалось, что Марина стала вести себя со мной более холодно, чем в самом начале, когда я только появилась. Она как будто специально поставила меня на дежурство, словно забыв о том, что я работала подряд несколько смен. В любом случае нельзя, чтобы это время оказалось потраченным впустую: сегодня просто необходимо наконец выяснить, что случилось с теми двумя пациентами, сведения о выписке которых отсутствуют в компьютере Марины. Видимо, придется наведаться в приемный покой и каким-то образом узнать, нет ли сведений там, хотя в отношении того, как именно все нужно проделать, у меня пока даже плана не имелось.

Когда все больные улеглись, я спустилась на первый этаж. Там было тихо, но дежурный персонал находился на месте. Я немного покрутилась вокруг, но, поняв, что своим присутствием не вызываю ничего, кроме удивления, решила ретироваться.

Прикорнув на диване, я, видимо, ненадолго отключилась, потому что когда открыла глаза и взглянула на настенные часы, те показывали половину второго ночи. В коридоре царила полная тишина, и именно поэтому какой-то посторонний звук был слышен особенно отчетливо. Я встала и, не надевая туфель, крадучись двинулась в том направлении. По спине у меня бегали мурашки. Я ощущала себя героиней фильма ужасов, которая в полной темноте спускается в подвал, открывает дверь, за которой ее поджидает маньяк-убийца, и бесстрашно входит, даже не позаботившись о том, чтобы прихватить какое-нибудь подручное средство для самообороны. В такие минуты всегда хочется закричать: «Стой! Не ходи туда!» Но это все равно не сработает, так как по сценарию героиню обязательно должны убить и расчленить по крайней мере кусков на десять-пятнадцать.

По мере продвижения по коридору я сообразила, что шум доносится из бельевой. Интересно, кому и что могло понадобиться там в такое время?

– Эй, кто здесь? – тихо спросила я, приоткрывая дверь.

Темнота внутри позволяла предположить: кто бы ни находился в бельевой, он знал там все как свои пять пальцев и легко ориентировался на ощупь.

Звуки прекратились, словно тот, кто находился внутри, надеялся остаться незамеченным. Однако я не намеревалась предоставлять ему такую возможность. И, не входя, принялась рукой нашаривать в правом углу выключатель. Надавив на него, я зажмурилась от яркого света, резко контрастировавшего с полутьмой коридора, и увидела Антона.

– Господи, как же ты меня напугал! – воскликнула я, расслабившись.

– А кого ты ожидала здесь увидеть? – спросил медбрат, ухмыльнувшись. Однако мне тут же стало ясно, что он напуган не меньше моего.

– Да кого угодно! Кому вообще может понадобиться ковыряться тут в темноте?

Только теперь я заметила лежащую у ног медбрата спортивную сумку с надписью «Nike». Она была приоткрыта и явно не пуста.

– Мне… э… кое-что понадобилось, – пробормотал он, проследив за моим взглядом. – Оставил… одну вещицу, понимаешь ли.

– В самом деле? – подняла я бровь. – И она тебе так необходима, что ты решил притащиться сюда среди ночи?

– Да, есть такие вещи, Аннушка, без которых просто невозможно обойтись, – подтвердил парень.

По его виску стекла капелька пота и закатилась за воротник рубашки. Понимая, что, возможно, рискую, связываясь с этим человеком, я все же не смогла совладать с любопытством и, быстро подойдя к сумке, раскрыла ее. И не поверила своим глазам. Внутри лежали коробочки и блистеры с феназепамом, фенобарбиталом, теофедрином, андепалом…

– Боже ты мой… – пробормотала я, отшатнувшись. – Да тут у тебя целая аптека! Откуда…

Еще не закончив вопроса, я уже знала ответ: вот куда, оказывается, пропадают медикаменты со склада!

– Ты не понимаешь! – воскликнул Антон, сделав шаг ко мне, но я быстро отскочила к двери.