Восток, запад - Рушди Ахмед Салман. Страница 21

Еще тяжелее оказалось читать о нас, о его друзьях. Заметки его в дневнике были либо исполнены злобой, либо представляли собой порнографические описания. Много раз он с гневом бранил меня и со страстью рисовал себе постельные сцены, в которых участвовала моя жена Мала, даже проставляя при этом — разумеется, только чтобы подогреть себя — «даты», где некоторые чуть ли не совпадали с днем нашей свадьбы. Ну и конечно, не раз. О Люси он писал с похотливой неприязнью. Напрасно я рылся в коробках, надеясь найти хоть слово любви или дружбы. Невозможно было поверить, что столь открытый, столь страстный человек не сумел оставить после себя ни единого доброго слова о жизни. Тем не менее это оказалось именно так.

Я не стал показывать бумаги Люси, она все поняла по моему лицу.

— Это был уже не он, — машинально утешила она меня. — Это была его болезнь.

Знаю я, что это за болезнь, подумал я про себя и дал себе слово выздороветь. С этой минуты моя связь с миром таинств оборвалась. Хватило одной недели покопаться в грязи и мерзости, скопившейся в чайных коробках, чтобы Месмерова жидкость испарилась из меня навсегда.

Элиота похоронили там, где он хотел. Обстоятельства смерти, конечно, создали некоторые сложности, но в конце концов местное духовенство, не выдержав гнева Люси, решило закрыть глаза на детали и дало согласие предать покойного освященной церковной земле.

На похороны прибыл один из членов Парламента, член Консервативной партии, который когда-то учился с покойным в одном классе.

— Бедный Эл, — громко сказал член Парламента. — В школе все говорили: «А кем, интересно, станет Эл Крейн?» А я говорил: «Может быть, даже кем-нибудь чуть ли не великим, если, конечно, не застрелится раньше».

Сейчас этот джентльмен состоит членом Кабинета и, следовательно, находится под зашитой Особого подразделения. Думаю, он и не догадывается, до какой степени ему нужна была защита в то ясное солнечное утро в Уэльсе.

Так или иначе, других слов над гробом никто все равно не произнес.

На прощание Люси протянула мне руку. Больше мы с ней не виделись. Я слышал, она быстро вышла замуж за какого-то совершенно неинтересного человека и уехала с ним в Америку, на запад.

А в тот день, вернувшись домой, я понял, что мне необходимо выговориться. Мала села рядом и стала слушать меня с участием. Невольно я проговорился и о коробках.

— Ты же знала его. Ты подумай! До какой же степени он был болен, до чего же псих, если так расписывал свои фантазии о ваших якобы постельных играх. Да еще и даты к ним ставил! Например вот, когда мы только-только вернулись из Венеции. Например, когда мы с Люси остались вдвоем на баркасе, а он уехал на лекцию в Кембридж.

Мала поднялась, повернулась ко мне спиной и еще ничего не успела ответить, как вдруг я понял, что она мне сейчас скажет, и почувствовал, как в груди все вот-вот разорвется с треском, похожим на треск падающих деревьев или ломающегося льда. Ну конечно, ведь она сама тогда предупредила меня, чтобы я не доверял чересчур Крейну, предупредила тогда с упреком, горьким и страстным, обращенным к нему, не ко мне, и я, изумленный тогда самим этим фактом, не понял его истинного смысла и не услышал истинного предупреждения. Англичанин пустоголовый. Нет и не будет тебе от него ничего хорошего.

Это был конец гармонии, крушение сфер.

— Он не фантазировал, — сказала Мала.

Чеков и Зулу

1

Четвертого ноября 1984 года, когда Зулу пропал в Бирмингеме, индийский посол направил в Уэмбли для разговора с женой его старого школьного друга Чекова.

— Адабарз [42], миссис Зулу. Не позволите ли войти?

— Конечно, конечно, заместитель-сахиб, к чему такие формальности?

— Прошу прощения за беспокойство, миссис Зулу, все-таки воскресенье, но мне очень нужно узнать, не звонил ли вам сегодня Зулу-тау?

— Мне? С какой бы стати из деловой поездки? Зачем звонить домой, когда там ему, наверное, весело.

— Ох, прошу прощения, я опять по больному месту. Всякий раз что-нибудь да ляпну.

— Войдите хоть на минутку, разделите со мной чашку чаю.

— Черт возьми, вы недурно устроились, миссис Зулу, ну и ну. Обои какие! Все со вкусом… Высший класс, должен вам сказать. Хрусталя-то сколько! Этот нахал Зулу что-то слишком хорошо зарабатывает, не то что ваш покорный слуга, вот ведь ушлый, собака.

— Ну как это возможно, на что вы намекаете? Зарплата у вас, господин заместитель посла, должна быть намного больше, чем у начальника безопасности.

— Я ни на что не намекаю, джи. Хочу сказать только, что вы, должно быть, большая мастерица по распродажам.

— Зулу во что-то вляпался, так?

— Прошу прощения?

— Эй, Джайсинх! [43] Где ты там уснул? Господин исполнительный заместитель посла желает чаю. А бисквиты, а джалеби [44], ты что, сам не знаешь? Ну-ка бегом, гость ждет.

— Не беспокойтесь, миссис Зулу. Пожалуйста.

— Какое там беспокойство, джи! С тех пор, как мы здесь, парень вконец обленился. Выходные, собственный телевизор, платим фунтами — всё ему, пожалуйста. И никакой, скажу вам, благодарности за то, что он здесь, ни вот столько.

— A-а, Джайсинх, спасибо. Отличные джалеби, миссис Зулу. Благодарствую.

На телевизоре и на соседних с ним стеллажах красовалась коллекция, которую собирал пропавший сейчас без вести Зулу — фигурки героев и модели космических кораблей из сериала «Звездный путь»: капитан Кирк, несколько Споков, «Крылатый охотник Клинтонов», Римуланское судно, космическая станция, ну и конечно, корабль «Энтерпрайз». На самом почетном месте красовались большие фигурки двух второстепенных персонажей.

— Ох уж эти мне прозвища из Дунской школы [45]! — от души воскликнул Чеков. — Как заезженная пластинка. Дампи, Стампи, Грампи, Хампи. Прозвища прилипают и становятся именами. Вот и нас теперь все называют, как этих бесстрашных космонавтов.

— Терпеть не могу. С того дня, как мы здесь приземлились, я — миссис Зулу! Будто какая-то чернокожая.

— Гордитесь, уважаемая. Мы с вашим мужем старые друзья по оружию, со школьной скамьи — неужели он поленился поставить вас в известность? Бесстрашные диплонавты! Наша задача — исследовать новые миры и цивилизации. Взгляните на телевизор, на эти фигурки, они наше alter ego: этот русский, похожий на азиата, этот китаец [46]. Не вожди, как вы понимаете, а безукоризненные, профессиональные слуги народа. «Курс проложен!» «Высокие частоты открыты!» «Фактор искривления три!» Что бы смог делать с кораблем отважный Капитан без нас, без обученного экипажа? Так же, как и со старым добрым кораблем под названием Индостан. Мы такие же, знаете ли, слуги, вроде вашего бездельника Джайсинха. Очень важно, чтобы в трудный момент, как, например, теперь, в дни печального перелома, когда корабль может сесть на мель, что бы ни произошло, чай и джалеби всегда были на столе. Мы не зовем к будущему, мы его делаем сами. Без нас никто ни курса не проложит, ни частот не откроет. И фактор искривления тоже не обнаружит.

— Значит, все-таки у Зулу неприятности? Надо же, именно сейчас, когда у всех беда.

На стене над телевизором в рамке, украшенная цветочной гирляндой, висела фотография Индиры Ганди. Индиры Ганди не стало в среду. С тех пор каждый день по телевизору по несколько часов кряду показывали кадры кремации. Цветы, лепестки, разрывающие душу языки пламени во весь экран.

— Даже не верится. Ах, Индира-джи. Нет слов. Она была нам как мать. Увы, увы. Погибла во цвете лет.

— А по радио, по телевизору такое… Такое в Дели творится! Сколько убитых, заместитель-сахиб. Сколько честных сикхов погибли, будто это они виноваты в том, что сделали один-два негодяя.

вернуться

42

Приветствую вас (хинди).

вернуться

43

Лев Победы (панджаби).

вернуться

44

Сласти (хинди).

вернуться

45

Закрытая школа в Индии для привилегированных сословий.

вернуться

46

Второстепенные персонажи в одной из серий телесериала «Звездный путь».