Предания о самураях - Бенневиль Джеймс С.. Страница 47

Дзёа медленно вышел вперед. Перед ним распростерлись рото. Хёсукэ произнес: «Ваше преподобие, мы совершили поспешный и необдуманный поступок. Нам ничего иного не остается. Свяжите нас всех вместе и отправьте пленниками в Камакуру. Такой будет наша робкая просьба. Таким точно должно быть распоряжение нашего уважаемого господина. Прошу отдать такое распоряжение. Мы с радостью предоставим свои конечности для пут». Дзёа улыбнулся. «Вы вполне заслужили такого к вам отношения. Но вряд ли это помогло делу. Однако ваш Дзёа, и можете в это поверить, владеет большим числом приемов, чем их требуется усвоить. По правде сказать, вы располагаете страшной силой. Она проявляется на поле брани. Разумеется, ваш Дзёа замолвил слово, но другим и более честным способом. Но все-таки это дело требует срочного отступления. Надо бы воспользоваться прежней маскировкой. Двигаться придется по ночам, а днем предстоит отдыхать в лесу. Раз уж вы попросили у Дзёа приказа, считайте, что вы его получили». После его слов монахи принесли одежду белого, черного и серого цвета. Мощных богатырей войны переодели в платье постящихся юношей. На рослых мужчинах эта одежда выглядела коротковатой. Вместо поясов воинов повязали бесшовные оби (кушаки) священнослужителей, а под них заткнули по два нелепо смотрящихся меча. При виде такого наряда монахи и простые обыватели прыснули со смеху. Затем с глубокой признательностью рото Огури попрощались с Сёнином и монахами его храма Югёдера, после этого они вышли на дорогу, ведущую в западном направлении через перевалы Хаконэ в провинцию Микава. Что же касается тел Сабуро и его мертвых слуг, то Дзёа поступил очень просто. С наступлением ночи их отнесли прочь на некоторое расстояние к горам на дороге в Камакуру. Дзёа ничего не сказал, зато распространились слухи о том, что на Ёкояму напал принц Мотиудзи, все еще проводивший большую часть времени в военном лагере, так как его войско до сих пор не распустили. Этих ребят удалось переодеть до неузнаваемости. Те двое, что убежали в Камакуру, от ужаса буквально тронулись рассудком. Они рассказали небыль о схватке с привидениями, в которой применялось железо. Причем их появление решительно опровергли вальяжный настоятель с его монахами. Заподозрив в связи с грабителями, их самих подвергли допросу, причем разбираться в подробностях дознаватели не стали. Им все-таки пришлось дорого заплатить то ли за малодушие, то ли за преступление, но никто не пожалел их, и они понесли заслуженное наказание в связи с совершенными прегрешениями. Таким образом, они взяли на себя вину за все, что им вменили от однозначно доказанного зловония погребального костра в Югёдере до их собственных злодеяний. Они умерли на кресте, таким манером покончив с неопределенностью своего положения и страданиями.

Икэно Сёдзи убивает Ёкояму Сабуро

Тем временем рото Огури ушли по дороге на Микаву совсем недалеко. На вершине этого холма за пределами храма на обочине дороги, исполненный важности, восседал Митоно Катаро. Какое-то время они ждали его, а потом вернулись, чтобы выяснить причину задержки. Вежливо поприветствовав нашего каро, он заговорил: «С трепетом и почтением прошу соизволения передать вам смиренное прошение вашего Катаро своему господину с извинениями и просьбой предоставить ему отпуск. Ваш Катаро дальше не пойдет». – «Милостивый государь, почему вы выбрали такой вот способ? – задал вопрос Хёсукэ. – Трудности одного человека считаются трудностями всех окружающих его людей. Прошу вас поделиться с нами своими соображениями по поводу намеченных консультаций». Котаро ответил: «Я решил вернуться в Камакуру, чтобы лично поздравить братьев Томимаруя, Китидзи и Китиро. Награжденные золотом со стороны нашего господина, награжденные со стороны Ёкоямы, награжденные самим канрё, разумеется через его вельмож, совершенно определенно они числятся субъектами поздравительных обращений. Катаро собирается принять в этом участие. Нет! Его замысел заключается в том, чтобы принести их головы и привести за руку деву Тэрутэ в Микаву к своему господину». – «Разногласий по такому вопросу существовать не может, – сказал Хёсукэ. – Мы все должны заниматься этим делом. Оно представляется трудным для одного человека, но если мы все за него возьмемся, то сможем выполнить. А потом все вместе вернемся в Камакуру!» Так вот случилась первая остановка в путешествии на запад. Настроенные на успех, все поспешили продолжить путь в столицу.

На этот раз Хёсукэ вступил в город с другим, более смелым намерением. Ведь их теперь считали мертвыми, просто привидениями. Он двинулся прямо через Яманоути. Эти кварталы он выбрал из-за нескольких харчевен Окуры или Юки-но Сита, расположенных там достаточно далеко от квартала Кайдзодзи, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания, зато вполне близко, чтобы действовать стремительно и энергично. В темноте никто не обратил внимания на странность их одежд. Хёсукэ приблизился к месту, показавшемуся ему удачным для воплощения в жизнь его замысла, расположенному на Вакамия-Одзи. Участок земли с многочисленными постоялыми дворами и харчевнями, вклинившийся между и позади огромных ясики, вытянувшихся вдоль священной дороги к морю, выходил на широкую улицу. Здесь попался небольшой, но приличный постоялый двор под названием Судзукия, главной привлекательной чертой которого можно назвать явную праздность в это время владельца и его слуг, а также гарантию того, что их компания отвлечет на себя все внимание прислуги и работников кухни. На вопросы Хёсукэ тэйсю ответил так: «Прошу вас войти, милостивый государь. Так случилось, что ночь наступила тоскливая, а постояльцев совсем мало. Весь дом поступает в ваше распоряжение. Удостойте наше скромное пристанище честью вашего присутствия». Хёсукэ подал знак своим сопровождающим выйти из темноты и пройти внутрь. При виде нескончаемой группы мужчин, выходящих на свет, тэйсю и прислугу охватил ужас. Какие крупные парни! Какое на них необычное облачение! Выглядели они совсем как разбойники с большой дороги, замышляющие что-то худое. Приветствие «ирассяи» («просим входить») зазвучало с заиканием от страха. Хёсукэ сам без помощи хозяина проводил их в комнаты тыльной стороны дома. Здесь прибывший каро с серьезным видом обратился к этому испуганному человеку: «Ваш тэйсю встревожился совсем напрасно. Понятно, что он принял нас за разбойников с гор, замышляющих или исполнивших злое дело. Выбрось такое заблуждение из головы. Только что умер Никайдо-доно, и в Хокайдзи как раз проходит поминальная служба. Мы служим у Никайдо в качестве кэраи, поэтому прошлую ночь и день находились рядом с молящимися родственниками в смердящем зале храма. Из жалости кое-кто из сёкэ (младших жрецов) снабдил нас этими вот одеждами, чтобы прикрыть воинское платье и потихоньку выбраться с территории храма. После поминального поста мы прибыли сюда скрытно ото всех, чтобы утолить голод. С рассветом мы вернемся к молитве с новыми силами для такого представления». Хозяин постоялого двора распростерся перед гостем с извинениями и полным страха почтением. Хёсукэ остановил перечисление растущего числа блюд, которые должны были приготовить для него в этом удачном доме. «Приготовьте все лучшее, что дают это море и горы. Смотри! Вот тебе золото. Возьми его в качестве залога».

Потом, как рассказал сам Хёсукэ и уважаемый летописец, «боги счастья должны станцевать». Служанки, получившие задаток, приготовили все для пира. Хёсукэ говорил чистую правду, ведь он помнил предыдущий их строгий и постный стол в Фудзисаве. Все взялись за трапезу самым серьезным образом. Сёдзи наелся сам и накормил свою змею. Десять раз огромный казан величиной с тот, что был у владельца Бэнкэй в Косигоэ Мампукудзи, отправлялся к рисовому чану для заполнения. Слуги дома с ужасом взирали на все это, повар вспотел от старания досыта накормить десятерых свалившихся на его голову воинственных гостей постоялого двора. Все выглядело так, будто Ёсисада с его армией снова захватили их город. Наконец-то гости насытились. Тут к ним вышел тэйсю собственной персоной. Он сказал: «С трепетом и почтением, милостивый государь, сообщаю, что время позднее, огни прогорели. Если не поступит новых распоряжений, прошу разрешить прислуге отправиться на отдых». Хёсукэ ответил так: «Ничего больше не нужно, кроме горячей воды с каленым зерном (муги). Все могут идти отдыхать». Потом для всех постелили матрацы. Внесли хибати с тщательно вздутыми углями и парящим чайником. После этого тэйсю со своими слугами отвесил низкий поклон, и все удалились; в отдалении прозвучали приглушенные голоса, и вскоре наступила полная тишина.