У обелиска (сборник) - Перумов Ник. Страница 119

Москва. Столица Российской Федерации, веселый и сумасшедший город, поражающий роскошью, контрастами, пространствами – всего этого и многого другого в нем было через край. И этот город был оккупирован. Причем дело было даже не в количестве надписей на иностранных языках, бросающихся в глаза там и сям, с половины витрин, с половины громадных светящихся надписей на раскрашенных домах. И не в том, что исчезли сто лет стоявшие на знакомых местах булочные и молочные, превращенные теперь в искрящиеся хрусталем, ярко светящиеся витринами оазисы совершенно несусветной ерунды: дорогой кожи, дорогого золота, сверхдорогих тряпок.

Но прежде всего дело было в том, как выглядели теперь в этом городе люди. Почти половина ходила, глубоко вжав головы в плечи. Точнее даже, не ходила, а совершала перебежки от одного ориентира к другому. А другая «почти половина» явно состояла из оккупантов. Причем иногда они даже одеты были так же, не лучше и не иначе. Но они иначе вели себя: раздвигали движущихся навстречу опустивших глаза людей плечами, шумно перекрикивались, швыряли себе под ноги весь мусор, который производили, чтобы себя развлечь. Вслух, не стесняясь, обсуждали на разных языках попадающихся им на глаза девушек и женщин. На тех же или уже других языках, не боясь ничего, с удовольствием матерились.

Раньше Игнат как-то не замечал, насколько таких людей в городе много. Были и другие. Довольно немногочисленные интуристы, со смешанными чувствами, отражающимися на лицах, как на экранах: недоуменное презрение, брезгливость, восторг от экзотики. Молодежь обычного вида – сплошной смех и готовность любить. Ну, так вокруг и было лето, июль, со всеми его радостями. Милиция в непривычной форме. Но, между прочим, четко делящаяся на те же основные категории: половина изо всех сил смотрит вниз, стараясь не замечать, как ведут себя оккупанты, а вторая явно наслаждается происходящим и даже активно в нем участвует.

И еще партизаны. Отдельные живые лица, отдельные взгляды, бросаемые вроде бы такими же людьми, как большая часть остальных. Если бы взгляды могли резать, улица бы залилась кровью до краев… Эти люди были разного возраста – и только чужой, новый взор изнутри позволил Игнату впервые их заметить, выделить из многих десятков других лиц. А потом этот «чужой» внутри его головы куда-то делся, оставив только след, воспоминание о себе. Как нагретое место. И все сразу поблекло, стало более привычным. Хотя от этого не менее страшным.

– Эй! Эгей, оглох, что ли?

Опоздавший Богдан уже поднимался к нему по ступенькам, улыбаясь и размахивая рукой на ходу. Игнат приветственно кивнул и тут же приподнял брови: Богдана нагонял высокий молодой парень в черной форме с желто-черными нашивками – охранник парковки.

– Подождите, пожалуйста!

Богдан остановился, не дойдя до Игната буквально несколько ступеней. Обернулся, удивленно оглядел догнавшего его парня сверху донизу.

– Это ваша машина вон та? Серый «Ленд Ровер»?

– Ну?

– Вы на пешеходной дорожке запарковались.

– И шо?

Игнат видел лицо Богдана чуть сбоку, но выражение на нем было отлично знакомым. Не только ему, вообще всем.

– Сейчас середина дня, – все еще спокойно объяснил парень, – на парковке полно мест. Уберите, пожалуйста, свою машину с пешеходной дорожки. Она обозначена «зеброй».

– Да пошел ты со своей «зеброй»!

Богдан отвернулся от охранника, поднялся на ступеньку и снова широко улыбнулся.

– По ней ходят люди с тележками, – глухо добавил охранник в его спину. – Могут поцарапать.

Это заставило Богдана обернуться снова.

– Слухай, ты, говнюк. Если я увижу на своей тачке хоть одну царапину, когда вернусь… тебе такое будет! Не просто будешь все мои ремонты до конца жизни оплачивать, а… – Он покрутил в воздухе пальцем, подбирая слова. – В общем, лучше ты стой и охраняй ее до конца своей смены. Чтобы не поцарапали. Понял, ублюдок?

Не дожидаясь ответа, он обернулся в третий раз, поймал взгляд Игната.

– Нет, ну ты видел, а?

– Видел, – подтвердил тот, разглядывая парня в шаге за спиной Богдана. Без чужого взгляда ему было не очень просто различить, «партизан» это или нет. Может, и «партизан», хотя и попроще других. А может, и нет. Постояв с полминуты на ступенях, он ссутулился и побрел вниз. То ли охранять машину, то ли куда подальше. Поверил и решил не связываться. И, разумеется, правильно поступил. Богдан не врал: он мог сделать все, о чем говорил. Один папин звонок – и проблемы решаются полностью, целиком и безоговорочно, такое уже случалось. Стоило папе Богдана ткнуть пальцем в нужную клавишу селектора, и тут бы вся смена охраны исполняла народные песни, провожая этого парня по дороге в КПЗ. И нет гарантии, что он бы доехал до мест заключения непокалеченным. Да, он мог это устроить. Да, даже из-за такой ерунды. Потому что завоеванный многими усилиями авторитет стоил дорого и ослаблять давление на окружающий мир нельзя было даже в мелочи. Съедят.

– Ну, чего звал? – спросил Богдан. О произошедшем только что он уже забыл. Не придал значения.

– Хорошо, что Кремль не разрешает русским иметь оружие, – невпопад заметил Игнат.

– Чего?

Приходько кивнул ему за спину, на уходящего охранника. Сгорбленный, голова опущена, движения неверные – как выпивший.

– А-а, да хрен с ним. Быдло. Пошли, посидим в «Молли», потреплемся.

– Слышь, Богдан, а как ты думаешь, – спросил Игнат еще по пути, между сияющими витринами, забитыми дорогими вещами. Он даже прислушался к себе, но нет, чужое сознание не проявлялось, – что будет, если нас оккупируют? Не как сейчас, а по-настоящему: с виселицами, газовыми камерами, рвами вокруг каждого крупного города… С партизанами в лесах… Вот ты взрослый двадцатилетний человек. Что ты будешь делать?

Тот даже остановился, так изумился вопросу.

– Да ты че, земляк? Сбрендил? Кто нас оккупирует? Белорусы?

– Белорусы – это было бы неплохо. Но я вообще. Условно. Хоть марсиане. Я не просто так спрашиваю, и ты не переводи стрелки, просто ответь.

– Ну… Я в Гоа, наверное, свалю. Там я еще не бывал, а там, говорят, клево.

– А на шиши какие?

– В смысле?

– Даю вводную: первым делом оккупанты объявляют недействительными существующие валюты. Доллар переименовывают в «амеро», евро в «экю»; счета нерезидентов без обсуждений экспроприируют. Аналогично, аннулируют визы и объявляют недействительными двойные гражданства. Твоих отца и дядьку они тут же кончают. Кто ты остаешься после этого?

– Ты точно сбрендил, Игнатик. Иго-го. На Инке, что ли, съехал? Надо было ее…

– Ты это брось, – довольно резко оборвал Игнат приятеля. – Инка ни при чем. Меня сейчас, знаешь ли, другим накрыло.

Его тон немного подействовал. Они дошли до «Молли», сели за столик, заказали по кофе. Игнат не завтракал, поэтому добавил к заказу пару тостов. Девочка ушла, изображая походкой презрение, но ему было наплевать. Эту он классифицировал сразу: ждет своего нефтяного шейха местного разлива. Мальчики, заказывающие меньше чем на пару МРОТ на каждого, у нее не котируются.

– Вот ты сейчас парня с дерьмом смешал. И без колебаний поломаешь его жизнь, если на выходе решишь, что вот на твоем «Эвоке» царапинка, а с вечера ты ее не видел. И заметь, я не сомневаюсь, что это в твоих силах и что ты так сделаешь! Я о другом. Вот война, немцы. Пойдет этот парень тебя защищать? И меня?

Богдан откинулся на спинке стула, проводил взглядом руки подошедшей с заказом официантки и громко рассмеялся. Он принял все за шутку.

– А я не шучу, – спокойно глядя ему в лицо, сказал Игнат. – Меня вот осенило. При малейшей возможности нас развешают на столбах от Москвы и до Гоа включительно. И та же Инна, между прочим, довольно равнодушно скажет про себя: «А я так и думала». И такие, как тот парень, закончив с нами, примутся за оккупантов. И за тех, кто уже здесь, и за тех, кто снаружи ждет.

– Игнат… – уже чуть другим тоном спросил Богдан. Он отодвинулся от стола совсем чуть-чуть, сантиметра на два-три, но это уже было заметно. – Слушай… Я не понял… Тебе что, что-то там сказали про доллар и евро? И ты вот так это передаешь? Или… Это ты не мне передаешь, а отцу? Или еще точнее, не ты передаешь, а…