У обелиска (сборник) - Перумов Ник. Страница 70

Витя, чертыхнувшись сквозь зубы, метнулся к калитке. Я помогла подняться Евдокии и повела ее в дом. Больше меня ничего не должно было заботить, но заботило: Витя. Там. Один. Его же сейчас… Он не выстоит… Максимов же прямо сказал, что его подозревает…

Я помогла Евдокии лечь, стянула валенки, накрыла ее одеялом.

Она поймала мою руку:

– Варя, останься. Не ходи…

– Я должна.

– На хоть, надень мой кулончик. На счастье… Он… где же… Где-то я его оставила… дура старая…

Я покачала головой. Прошла на кухню. Где у Евдокии лекарства, я знала еще с тех времен, когда ей требовался постоянный уход. Ага, вот и сердечные капли…

Я тихонько выскользнула в темноту улицы.

Услышала:

– Максимов! Ваше упрямство напрочь лишило вас логики. Еще раз говорю, женщины ни при чем.

Он прятался за стеной сарая. Максимов Витю не видел, но и сам он тоже не мог следить за передвижениями милиционеров. Или кто там приехал с Артемом Мамедовичем?

– Тогда зовите сюда вашу сообщницу. Если она не виновна, то после проверки будет отпущена домой. Однако должен сказать, что она не является тем, кем хочет выглядеть. Достоверно неизвестно, ни откуда она прибыла, ни чем занималась до появления в Энске. А мы искали очень тщательно…

– Капитан, у меня есть ответы почти на все вопросы.

– Она нигде не работает, но на что-то живет. У нее хорошие отношения со всеми, с кем бы она ни завела знакомство… Это вам ничего не напоминает? И наконец, самоубийства в городе начались не после вашего, а после ее здесь появления. Да-да, мои люди покопались в архивах и поговорили с врачами…

– Максимов, она ни при чем. Она джинн!

Я увидела, как Максимов поднял руку, готовясь отдать своим людям смертоносный приказ, но Витя вскинул руку одновременно с ним. Словно отражение в зеркале. В его руке что-то блеснуло, раздался отчетливый хруст.

По коже волной побежали мурашки. Надо что-то делать. Надо защитить его… Но как?!

Вот сейчас из револьверов и пистолетов группы захвата полетят пули. Уже сейчас пальцы давят, давят на спуск и….

Они очень удобно расположились. Они, наверное, даже меня видят. И один – точно целит в незащищенную спину контрмага, который все еще пытается решить дело миром.

Не выйдет!

Я вскинула руки к небу. По запястьям, по артериям, но сильней крови и сильней любых моих слов, потекла магия. Я видела бы ее, если бы не зажмурилась: и без того неправильность происходящего выворачивала меня наизнанку, заставляла кричать в голос, до хрипа, до боли в легких…

А потом стало тихо. Пули, вылетевшие из стволов, застыли, не пролетев и метра. Заискрили, лопаясь, все фонари на Татарской. Тьма с неба с довольным воем кинулась к земле…

Артем Мамедович стоял, тяжело опираясь о калитку.

В руке его еще был зажат пистолет, но кажется, он не собирался пускать его в дело.

Витя в три шага подбежал ко мне.

– Варя, это ты? Что это было? Что ты сделала?

Кажется, на любой его вопрос у меня был один стандартный ответ: «Не знаю!»

Я не знаю, не знаю, не знаю, что я сделала! Как я это сделала! Что будет дальше!

– Варька, ты что, плачешь? Не вздумай! Все будет хорошо! Знать бы, сколько у нас времени… Максимов! Вы хотели ответов? Так идите в дом. Сейчас все узнаете!!!

Я отворила дверь и тихонько пропустила мужчин в кухню. Капли подействовали, Евдокия тихо спала в своей комнате.

Я словно со стороны увидела нашу компанию: подтянутый, решительный Максимов, в офицерской форме, слишком высокий и плечистый для маленькой кухоньки Евдокии. Усталый, с темными кругами у глаз Виктор.

Я включила плитку, подогреть воду. Боялась первой нарушить тишину. А простые, привычные дела – они отвлекают, делают любой значительный момент чуть-чуть обычным, рядовым.

– Варя, сядь. Мне нужно много тебе рассказать. Вам тоже, товарищ капитан.

Пришлось подчиниться.

Посреди стола на скатерти лежал Евдокиин кулон.

– Это из-за него все… – кивнул на украшение Витя.

Там, снаружи, на белом снегу лежали и боролись с нахлынувшей безысходностью и черной тоской бойцы из народной дружины и милиционеры. А здесь, рядом с кулоном, все было иначе. Здесь можно было еще думать о чем-то, принимать какие-то решения.

Витя коснулся пальцами цепочки и продолжил рассказ:

– Жил-был на свете хороший парень Сережа. Сын замечательной женщины, Евдокии Соколовой, хозяйки этого дома. В сорок третьем его призвали, отправили на фронт. Был он рядовым, пехотинцем. И вместе с армией победно дошел до Польши, до города Познань. Где-то когда-то, возможно, немного раньше, чем армия прибыла в Познань, он нашел красивый серебряный кулон… Вот этот. И полковой маг рассказал ему, что кулон этот умеет исполнять желания. Правда, для одного владельца и желание одно…

– Какая-то сказка. – Максимов потер усы.

– Отчего же. В Европе в прошлом веке эти заклинания пользовались популярностью: заговоренная таким образом вещь – лучший способ сделать приятное дорогому тебе человеку. Тем паче что власть кулона не безгранична. Мне пришлось потратить несколько дней, подключить к работе своих бывших коллег, прежде чем я понял, с чем мы имеем дело…

– Так с чем же?

– Сережа не стал долго думать, он сразу же и загадал желание. Сейчас я, пожалуй, не смогу воспроизвести текст дословно, но примерно могу сказать: «Чтобы мама была здорова и жила долго-долго. И чтобы все у нее было хорошо».

– Как вы могли это узнать?

– Я легко узнал у хозяйки, в какой части служил ее сын. Через военкомат мы вышли и на полкового мага, и на врача, который делал Сергею операцию. Так что могу поручиться за содержание его желания. Но могу ошибиться в точности фразы. Кроме того, Артем Мамедович, я ведь уже несколько дней как снова могу видеть чужую магию. Немного. Не как раньше. К сожалению. Так вот. Это было очень сильное и доброе пожелание. И кулон его исполнил как мог. Сделал так, чтобы рядом с Евдокией Леонтьевной был такой вот добрый, честный и верный человек… Ты, Варя. Проклятой безделушке спешить некуда, а работу свою она исполнять умеет. Но Сережа умер в госпитале, и его вещи вместе с кулоном вернулись сюда, в Энск.

– Я понимаю.

На самом деле я ничего не понимала. Я – всего лишь исполненное желание? Пустышка, автомат, необходимый для того, чтобы другому, живому человеку было хорошо? Может ли это быть правдой?

Важно ли это сейчас, когда город тонет в клубах отчаяния, навеянного фашистским заклинанием?

Я торопливо стала рассказывать:

– На нем еще одно заклятье. Оно должно было лишить жителей того города, Познани, воли сражаться. Я видела, я знаю. Его подарили перед самой войной одной девушке… Немцы подарили. У нее был день рождения. И вот… она хотела придумать самое интересное, самое замечательное желание. Но не успела. Германская армия не стала ждать, пока темная магия подействует. Началась война, а кулон так и остался «нести проклятие», понимаете? До первого же пожелания…

– …да. И это, к несчастью, оказалось желание сержанта Соколова. Сережи.

Максимов хмурился все больше. Видимо, он ждал, что его люди справятся с поставленной мною защитой за минуту. Но они все не появлялись.

– Виктор Алексеевич, в вашем личном деле поминается заклятье «Серый морок»…

– Да. Именно «Серый морок»… Немцы зовут его красивей – «Сумерки мира». Но суть та самая.

– Судя по докладам, там заклинание подействовало мгновенно. Что же произошло?

– Саперы затеяли учить новичка, но сами перепутали стенд. Я успел смягчить удар, уменьшить радиус поражения до полукилометра. Правда, после этого подвига, – он усмехнулся, – моя карьера боевого контрмага бесславно окончилась в Озерцовской больнице. Ну что, Артем Мамедович, вам все понятно?

– Вы сказали, она – джинн.

Я боялась поднять глаза от столешницы. Может, это неправда? Может, у меня все-таки есть своя человеческая история? Ее надо только вспомнить? Заставить себя вспомнить?