Все предельно (сборник) - Кинг Стивен. Страница 25

Он ушел. Джонни выждал несколько секунд, а потом показал ему вслед язык — ну точно малое дитя. Я заржал — Джоннни всегда умел рассмешить меня. Джек тоже засмеялся, но тихонько. Видно, больно было.

— Так, приятель, — сказал Джонни. — Теперь самое время взглянуть, что там с тобой стряслось. Снимай пиджак.

Процедура раздевания заняла минут пять. Ко времени, когда на Джеке осталась одна майка, все мы трое прямо взмокли от пота. А мне раза четыре пришлось зажимать Джеку рот ладонью, чтоб, не дай Бог, не заорал. И все манжеты у меня были в крови.

На подкладке пиджака красовалось лишь небольшое алое пятнышко, но половина белой рубашки была в крови, а майка так сплошь пропиталась кровью. И слева, прямо под лопаткой, красовалась шишка с небольшой дырочкой посередине — прямо миниатюрный вулкан.

— Не надо! — прорыдал Джек. — Пожалуйста, перестаньте!

— Ничего, все о'кей, — сказал Джонни и снова погладил его по голове, как маленького. — Мы все устали. Теперь можешь прилечь. Давай поспи. Тебе надо отдохнуть.

— Да не могу я! — говорит он. — Прямо жуть до чего больно! О Господи, если б вы знали, до чего больно!.. И еще я хочу пива. Умираю от жажды. Только не солите его, как тогда. Где Гарри, где Чарли?

Насколько я понял, речь шла о Гарри Пирпонте и Чарли Мэкли. И Чарли оказался тем самым Фейгином, который приобщил к ремеслу Гарри и Джека, когда те были еще сопляками.

— Ну вот, опять завел свою шарманку, — сказал Джонни. — Ему нужен врач. И ты, Гомер, мальчик мой, должен найти этого самого врача.

— О Господи, Джонни, да я ж в этом городе ни одной собаки не знаю!

— Не важно, — отмахнулся Джонни. — Стоит мне только высунуться на улицу, сам знаешь, что будет. Сейчас дам тебе несколько имен и адресов.

Закончилось тем, что он дал только одно имя и адрес, и мой поход по нему успехом не увенчался. Врачишка, подторговывающий разными пилюлями, подрабатывающий подпольными абортами, а также вытравлением папиллярных узоров с помощью разных кислот, оказывается, искал утешения от трудов праведных в настойке опия и отдал Богу душу два месяца назад.

Мы проторчали в этой вонючей комнатушке у «Мерфи» пять дней. Время от времени заявлялся Мики Макклюр и пытался вышвырнуть нас вон, но Джонни всякий раз говорил с ним по душам. Как умел говорить только он, Джонни, сплошной шарм и очарование, и было просто невозможно отказать ему. Да и, кроме того, мы платили за эту комнату. К концу с нас стали драть уже четыреста баксов за ночь, к тому же мы не смели высовывать носа дальше сортира, чтоб нас никто не узнал. Но никто не узнал, и мне кажется, копы до сих пор понятия не имеют, где мы скрывались все эти пять дней в конце апреля. Интересно, сколько сумел заработать на нас Мики Макклюр — по моим скромным подсчетам, никак не меньше куска. Недурненько.

В поисках врача я сначала обошел с полдюжины косметологов, которые переделывали носы и подбородки актерам, а также наращивали им волосы. Но среди них не нашлось ни одного, кто согласился бы прийти и посмотреть Джека. Слишком опасно, твердили они. Короче, дела тогда у нас шли хуже некуда, просто противно об этом вспоминать. Фигурально выражаясь, мы с Джонни только тогда поняли, какие примерно чувства испытывал Иисус, когда Петр трижды отрекся от Него в Гефсиманском саду.

Джек то впадал в забытье, то выходил из него, но последнее случалось с ним все реже. Говорил о своей матери, о Гарри Пирпонте, вспоминал Бобби Кларка, знаменитого педика из Мичиган-Сити, которого мы все знали.

— Бобби хотел меня поцеловать, — сказал однажды ночью Джек; он повторял это снова и снова, и мне уже начало казаться, что я схожу с ума. А Джонни не обращал внимания. Сидел на койке рядом с Джеком и гладил его по голове. Он вырезал из майки Джека квадратик ткани, в том месте, где находилась дырка от пули, и смазывал рану ртутной мазью, но кожа вокруг раны приобрела зеленовато-серый оттенок, и запах от дырки исходил просто чудовищный. Достаточно было нюхнуть всего раз — и глаза начинали слезиться.

— У него гангрена, — как-то сказал Мики Макклюр, зайдя за очередной порцией ренты. — Он, почитай, уже покойник.

— Он не покойник, — сказал Джонни.

Мики подался вперед, сложив пухлые ручки на толстом животике. Принюхался к дыханию Джека — так принюхиваются копы, стараясь уловить запах спиртного изо рта водителя. Потом отпрянул и удрученно покачал головой.

— Надобно найти врача, и быстро. Когда пахнет рана, это скверно. Но когда вот так пахнет изо рта, это… — Он еще раз сокрушенно потряс головой и вышел из комнаты.

— Да пошел он! — огрызнулся Джонни и принялся снова поглаживать Джека по голове. — Много он понимает.

А Джек ничего не говорил. Он спал. Несколько часов спустя, когда мы с Джонни тоже улеглись спать, Джек вдруг начал орать и угрожать Генри Клоди, надзирателю Мичиганской тюрьмы. Мы прозвали этого типа Клоди Ей-Богу, потому как он имел привычку повторять: ей-богу, сейчас сделаю то-то и то-то. Или: ей-богу, сейчас ты у меня сделаешь то-то и то-то. Джек кричал, что просто убьет Клоди, если тот сейчас же, немедленно, не выпустит нас отсюда. Тут кто-то заколотил в стенку, и незнакомый голос велел нам заткнуть пасть этому придурку.

Джонни уселся рядом с Джеком, поговорил с ним, погладил по волосам, и тот успокоился.

— Гомер? — вдруг окликнул меня Джек.

— Да, Джек? — ответил я.

— Послушай, ты не покажешь мне тот фокус с мухами?

Я удивился: надо же, помнит такое!

— Я бы и рад, Джек, — ответил я, — только мух тут нет. Сезон мух в этих краях еще не наступил.

И тут вдруг Джек запел тихим и хриплым голосом:

— Может, и есть мухи на вашей макухе, но только не на моей! Правильно, Чамма?

Я понятия не имел, кто такой этот Чамма, но кивнул и похлопал его по плечу. Оно было горячим и липким от пота.

— Правильно, Джек.

Под глазами у него залегли большие пурпурные круги, губы пересохли и потрескались. Он сильно исхудал. И еще я отчетливо ощущал исходивший от него запах. Запах мочи, но это не так уж страшно. Гораздо хуже был тот, другой запах — гангрены. А Джонни, так тот даже виду не подавал, будто от Джека дурно пахнет.

— Пройдись на руках. Сделай это для меня, Джон, — вдруг попросил Джек. — Ну, ты ведь умеешь.

— Минутку, — ответил Джонни. И налил Джеку стакан воды. — Вот, выпей прежде. Смочи глотку. А потом посмотрим, смогу ли я пройтись посреди комнаты на руках. Помнишь, как я бегал на руках на фабрике, где мы шили рубашки? Добежал до самых ворот; только там они меня скрутили и кинули в яму.

— Помню, — сказал Джек.

Но той ночью Джонни не пришлось ходить на руках. Джек отпил глоток воды из стакана и тут же вырубился, заснул, привалившись головой к плечу Джонни.

— Он умрет, — сказал я.

— Не умрет, — сказал Джонни.

Наутро я спросил Джонни, что нам теперь делать. Что мы можем сделать.

— Выудил из Макклюра имя одного парня. Джой Моран. Макклюр говорит, будто бы он был посредником при похищении Бремера. И что он сможет вылечить Джека, но это обойдется мне в тысячу баксов.

— У меня шесть сотен, — сказал я. Я бы с радостью расстался с этими бабками, но только не ради Джека Гамильтона. Потому как никакой врач Джеку уже не помог бы, это и ослу понятно, ему нужен священник. Но я делал это ради Джонни Диллинджера.

— Спасибо, Гомер, — сказал он. — Ладно, я пошел, вернусь через час. А ты присматривай за нашим малышом. — Но смотрел Джонни кисло. Он знал, что, если Моран не поможет, нам придется убраться из города. А стало быть, предстоит везти Джека обратно в Сент-Пол и попытать счастья там. И мы прекрасно понимали, что означало возращение в этот город на украденном «форде». Этой весной 1934 года все мы трое — я, Джек и особенно Джонни — числились в списке «врагов общества», составленного Дж. Эдгаром Гувером.

— Что ж, удачи тебе, — сказал я. И огляделся. Меня уже давно тошнило от этой комнаты. Все равно что вернуться в Мичиган-Сити, только еще хуже. Потому что ты всегда уязвим, особенно когда в бегах. И здесь, в этой комнатушке у «Мерфи», мы были особенно уязвимы.