Все предельно (сборник) - Кинг Стивен. Страница 27

— А ну-ка, нажми хорошенько, — сказала она мне и показала на дырку с торчащей из нее марлей. — Гладильщица из меня никакая, да и швея тоже, но все же попробую подштопать парнишку.

Мне страшно не хотелось прикасаться к ране, но делать было нечего, пришлось повиноваться. Я надавил на края раны, из нее вытекло еще немного гноя, на сей раз — более водянистого. Тут желудок у меня начало выворачивать наизнанку, и я рыгнул несколько раз. Просто не мог сдержаться.

— Кончай, — сказала она. — Коли считаешь себя мужчиной, способным спустить курок и проделать в человеке дырку, должен и с дыркой уметь обращаться, — и принялась зашивать рану длинными стежками крест-накрест, проталкивая иглу в распухшую плоть. После первых двух я отвел глаза — просто не в силах был смотреть.

— Спасибо тебе, — сказал Джонни, когда она закончила. — И еще хочу, чтоб ты знала, я у тебя в вечном долгу.

— Рано радуешься, — заметила она. — И одного шанса против двадцати не дала бы, что он выкарабкается.

— Он выкарабкается обязательно, вот увидишь, — сказал Джонни.

Тут в комнату ввалились Док и Волни. За ними маячил еще один член банды, Бастер Дэггз, или Дрэггз, точно теперь не помню. Тем не менее именно он бегал звонить по телефону на станции автосервиса, и ему сообщили, что феды вовсю шуруют в Чикаго, гребут всех подряд, кто, как им кажется, мог бы иметь отношение к похищению Бремера — последнему крупному делу банды Баркера. В числе арестованных оказались: Джон Дж. (Босс) Маклафин, у которого были свои люди в среде виднейших чикагских политиков, а также доктор Джозеф Моран по прозвищу Плакса.

— Моран сдаст федам это местечко, — сказал Волни. — Ему это раз плюнуть.

— Может, это вообще вранье, — заметил Джонни. Джек лежал без сознания. Рыжие пряди разметались по подушке и напоминали кусочки мелко скрученной проволоки.

— Ты не хочешь верить, не надо, никто тебя не заставляет, — сказал Бастер. — Мне сообщил это Тимми О'Ши, лично.

— А кто такой этот Тимми О'Ши? Шестерка у Попа? — презрительно заметил Джонни.

— Он племянник Морана, — ответил Док, закрывая тем самым тему.

— Знаю, о чем ты думаешь, красавчик, — сказала Джонни Крольчиха. — Но только зря. Если посадить этого парня в машину и везти в Сент-Пол объездными путями, где не дороги, а сплошь кочки да ухабы, он к утру Богу душу отдаст.

— Вполне можете оставить его здесь, — заметил Волни. — Приедут копы, они о нем и позаботятся.

Джонни сидел в кресле, пот градом катился по лицу. Он выглядел страшно усталым, но улыбался. Джонни всегда улыбался.

— Да уж позаботятся, это точно, — выдавил он. — Но только ни в какую больницу они его не повезут. Скорее всего положат подушку на лицо и сядут на нее. — Тут я вздрогнул, вы наверняка догадываетесь почему.

— Что ж, вам решать, — сказал Бастер. — Потому как к рассвету они непременно окружат эту забегаловку. Лично я собираюсь рвать когти.

— Да, поезжайте все, — сказал Джонни. — Это и к тебе относится, Гомер. А я останусь здесь, с Джеком.

— Ну уж нет, черта с два, — сказал Док. — Я тоже остаюсь.

— И то правда. Почему бы нет? — кивнул Волни Дэвис.

Бастер Дэггз, или Дрэггз, посмотрел на них, как смотрят на сумасшедших. И знаете что? Лично меня это ничуть не удивило. Уж кому, как не мне, было знать, каким воздействием на людей обладал наш Джонни.

— Я тоже остаюсь, — сказал я.

— А я сматываюсь, — сказал Бастер.

— Вот и славненько, — заметил Док. — Заодно заберешь с собой Крольчиху.

— Да ну вас к чертям собачьим! — огрызнулась Крольчиха. — Лично я как раз собиралась сварганить чего-нибудь пожрать.

— Совсем, что ли, сбрендила? — спросил ее Док. — Какая еще жратва? На дворе час ночи, и лапы у тебя по локоть в крови.

— Да мне плевать, сколько там сейчас времени, а кровь можно смыть, — сказала она. — Сейчас сварганю вам, мальчики, самый роскошный завтрак в жизни — яйца, бекон, соус, поджаристые такие булочки с хрустящей корочкой.

— Я люблю тебя! Выходи за меня замуж! — сказал Джонни, и мы дружно расхохотались.

— Ладно, — проворчал Бастер. — Раз обещан такой завтрак, я что, рыжий, что ли? Я тоже остаюсь, ненадолго.

Вот так и получилось, что мы остались в том фермерском доме на задворках Авроры. Остались и были готовы умереть ради парня, который — причем не важно, нравилось это Джонни или нет — был уже одной ногой в могиле. Мы забаррикадировали входную дверь диваном и креслами, а черный ход — газовой плитой, которая все равно не работала. Зато дровяная печь еще как работала! Мы с Джонни принесли из «форда» автоматы, Док достал с чердака несколько пушек. И еще — целый ящик гранат, миномет и ящик снарядов к этому самому миномету. Готов побиться об заклад: у армейских частей, стоявших в тех краях, не было такого вооружения! Ха-ха-ха!

— Лично мне плевать, сколько у нас этого добра! — проворчал Док. — Главное, что этот сучий потрох Мелвин Первис с ними, вот что меня угнетает.

К этому времени Крольчиха успела накрыть на стол, время еще раннее, но фермеры встают и завтракают еще засветло. Ели мы по очереди, двое постоянно вели наблюдение за подъездом к дому. Один раз Бастер поднял тревогу, и все разбежались по своим местам, но тревога оказалась ложной — просто по дороге проехал грузовик с молоком. А копы так и не явились. Можете считать, что информация была ложной. Но лично я приписываю это удачливости Джонни.

Джеку тем временем становилось все хуже. К середине следующего дня даже Джонни, наверное, стало ясно, что дружку его долго не протянуть, но он предпочитал помалкивать об этом. Лично мне было жалко ту женщину. Крольчиха увидела, как между крупными черными стежками на ране снова просачивается гной, и заплакала. Сидела и лила слезы. Точно знала Джека Гамильтона всю свою жизнь.

— Не переживай, — сказал ей Джонни. — Не убивайся так, красотка! Ты сделала все, что могла. И потом, может, он еще выкрутится.

— А все потому, что я доставала эту чертову пулю пальцами! — всхлипнула Крольчиха. — Не надо было этого делать. Уж мне лучше знать.

Ничего подобного, — встрял я. — Дело совсем не в том. Дело в гангрене. Гангрена, она уже была там.

Много ты понимаешь! — огрызнулся Джонни и гневно сверкнул глазами. — Инфекция, возможно, но только не гангрена. И уж тем более сейчас никакой гангрены у него нет.

Как же, как же, подумал я. Да у него был гнойный запах этой самой гангрены. Но что мы могли поделать?..

Джонни все еще не сводил с меня сердитых глаз. «Помнишь, как Гарри называл тебя еще тогда, в Пендлтоне?»

Я кивнул. Гарри Пирпонт и Джонни всегда были закадычными дружками, а вот я Гарри никогда не нравился. Если б не Джонни, он бы никогда не взял меня в банду, а ведь с самого начала, если вы помните, это была банда Гарри Пирпонта. Гарри считал меня дураком. Еще одна вещь, которую никогда не признавал Джонни, даже отказывался это обсуждать. Джонни хотел, чтобы все были друзьями.

Хочу, чтоб ты пошел и заарканил несколько тварей, но только покрупнее. Самых жирных, визгливых и зловредных, — сказал мне Джонни. — Ну, помнишь, как тогт да, в Пендлтоне. — Как только он попросил меня об этом, я сразу понял: теперь и до него наконец дошло, что Джеку кранты.

Мальчик-Муха — так прозвал меня Гарри Пирпонт в исправительной тюрьме Пендлтон, еще в ту пору, когда все мы были мальчишками. И где я плакал по ночам, закрыв голову подушкой, чтобы не услышали охранники.

Что ж, с тех пор немало воды утекло, а Гарри кончил дни на электрическом стуле в тюрьме штага Огайо, так что не один я, как выяснилось, был дураком.

Крольчиха хлопотала на кухне, готовила обед, резала овощи. На плите что-то кипело в горшочке. Я спросил, не найдется ли у нее нитки, на что она ответила, что мне, черт возьми, прекрасно известно, нитки у нее имеются, разве я сам не стоял рядом и не видел, чем именно она зашивает моего дружка? Не спорю, ответил я, но только то были черные нитки, а мне нужны белые. С полдюжины кусков, примерно вот такой длины. И я растопырил пальцы ладони дюймов на восемь. Тут ей понадобилось знать, для чего мне они. На что я ответил, что если ей так интересно, может подойти вон к тому окну, над раковиной, и посмотреть.