Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан. Страница 61

– Знаю. – Он опустил занавеску.

В последний момент «Клинтон» посмотрел в нашу сторону, как будто почувствовав, что мы говорим о нем.

Руки могут выдать правду. По тому, как они поднимаются и падают, с безотчетной печалью или грацией, можно прочитать признание в окончательном поражении или любви, скрытое за каменным лицом или циничной улыбкой.

Мы с Майклом сидели по разные стороны стола. Сначала он пытался шутить, но его руки поднимались лишь наполовину – как птицы, не имеющие сил взлететь. И в этом не было ничего смешного.

– Знаешь, сколько у меня знакомых, Инграм? В моей записной книжке на букву «Z» исписано три страницы! Я не вру… Но знаешь, что я понял недавно? Что всегда водился не с теми. Так много мнимых друзей. Не говорю о присутствующих, но мой величайших талант – привлекать к себе людей, которые сначала кажутся великолепными, но потом – одно расстройство… И Клинтон – ярчайший пример.

Бессознательно я поднял руку, как ученик на уроке, когда не терпится задать вопрос.

– Погоди, Майкл, но после всех твоих рассказов о Клинтоне я думал, что он, как в сказке, был тебе другом и защитником… Ты сам десять раз говорил, что он спас твое детство.

– Это так. Он спас мое детство. Но сейчас речь не о том. Послушай, не говори, что знаешь человека, если только он не открыл тебе, с какими тайными молитвами обращается по ночам к своему богу или дьяволу…

Я в замешательстве помотал головой: о чем это он?

– Да, Клинтон защищал меня. Несколько лет. А потом в один прекрасный день превратился в обезьянью лапку! Третье желание, которое убивает все хорошее, все, что ты любишь.

Объяснять что-то кому-то – это вроде уборки помещения: сначала делаешь несколько широких взмахов шваброй, чтобы смести в кучу весь более или менее крупный мусор, а потом, покончив с этим, опускаешься на колени, чтобы добраться до всякой мелочи и пыли, затаившихся в углах и под мебелью. Вымести все это, и presto! [18] – в комнате порядок.

Но вместо того, чтобы навести порядок – то есть собрать все подробности о Клинтоне Дайксе вместе в одну аккуратную (доступную пониманию) кучу, – Майкл путано и сбивчиво что-то бормотал, порой совершенную бессмыслицу. От такой уборки пыль и мусор только еще больше разлетались по комнате его прошлого.

Единственное, что я сумел понять к концу того первого дня, когда на другой стороне улицы мы увидели мальчишку, было следующее: Клинтон Дайкс вернулся и ему по-прежнему было пятнадцать лет. Все то время, что Майкл знал его, ему было пятнадцать.

Больше двадцати лет.

– Я не рассказывал тебе, что случилось с Энтони Фанелли.

– Майкл, пожалуйста…

– Нет, я не собираюсь грузить тебя просто еще одной историей. Все это имеет отношение к происходящему. Тебе следует знать всю предысторию, прежде чем судить о чем-либо. Все связано.

– Ты говоришь это мне?

Несколько лет назад у меня в «За гранью» был гость – один из головорезов генерала Гальтиери в аргентинском правительстве. Работа моего гостя заключалась в том, чтобы пытать людей. При всей его отвратительности, этот низкий тип, гордившийся своими делами и довольный, что все сошло ему с рук, сказал в передаче нечто такое, что запало мне в душу. У большинства людей в голове не хватает пространства, чтобы учиться чему-либо и набираться мудрости, и этот тип был один из таких. В основном он был вполне предсказуем, но часто ли мы имеем возможность послушать зло из собственных уст зла? Или ощутить дыхание монстра, слушая, как он рассуждает о своем ремесле?

Сказал он следующее: хитрость обольщения, как и пытки, заключается в понимании жертвы. Хочешь, чтобы кто-то «стал твоим»? Не спеши, не торопись – разузнай о своей жертве все, разнюхай ее привычки и пристрастия. Рано или поздно ты обнаружишь то, что тебе нужно: она любит цветы, а особенно обожает орхидеи. Вырывать человеку ногти не поможет, но лишь упомяни, что займешься его детьми, – и ты победил; он будет ползать у твоих ног. И в обольщении, и в пытках используй одни и те же средства, и добьешься желаемого. Среди прочих омерзительных вещей этот человек рассказал, как, добиваясь своей жены, использовал те же методы, что и выбивая информацию из сотен обреченных узников.

Когда я спросил, ощущал ли он когда-нибудь угрызения совести, он ответил: «Если на Бога не обращать внимания, он тоже оставит тебя в покое».

Через два дня после того, как я впервые увидел Клинтона, кто-то порезал шины у моего мотоцикла. Это не смешно, но такова жизнь в большом городе, и с этим приходится мириться. К счастью, ремонтная мастерская всего в нескольких кварталах от меня. Я позвонил механику, и через полтора часа мотоцикл был снова на ходу. После землетрясения я переехал в жилой комплекс с гаражом, но пользовался им лишь изредка. Теперь же я принялся ставить мотоцикл в гараж, а о происшествии и думать забыл.

Через три дня мою квартиру взломали. Ничего не взяли, но злоумышленник вымазал дерьмом стены, многократно написав на них: «За гранью». Вонь – надо признать, человеческое дерьмо имеет свой неповторимый запах – плюс тошнотворное знание, что сделавший это знал, где я живу, проникли в мое сердце и вызвали в нем страх. Да, все мы читали «1984», и я помню клетку с крысой, привязанную к голове Уинстона Смита в комнате 101, но то книга. Книгу можно отложить, пойти на кухню и взять пакет с сырными палочками. Но другое дело, когда приходишь домой и видишь упоминание о части твоей жизни, написанное дерьмом на стенах твоей кухни.

Полиция не увидела в этом происшествии ничего странного, в том числе и мой друг, детектив Доминик Скэнлон, которому я звоню, когда мне нужно что-нибудь от лос-анджелесского департамента полиции.

– Ради бога, Инграм, а на что ты рассчитывал со своей передачей? Ты приводишь туда больше маньяков, чем сидит у нас в камерах! И еще удивляешься, что кто-то из них чертит пальцем у тебя на стенах? Помнишь радиоведущего, которого убили в Сиэтле? Я говорил тебе много лет: будь осмотрительнее. Но нет – ты устраиваешь чуть ли не Клуб поклонников Чарльза Мэнсона! Твоя передача – это просто оживший заголовок из «Нейшнл инкуайрер»: «МЕРИЛИН МОНРО ЖИВЕТ НА НЛО И СПУСКАЕТСЯ, ЧТОБЫ ТРАХАТЬСЯ С МОИМ ХОМЯКОМ!» Боже, Инграм, и ты еще удивляешься? Меня больше удивляет другое: почему так долго с тобой ничего подобного не происходило.

– Ладно, Доминик, не тяни меня за цепь. Что мне теперь делать?

– Съезжай. Возьми другой номер телефона, которого нет в справочнике. Впрочем, пока ты ведешь эту передачу, друг мой, ты все равно светишься, как радиоактивный. Видишь ли, ты знаешь этих психов, лишь когда они приходят к тебе на передачу и в основном ведут себя прилично. А я их вижу, когда у них плавятся реакторы, и мы получаем, как в «Китайском синдроме», когда эти парни вышибают мозги себе или кто там поблизости. Я очень тебя люблю, старик, но не рассчитывай, что выйдешь сухим из воды, пока имеешь дело с этой радиацией.

– Полицейские должны утешать людей, Доминик. А слушать тебя – все равно что вытираться мокрым полотенцем!

– Эй, ты же сам говоришь в начале каждой передачи: «Инопланетяне высадились». На этот раз они забрались в твой дом.

Снаружи, как дым, плыл моросящий дождь. Майкл и я смотрели на него через кухонное окно, попивая чай с домашними кексами. Взяв один, Майкл взмахнул им в мою сторону:

– Как, по-твоему, зовут бога маленьких радостей? Бога кексов и чая «Эрл Грей»? Разве тебе не хотелось бы с ним познакомиться? С богом хороших фильмов, вовремя вылетающих самолетов, щенков, женщин, что прогуливаются, распространяя аромат потрясающих духов… Я бы хотел с ним познакомиться… Это Клинтон уделал твою квартиру, Инграм. И шины порезал, вероятно, он же. Я не рассказал тебе, что случилось с Энтони Фанелли.

– Майкл, пожалуйста…

Энтони Фанелли возненавидел Майкла с первого же дня, как увидел. Почему одаренных беспокоят недотепы? Почему неудачники так часто выводят из себя тех, у кого весь мир на поводке? Майкл Билла был толстый мальчишка, у которого, по его собственной оценке, цвет лица лет с десяти напоминал дорожную карту. Однажды он услышал, как его дядя сказал его матери, что выжить с такой внешностью – для этого мальчику нужно быть гением.