Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан. Страница 60

– Ты так говоришь, будто он был твой ангел-хранитель.

– Несомненно, так оно и было.

– И что с ним стало? Ты встречал его с тех пор?

– Время от времени.

Мы ходили в мексиканские рестораны, на пляж, беспечно обсуждали фильмы. Примерно через два месяца после знакомства мне стало ясно, что я еще не полюбил Майкла, но уже полюбил многое в нем.

Наши отношения не включали секс. В душе я все еще считал себя партнером Гленна и не хотел разрушать эту иллюзию в поисках чего-то нового. Майкл не делал никаких движений в этом направлении, и я заключил, что он или очень нетороплив в таких вещах, или тоже не хочет переводить нашу дружбу в эту плоскость.

– Когда ты впервые понял, что голубой?

Мы обедали в ресторане «Гингэм-Гарден» в Ларчмонте. Полотняный тент над террасой спасал от солнца, люди вокруг слишком громко разговаривали о своих любовницах, съемках плохих фильмов или болезнях. Не обязательно в этом порядке, но это самые популярные темы бесед в мировой киностолице.

Я задал вопрос тихо, но Майкл протрубил ответ, как фанфара:

– Примерно через год после того, как познакомился с Клинтоном. Он украл из кондитерской несколько журналов «Плейбой», и мы рассматривали их у меня. Клинтон спросил, как мне нравятся картинки. Я пожал плечами и ответил, что нормальные. Он спросил, не хочется ли мне трахнуть одну из этих девок, и я сказал: «Еще бы! А тебе разве нет?» – «Не-а. Кто же захочет обломиться на всем этом?..» Я не понял, что значит «все это», но его слова звучали внушительно, и я промолчал. Клинтон вытащил из-под рубашки другой журнал и бросил передо мной, словно это было какое-то доказательство. Помнишь, в прежние дни в эротических журналах не показывали все так уж откровенно? Это можно было увидеть только в нудистских изданиях вроде «Место под солнцем» или «Солнцепоклонники». Они стоили три бакса, по тем временам целое состояние, и считалось, что это журналы для «серьезных нудистов».

Майкл произнес этот термин так громко, что некоторые женщины вокруг оторвались от чая со льдом и наградили моего друга холодными, уничтожающими взглядами. Он не обратил внимания.

– В общем, Клинтон положил журнал передо мной и раскрыл на странице, где голые мужчины играли в волейбол. Они были великолепны – мускулистые, пышущие здоровьем. И они были действительно привлекательнее девиц, которые явно проигрывали – со всей своей приветливостью, большими грудями и журнальными улыбками. Я впервые видел женщин в таких пикантных позах, но мужчины казались более привлекательными и возбуждающими. Женщины выглядели таинственными и впечатляющими, а до мужчин хотелось дотянуться сквозь страницы журнала и потрогать.

– И между вами что-то произошло в тот день?

– Нет. Не тогда.

– Позже?

Он не ответил на этот вопрос, потому что к нашему столику подошел какой-то его знакомый и поздоровался.

Однажды вечером я вел передачу, в которой участвовала целая компания людей, утверждавших, что они новые воплощения знаменитостей. Среди них были Гитлер, Моцарт, Жан-Жак Руссо. В последние пятнадцать минут передачи мы всегда отвечали на звонки слушателей. Больше всего звонков (и ругани) получил Гитлер, но и Моцарта кто-то спросил, понравился ли ему фильм «Амадеус» и правда ли, что Сальери его отравил. Бедняга Руссо (почтальон из Темпа, штат Аризона) оставался без внимания, пока не раздался последний звонок.

Я не узнал голоса.

– Мистер Руссо, не могли бы вы точно сказать, что имели в виду, говоря в шестой книге вашей «Исповеди»: «Верующие обычно создают Бога по образу и подобию своему. Добрые делают его добрым, злые – злым; фанатики, полные ненависти и желчи, могут видеть лишь ад, потому что хотят проклясть весь мир, в то время как нежные, любящие души вряд ли верят в подобное место».

Руссо на мгновение задумался, а потом пододвинулся к микрофону:

– Бог в глазах смотрящего. Добрый человек видит в Боге положительную силу, а злой видит в Нем угрозу. Что может быть проще?

Мой продюсер указал на часы. Оставалось всего две минуты, а я еще не объявил, кто приглашен на следующую передачу.

Но прежде чем я успел что-то сказать, голос по телефону проговорил:

– Мистер Руссо, не считаете ли вы, что если бы человечество хотело чего-то правильного, то люди могли бы давным-давно уже это иметь?

– Простите, но мистер Руссо не может вам ответить, потому что у нас кончилось время. Завтра в нашей передаче мы поговорим с рок-группой «Гремучий оргазм», все музыканты которой играют исключительно на микроволновых печах. Всех сердечно приглашаем присоединяться к нам, где бы вы ни были!

На следующее утро я подъехал к «Кабинету доктора Калигари» купить рубашку и повидаться с Майклом.

Как только я вошел в дверь, он набросился на меня:

– Ты меня оборвал! Свинья! Как ты мог?

– Оборвал? Когда?

– Вчера вечером, во время передачи! Это я звонил Руссо. Хотел дать тебе знать, что слушаю.

– Это был ты? С этой цитатой про Бога. Почему ты не позвонил раньше? Это был единственный интересный вопрос за всю передачу. Я и не знал, что ты такой поклонник Руссо.

Он удовлетворенно хмыкнул:

– Я собирался поймать парня этой цитатой из Хэзлитта. Насчет того, что было бы, если бы человечество захотело чего-то правильного. Я все спланировал.

– Срезать его? Но это же был просто почтальон из Аризоны.

– Это был вонючий самозванец, Инграм. Остальные психи в передаче искренне верили в то, что говорят. Кроме этого. Он, очевидно, просто прочел «Исповедь» и решил прийти на передачу… Не отговаривай меня. Терпеть не могу самозванцев. Даже тех, что приходят на твою передачу.

– Ко мне на передачу приходит много таких, Майкл. Она называется «За гранью».

Его недавний гнев вывел меня из равновесия, но он быстро успокоился – лицо приобрело прежнюю мягкость, а брови из буквы «V» опять улеглись в дуги. Через мгновение после восстановления наших отношений я уяснил, что до того никогда не видел Майкла по-настоящему рассерженным. Что случилось?

– Майкл, с тобой все в порядке? Что-то не так?

Вместо ответа он взял меня за рукав и потянул в заднюю комнату магазина, где у него была контора.

– Хочу, чтобы ты взглянул кое на что.

Его офис маленький и без излишеств. На нескольких стульях из серого гладкого металла сидеть неудобно. Единственная картина на стене – увеличенный кадр из фильма «Кабинет доктора Калигари», и эту же картинку магазин воспроизводит на своих бланках.

– Взгляни.

Майкл прошел за стол и протянул мне сложенный листок бумаги. Я взглянул. На нем жирно, красными чернилами было написано несколько слов. Очень коряво, детским почерком. Точки над «i» были скорее кружками, чем точками, и все такое.

Я попытался отдать письмо обратно, но он не взял его, и я положил листок на край стола. Майкл с несчастным видом уставился на него.

– Приезжает Клинтон? Ну и что?

– Он уже здесь.

Повернувшись, Майкл отодвинул занавеску позади стола и жестом поманил меня к себе. Когда я подошел, он указал на другую сторону улицы. Его руки не могли найти покоя. Они не тряслись, но все его существо излучало какую-то нервозность, какое-то сильное тревожное напряжение. Будто мгновение назад его сильно ударило током, и теперь он не сразу мог прийти в себя.

Улица была полна машин и прохожих, дыма и шума. Толпы людей куда-то двигались, двигались.

– Что ты хотел мне показать?

Он ткнул пальцем:

– Светофор вон там. Видишь, мальчишка прислонился к столбу? В футболке с номером двадцать три?

– В красной?

– Да. Это Клинтон.

– Майкл, – усмехнулся я, – ему же лет пятнадцать.