Замужем за облаком. Полное собрание рассказов - Кэрролл Джонатан. Страница 68

– Дерьмо.

Послышался щелчок взводимого курка. Клинтон снова ударил меня, но попал в бедро.

Я едва смог вынести боль. Когда я снова сумел открыть глаза, передо мной на коленях стоял Билла. Он опирался руками о землю и казался чрезвычайно толстым.

Сделав несколько вдохов, я наконец сумел выговорить:

– Что все это значит, Майкл? Что происходит? Кто вы такие?

Он опустил голову и покачал ею.

– Ты сам, старая задница, – ответил Клинтон. – Я и он, оба. Вместе. Все мы – это ты. Ты – это мы.

Мне не хотелось возвращаться к себе, и мы поехали к Майклу. Я сидел на заднем сиденье их автомобиля и смотрел им в затылок. Никто ничего не говорил.

Когда мы приехали, Майкл дал нам пива, а потом достал школьный альбом и принес мне на кушетку.

– Вот это Клинтон. Это я. А это Энтони Фанелли.

Типичные фотографии. Типичные лица американских школьников шестидесятых годов. С той разницей, что Клинтон выглядел точно так же, как и теперь.

– Не хочу смотреть фотографии Энтони Фанелли! Я хочу знать, что происходит! Почему это вы вдруг подружились? Майкл, ты говорил мне, что Клинтон здесь, чтобы убить меня. – Я взглянул на Дайкса. – А ты говорил, что Майкл «заморозил» тебя и хочет, чтобы я тебя убил!

Они переглянулись.

– Майкл думал, что так оно и есть, – сказал Клинтон. – Но я врал, потому что не мог сказать правду, пока еще кто-нибудь из нас не допрет сам.

– Не допрет до чего?

– Посмотри на свою ладонь.

Я протянул ладонь, повернув ее вверх. На передаче по моей руке столько раз читали, что я хорошо запомнил каждую черточку и все, что она якобы означала. С тех пор как я смотрел последний раз, ничего не изменилось.

– Вот. Ну и что?

Майкл и Клинтон подошли ко мне и показали свои ладони, положив рядом с моей. Все три были совершенно одинаковы.

– Не может быть!

– Можешь рассмотреть их в лупу и увидишь, что они абсолютно идентичны. Что и проделал Майк, когда я показал ему.

Я взглянул на Клинтона:

– Что это значит?

Ответил Билла:

– Я сам только что выяснил, Инграм. Все эти годы я думал, что Клинтон просто каким-то образом заморозился в пятнадцатилетнем возрасте. Не спрашивай меня как. Кто знает, какие тайны хранит жизнь?.. Но с тех пор, как мы встретились с тобой, меня не покидало все более и более странное чувство. А потом снова объявился Клинтон, как время от времени появлялся и исчезал все эти годы… Я стоял под душем, когда вдруг до меня дошло, – он щелкнул пальцами, – просто так. Держа в руке кусок желтого мыла, я взглянул на свою руку, а потом на пальцы ног и лениво подумал, почему и на руках, и на ногах по пять пальцев – не больше и не меньше. Все ученые мира дадут тебе логическое объяснение этого, но никто не даст правильного… Знаешь почему? Потому что Бог дает нам величайшую подсказку! Вся правда открылась мне прямо там, под душем. И когда я понял, то выскочил, вытерся и бросился искать Клинтона, чтобы спросить, верна ли моя догадка… Почему человек чувствует себя таким потерянным и несчастным? Даже когда мы относительно обеспечены и все идет хорошо? На протяжении всей истории философы задавались этим вопросом о жизни и существовании… Хочешь узнать почему, Инграм? Хочешь узнать ответ на вселенский вопрос?

Он улыбнулся с некоторой печалью и поднял знакомую ладонь. Указав мне на нее, Майкл сказал:

– У нас по пять пальцев на руках и на ногах, потому что Бог говорит нам: все приходит пятерками, даже полные души. Почему большая часть человечества ощущает ущербность своей жизни? Потому что им не хватает полноты. Но не в том смысле, о котором говорил Платон. Дело не во всей этой чуши насчет «гермафродитского целого». Все гораздо проще… Представь себе людей в виде чисел. Некоторые – единицы, другие – двойки… Но все ошибаются, полагая, что есть только одна единица или только один номер девятьсот шестьдесят два. Чуть ли не все человеческие общества учат нас, что все мы индивидуальны, хотя бы биологически. Хорошо это или плохо, но на всей Земле нет второго такого, как мы.

– И никогда не было! – проговорил Клинтон, качая головой.

– Верно: и никогда не было. Но в том-то вся и штука, Инграм, и вот почему наши ладони одинаковы. Существует лишь ограниченное множество номеров. Скажем, тысяча, просто для удобства… Конечно, Бог создает разных людей, но каждый из них имеет определенный номер. Пока человек живет на земле, этот номер остается неизменным. Один из тысячи. Но в каждый момент времени существует сколько-то единиц, сколько-то двоек… Цельную душу, например цельный номер семнадцать, Бог делит на пять частей. У каждой имеется своя важная функция, как у пяти пальцев на руке. Но рука без любого из пяти пальцев неполноценна. То же самое и с душой… В жизни мы так часто чувствуем себя потерянными и подавленными, потому что живем как одна пятая часть цельной души и в одиночестве плывем по свету… Единственный способ жить в мире с самим собой – найти четыре остальные части «нас», четыре других номера семнадцать, и воссоединиться. Вот почему Бог дал нам столько пальцев на руках и на ногах. Он хотел, чтобы мы видели их по сто раз в день и они бы напоминали нам об этом.

Майкл сел и дал продолжить Клинтону.

– А еще мы с Майком выяснили, почему я вот так заморозился. Потому что, как только поймешь эту штуку насчет пятерок, ты замораживаешься. Когда до меня это дошло, я был во Флориде, но тогда я думал, что это идея из какого-то тупого фантастического романа, и не придавал ей значения. А это оказалось правдой… В ту же минуту, как допрешь, ты замораживаешься, и не разморозишься, пока не сможешь воссоединиться с четырьмя другими такими же, чтобы снова стать единым целым. Сейчас это дошло и до Майка, и значит, он тоже заморозился до тех пор, пока мы не заполучим всех остальных. И ты тоже, Инграм. Вы оба останетесь какие сейчас, пока мы не воссоединимся всей пятеркой. Я остался подростком. Вам-то, по крайней мере, удалось подрасти!

– Но мне-то вы рассказали. Даже если я вам поверил, все равно я не дошел до этого сам.

Майкл кивнул:

– Верно, но вместе с первым пониманием пришло еще и знание, что нам позволено раскрыть секрет одному из «нас», чтобы ему не пришлось выяснять самому. Но только одному. Мы с Клинтоном поговорили и решили выбрать тебя.

– И какой же у нас номер? Шестьсот шестьдесят шесть? – Мне не очень удается сарказм, но я надеялся, что он прозвучал в моих словах.

– Этого мы не можем тебе сказать, Инграм. Тебе придется узнать его самому. Но ты узнаешь его чуть погодя, вместе с другими вещами. Теперь, когда мы тебе это рассказали, все начнет сильно меняться. Верно, Клинтон?

Мальчишка фыркнул в пивную бутылку, издав глубокое бульканье.

Я посмотрел на обоих и облизнул губы. Потом сказал:

– Целая душа состоит из пяти частей. У каждого человека есть номер, или форма, или цвет, или что там еще, но лишь некоторые знают об этом. Тем, кто знает, приходится разыскивать остальные, э, дополнительные части по своему номеру. Так?

Они кивнули.

– А если ты так и не узнаешь про всю эту штуку с пятеркой, то всю жизнь будешь чувствовать себя потерянным?

– Верно, Инграм, клянусь богом, это правда. После того как двое поймут это и объединятся, им позволено рассказать еще одному, кто пока не понял. Это ты. А теперь нам осталось найти еще двоих… Я всегда думал, что Клинтон заворожен, или что-то такое, и он следует за мной с каким-то нехорошим замыслом.

– А я всегда думал, что Майк заворожил меня и хочет устранить. Для того-то он и подружился с тобой. Чтобы убрать меня… Но ты знаешь, что мы обнаружили на днях? После того как Майк понял это, мы ужинали вместе, и вдруг нам стало ясно, кто такой был Фанелли!

– Один из вашей группы? Семнадцатый?

– Точно. Потому-то он и приставал к Майку, и потому я в конце концов убил его! Все мы видели что-то друг в друге, и это каждого по-своему сводило с ума… Проблема в том, что, по словам Клинтона, Фанелли был последним, кого из нас он видел до нынешнего случая.