Хроники Потусторонья: Проект (СИ) - Хомутинников Юлиан "sirrum". Страница 60

Я не могу сдвинуться с места. Не могу пошевелиться. Я только вижу, что Существо состоит из непонятной текучей тьмы, похожей на жидкий чёрный коллоид. Оно постоянно перетекает само в себя, меняет форму — но, несмотря на это, Существо остаётся вполне человекообразным. Его лицо, скачет мысль в моей голове, я хочу увидеть его лицо.

И тогда, словно угадав моё желание, коллоид на его «лице» начинает светлеть, и я, замирая от ужаса, вижу своё собственное лицо, похожее на лицо всплывшего утопленника — бледное, безжизненное, неподвижное. Я смотрю в свои застывшие глаза — но они вдруг оживают, и Существо принимается пристально вглядываться в меня, словно желая отыскать неведомый изъян.

И тут до меня доходит весь ужас происходящего. Я помню, я уже видел подобное — тогда, во время Второй Войны. Он выглядел почти так же — Лорд Тень, первый Искажённый. И я понимаю: время вышло. Второй Искажённый вышел в Мир людей. Мы опоздали. Но это не самое страшное. Самое страшное — Катя в опасности! Ведь он сейчас поглотит меня и, приняв мой облик, выйдет к ней! А она не поймёт, что перед ней уже не я, не я, что перед ней чудовище, что надо бежать, бежать, бежать, бежать, бежать, бежать, бежать!

Собрав все силы, я отталкиваю Искажённого. Он отступает, но не падает, а я кричу, кричу что есть сил:

— Катя!!! Катя, беги!!! Хватай Игорька и убегай из квартиры! Быстрее! Я его задержу!

Только не ходи сюда, родная, только не ходи сюда, не ходи! Убегай, убегай!

— Слышишь, ты! — кричу я Искажённому. — Тебе до неё не добраться! Я тебе не позволю! Давай! Я, может, не так силён, как ты, но и я кое на что способен! Давай, сволочь! Нападай! Ну же!

Он смотрит на меня моими глазами — долго и, кажется, как-то… печально. А потом вдруг распадается, растекается лужей!

Это конец, мелькает мысль. Она не успеет. Я не успею. Его уже не остановить.

Я выбегаю в коридор — но почему-то попадаю обратно в кабинет. Чертыхнувшись, разворачиваюсь, выбегаю в коридор — и снова оказываюсь в кабинете!

За дверью чернота.

Я опоздал, приходит вдруг страшная мысль. Всё кончено. Мира больше нет. Я опоздал. Я никого не сумел спасти. Я забыл обо всём, погнавшись за своим счастьем.

И вот она — расплата.

Вдруг я понимаю, что кто-то тихонько теребит меня за рукав рубашки. Я оборачиваюсь, готовый к любой напасти, любой атаке — но внезапно вижу перед собой Мо.

Он выглядит виноватым. Кажется, в его глазах стоят слёзы.

— Герман, очнись. Это я, Мо, — говорит он. Я мотаю головой:

— А Искажённый?

— Его здесь нет, Герман. И… и её тоже. Всё, что ты видел — неправда. То есть… Это Межмирье. Знаешь, Ват-У рассказывала мне… Когда-то Учёные Колыбели считали, что Межмирье — это Мир Снов. Снов, фантазий, мечтаний, воображения… Но в то же время — Мир страхов, сомнений, тревог, фобий всяких… Она говорила, Кошки считали, что Межмирье способно вывернуть наизнанку того, кто приходит сюда. Создать для него мир его собственных чувств, эмоций… и творчества. Мир, в котором нет ничего невозможного — потому что всё неправда. Это ненастоящее. По-своему, конечно, не в полной мере, и всё же. Понимаешь, ведь то, что ты видишь во сне, например, — ты же не всегда знаешь, что это сон. Порой ты думаешь, что это взаправду. Но это не совсем так… Потому что потом ты проснёшься и увидишь, что это был всего лишь сон. Понимаешь, Герман? Это был сон. Межмирный сон, но сон.

— Сон? То есть, я бы проснулся, и всё было бы как прежде? — но Мо качает головой.

— Если бы я не разбудил тебя, ты бы проснулся, но только утром. А если бы ты ночевал вне Дома, ты бы вообще не проснулся. Ты навсегда остался бы во сне — если бы только не вспомнил, что это сон. Ты забыл бы о том, что засыпал, забыл бы о том, кто ты и откуда. Ты знал бы только тот мир, который Межмирье создало для тебя… Думаю, Межмирье — это что-то типа Соляриса. Смотрел?

— И даже книгу читал, — я достал сигареты и, прикурив, жадно затянулся. — Сон, значит. Притом вечный?

— Это смотря по обстоятельствам, — он пожал плечами.

— А ты… Ты тоже можешь вот так вот уснуть?

— Ну… Не совсем так. Но Кошка видела, что случается с Межмирьем, когда мне снятся кошмары. Она говорит, это действительно страшно. Межмирье… будто бы настроено на меня. Именно поэтому здесь всё подчиняется моей воле. Оно стало для меня своего рода миром-сном — но я могу выйти отсюда, я не заперт в нём. Оно почему-то меня выделяет… Я не знаю, почему. И Кошка не знает. Я спрашивал даже у Смерти! А она, знаешь, только покачала головой, но ничего не сказала. Такое чувство, будто ей что-то известно, но она почему-то не хочет ничего говорить…

— Жуть, — резюмировал я. — И как ты тут вообще живёшь?

Мо улыбнулся:

— Оно меня любит, Герман. Межмирье. Оно ведь живое. Это живой, разумный Мир. И, понимаешь, у него кроме меня никого нет. Здесь были Духи, трое — но они заблудились в самих себе и не вернулись оттуда…

Я молчал. Да, понятно. Стоило ожидать чего-то подобного. Всё-таки это Межмирье.

— Интересно, а Сонни и остальные — им тоже снится такая пакость?

— Это зависит только от них самих, Герман. Межмирье ничего не выдумывает само. Все образы оно берёт из спящих, из их подсознания, наверное. Или что-то вроде того.

Я подумал именно о Сонни, и неудивительно. Что может присниться Полуспектралу? А что снится Созданиям, таким как Шанталь? А Кошкам?

Сны. Жутковатая вещь, если честно. Как для человека, так и для Духа.

И тут я вспомнил о Кате и Игорьке. Из глаз сами собой потекли слёзы.

— Не плачь, Герман Сергеич. Всё уже позади, — сказал Мо, сунув мне носовой платок. Эх, парень, подумал я, ничего-то ты не понимаешь. Ничего не понимаешь…

…

Остаток ночи я провёл на Диване Пустоты в Кабинете Мо, и ближе к утру мне даже удалось уснуть. Но, увы, ненадолго: скоро проснулись мои бойцы, и весь Дом, казалось, ожил их весёлыми голосами. Где-то звенела посуда, кто-то смеялся, кажется, Сонни; где-то Ват-У кому-то что-то объясняла менторским тоном (Анютке, никак не иначе). Я слышал и другие голоса, но так и не смог понять, кому они принадлежат.

В любом случае, о сне можно было забыть.

Я протёр глаза, достал из кармана мятую пачку сигарет и закурил. Настроение было так себе. Межмирная ночь прошлась по мне паровым катком, выдавив из меня все эмоции, слёзы, печали, радости… Кажется, теперь там, внутри, не осталось вообще ничего.

Пустота.

— Доброе утро, Герман Сергеич!

Я поднял глаза, прищурившись от яркого белого света, нещадно бившего прямо в огромное окно Кабинета.

— Мо, это ты?

— Ага. Как ты себя чувствуешь?

— Никак. Мои проснулись?

— Да, и даже успели позавтракать, — ответил Мо. Он щёлкнул пальцами, и в комнате вмиг стало сумрачно, будто белый день за окном померк, обратившись вечером.

— А мог бы просто шторы повесить, — пробурчал я. Юноша рассмеялся: