Железная маска (сборник) - Готье Теофиль. Страница 159

– У меня нет других мыслей, кроме одной: как доставить наши бочки на место в целости и сохранности.

– И чтобы скоротать время, ухаживаете за герцогиней?

– Ты же не станешь отрицать, что моя кузина необычайно хороша собой?!

– Она столь же красива, сколь и лицемерна!

– Ну и что! Мера за меру, как говорит Библия… Но я хочу во что бы то ни стало добиться ее любви!

– Но ведь вы не любите ее!

– Разумеется, нет. Если бы я любил всех женщин, которые в меня влюблены, у меня не осталось бы времени вообще ни на что!

– Тогда – в добрый час!

– Все, что мне требуется, – чтобы герцогиня пылко любила меня хотя бы в течение одного часа. И это не каприз, а дальновидный политический расчет… Ты удивлен? Ну, так слушай же! Даже если это и случится, весь остаток своих дней Анна будет смертельно меня ненавидеть. Интересы наших семей слишком различны, чтобы эта ненависть могла в обозримом будущем сойти на нет. Вот почему, когда любовь отступит, ненависть вспыхнет с удвоенной силой. Но ненависть, которую питает уязвленное самолюбие, слаба и нерешительна. Герцогиня возненавидит наваррского короля сильнее, чем прежде, но лишится той твердости руки, той уверенности в поступках, какими обладала до сих пор. Столкнувшись со мной, она смутится, побледнеет и дрогнет, а в голове у нее останется всего одна мысль: «Я была его рабыней, прихотью, узницей!» Понимаешь ли ты меня?

– Не стану утверждать – ответил де Ноэ. – Я не слишком хорошо разбираюсь в вопросах политики и еще меньше – в тайнах женской души. Но я понимаю одно…

– Что именно?

– Сир, позвольте дать вам добрый совет!

– Говори, друг мой!

– Мы доставим герцогиню в Наварру, верно? А у нас в По имеется одна башня со стенами толщиной в двенадцать футов с дверьми, покрытыми тройной стальной броней…

– Продолжай!

– В ней я бы и заточил Анну Лотарингскую, а сам отписал ее проклятым братцам, выставив кое-какие условия…

– Что ж, возможно, твой совет и пригодится, – промолвил Генрих.

На этом разговор был окончен.

Постояв еще несколько минут на палубе, король спустился в каюту, в которой расположились престарелый сьер де Мальвен с Бертой.

Старик уже уснул, а молодые люди еще долго сидели, продолжая живой, игривый и нежный разговор. Генрих не выпускал из своих рук пальчики Берты, которая вся дрожала от волнения и не смела поднять взор на своего спасителя, оказавшегося не просто красивым и статным дворянином, но еще и королем.

– Дорогая моя, – наконец спросил Генрих, – знаете ли вы, почему я остановился в Блуа именно в вашем доме?

– Должно быть, сам Господь внушил вам эту мысль, сир!

– Вполне возможно! Но у меня были и другие причины, дорогая моя. Я был обязан сдержать клятву, данную вашему отцу.

– Моему отцу?

– Именно так, Берта! В кровавую Варфоломеевскую ночь он скончался у меня на руках и, перед тем как отойти к Господу, умолял меня позаботиться о вас.

Девушка взяла руку короля и с трепетом поднесла ее к губам.

«Она божественно красива, – подумал в ту минуту Генрих. – Но нет и нет… нечего и думать о том, чтобы соблазнить это невинное дитя!»

– И вот я везу вас в Наварру, – продолжал он, – там ваш дедушка обретет покой и достаток, а вас мы выдадим замуж за одного из самых отважных и мужественных молодых дворян!

Берта залилась краской и потупилась.

– Как вам нравится, например, наш храбрец Лагир? – спросил король.

– Я не знаю, сир, – наивно проговорила Берта. – До сих пор я не обращала внимания ни на одного людей вашей свиты. Но почему вы спрашиваете меня об этом?

Король уже собрался было ответить, но в это мгновение на палубе раздался истошный крик мэтра Гардуино:

– Ко мне! Ко мне!

– На помощь! – присоединился к нему голос де Ноэ.

Генрих вскочил и бросился наверх. Испуганная девушка последовала за ним.

Все гасконцы уже были там и прилагали нечеловеческие усилия, чтобы изменить курс барки, которую с огромной скоростью увлекал могучий поток – ответвление главного течения Луары.

– Что здесь происходит? – поспешно спросил Генрих.

– Мы погибли! Гастон уснул на вахте у руля и прозевал мельницу! Течение несет нас прямиком на камни!

Не успел Гардуино умолкнуть, как страшный удар до основания сотряс корпус судна. Раздался глухой треск и скрежет. Еще минута – и барка начала погружаться.

– Спасайтесь, кто может! – крикнул Генрих и, подхватив Берту на руки, шепнул девушке на ухо: – Ничего не бойтесь, сударыня, я превосходно плаваю!..

После ухода графа де Келюса король Генрих III позвонил и велел вбежавшему пажу подать чашку шоколада и справиться о здоровье маркиза де Можирона. Затем он открыл окно кабинета и взглянул вниз. И вот что предстало его глазам.

Граф появился в замковом дворе не один, а с каким-то дворянином. Приглядевшись, король узнал в нем герцога де Гиза.

– Ловко задумано! – пробормотал король. – Если графу удастся впутать в это дело де Гиза, то я останусь вообще ни при чем. Кому не известна вражда лотарингцев с Генрихом Наваррским! Счастье еще, что я не дал ему увлечь меня своими сладкими речами, да и де Келюс вовремя открыл мне глаза!

Вошел паж с чашкой шоколада; король опорожнил ее двумя глотками, а затем осведомился:

– Что, видел ли ты де Можирона?

– Я здесь, сир! – подал голос опальный миньон, немедленно возникший на пороге королевского кабинета.

Маркиз все еще был бледен, ступал нетвердо, а лоб его был перетянут черной шелковой лентой. Король встретил его словами:

– Да ты, любезный, смахиваешь на покойника!

– Я и сам был уверен, сир, что им стану! Придя в себя, я задавался единственным вопросом – уж не на том ли я свете!

– Ну, уж там-то тебя приняли бы со всей строгостью! Ставить на карту собственную жизнь из-за женщин, этих проклятых сосудов греха! Подумать страшно!

– О, сир, у меня было время глубоко поразмыслить о случившемся…

– Надеюсь, ты раскаялся? И превосходно! Не желаешь ли чашку шоколада?

– Я предпочел бы стаканчик вина, сир. Я испытываю такую слабость, что все плывет перед глазами!

Король распорядился подать вина, а затем снова обратился к маркизу:

– Как бы там ни было, но слабость не должна помешать тебе сыграть со мной хотя бы одну партию в шахматы!

– Не могу отказаться сир… да только игрок из меня никакой.

– Что поделаешь, любезный? – вздохнул король. – На безрыбье и рак – рыба.

– А что же де Келюс? Ведь он превосходный шахматист!

– Его сейчас нет в замке.

– А де Шомбург?

– Ни Шомбурга, ни д’Эпернона.

– Но где же они все, сир?

– Об этом ты узнаешь позже, а пока расставь-ка фигуры…

Следующие полчаса король провел в полном безмолвии, так как был всецело поглощен игрой. И только увенчав очередную комбинацию смертоносным матом, он с жесткой насмешкой проговорил:

– По-моему, ты даже не защищался, бедняга! В точности, как во время стычки с гасконцами.

– Сир!

– Правда, следует отдать должное тому малому, с которым мы сошлись минувшей ночью, – рука у него на редкость твердая.

– Если я еще когда-нибудь встречу этого проклятого негодяя…

– Ну, это вряд ли.

– Почему, сир?

– Об этом я не стану сейчас говорить! – отрезал король и снова покосился на окно, прислушиваясь. Из города не доносилось ни звука. – Проклятье! – наконец пробормотал он. – Да что же они там медлят?

И тут же из той части Блуа, что примыкала к реке, донесся звук выстрела.

– Ага! – с ухмылкой воскликнул Генрих. – Вот и началось!

– Что происходит, сир?

Вместо ответа король приказал:

– Сходи и позови ко мне кузена де Гиза. Передай, если он еще не лег, что я не прочь сыграть с ним партию-другую. Вот кто серьезный противник!

Можирон все так же нетвердо направился к двери, а король остановился у окна, опираясь на подоконник, и негромко пробормотал:

– У нашего наваррского родича слишком много амбиций… Сколько уступок ему ни делай, все мало. Так что уж лучше пусть случится то, что должно случиться. Взять хотя бы тот же Кагор [97] – недаром он сегодня намекнул на него… Что с того, что он был обещан ему моим покойным братом Карлом в качестве приданого Марго? Обещал-то Карл, ныне пребывающий на небесах, а при чем тут я?