Закон клыка - Силлов Дмитрий Олегович "sillov". Страница 46

Разорванный труп висел в воздухе недолго. Секунду, может, полторы. Потом изуродованные куски мяса попадали вниз…

Зато у меня внутри что-то начало шевелиться. Будто в моем теле гигантские муравьи завелись. Больно, блин… Настолько больно, что я начал отъезжать. То есть, терять сознание. Но перед тем, как вырубиться, я увидел, как из раны в моей груди выползла пуля. Деформированная, окровавленная. Выползла и повисла в нескольких сантиметрах надо мной. С нее стекла и упала вниз капля темно-вишневого цвета. Потом пуля отлетела в сторону, словно отброшенная невидимой рукой, и следом за ней вылезла вторая. И третья… И еще одна…

А потом я почувствовал, как меня приподняло над полом, и я поплыл куда-то… Но куда именно – не понял, так как все-таки вырубился. Как свет выключили. Раз – и темнота. Только успел подумать, что хорошо так умирать. Когда раз – и всё…

– Ну уж нет! Ни хрена подобного! Ты выберешься! Слышишь? Ты должен выбраться!!!

Кажется, то же самое орал я над мертвым Фыфом. Только другим голосом. Менее громким и противным. И как такое может быть?

– Ни хрена ты не сдохнешь, понял? – продолжал надрываться голос. – Это я тебе говорю! Не дождешься! Ишь чего удумал, мать твою, подыхать! Я те подохну, мля, раскудрит тебя через коромысло, в душу твою, в печень и в селезенку!

Кстати, голос был вроде как знакомым, но в то же время… другим. Каким-то уж больно глубоким, зычным, но в то же время хрипловатым, как если бы вздумал забористо поругаться певец, изрядно прокуривший и пропивший свой оперный бас. Но, с другой стороны, вряд ли какой-то там певец умел так длинно и забористо материться. Таким талантом обладал лишь один мой знакомый. Поэтому я с трудом открыл свинцовые веки – чисто из любопытства. Надо ж посмотреть, кто это ругается как Фыф голосом совсем не Фыфа.

Солнце Зоны – оно всегда тусклое, как засиженная мухами лампочка в общественном сортире. Поэтому его свет не ослепил меня, хоть светило и висело на сером небе прямо напротив моего лица. К тому же его частично загораживала чья-то голова, напрочь лишенная волос. Точнее, силуэт головы. Интересно, чей это череп так мерзко орет прямо надо мной? Но тусклое солнце Зоны мешало рассмотреть лицо персонажа, поливающего меня заковыристым матом.

Я попытался пошевелиться, чтоб сменить положение и рассмотреть, кто же это, – и едва снова не вырубился от адской боли.

– Лежи ты, блин! – рявкнул на меня силуэт. – Всю регенерацию мне испортишь! Только вот еще попробуй дернуться, мать твою, я сам тебя вырублю!

Лысая голова сместилась в сторону – и моя нижняя челюсть отвисла книзу. И ничуть не от слабости после множественных ранений. Да у любого отвисла бы, что у раненого, что у здорового.

Это был Фыф… Наверно. Камуфляж тот же, во всяком случае. Но лицо…

Лицо мутанта изменилось. Резче обозначились скулы, свежие шрамы на месте отрезанных «мусорщиками» глазных щупалец полопались, и из них наружу уже пробились гибкие отростки – черные, блестящие, похожие на змей с маленькими острыми головами. Но самое главное было не в этом.

Большой глаз во лбу мутанта остался без изменений, разве что радужка потемнела, стала практически черной. А над пробившимися глазными отростками, в ранее пустых глазницах кожа была разорвана и висела неровными лоскутами. И из этих разрывов на меня смотрели глаза. Жуткие, полностью черные, с набухшими кровавыми прожилками – но живые. Причем клочья кожи, свисающие на них сверху и болтающиеся снизу, едва заметно шевелились, при этом явно деформируясь.

– Мерзкое зрелище, да? – скривился мутант. – По твоему лицу вижу, что жуть нереальная. Понимаю… Сам не ожидал, что такое произойдет. Легенды нашего народа рассказывают о том, что шам низшего уровня под влиянием сильного стресса может стать высшим. Вершиной эволюции. Но я всегда был уверен, что это сказки, типа ваших, когда Ванушка-дурачок становится царем.

– Иванушка, – поправил я.

– Неважно, – махнул лапкой шам. – Это ваши сказки. Я к тому, что у нас тоже есть похожие. Но когда я увидел, как тот урод тебя убивает, во мне будто что-то перевернулось! У меня ж когда «мусорщики» щупальца отрезали, я все способности шама утратил. Стал как передатчик без антенны. А тут у меня вдруг такое желание появилось того урода разорвать на части, что я сам не понял, как оно произошло. Меня то желание прям всего заполнило, я сам, блин, стал как одна-единственная мысль…

– Намерение, – прошептал я. – Виктор Японец говорил, что когда у тебя сильное намерение, всё становится возможным.

– Не знаю, как там насчет намерения, но что вышло, то вышло. Теперь я вот такой, блин. Трехглазый. Как я понимаю, скоро эти обрывки шкуры превратятся в нормальные веки, а глазные щупальца окончательно вылезут наружу. Я прям чувствую, как они ползут внутри моей морды. Омерзительное ощущение, блин… Слушай, а я очень страшный стал? А то Настя увидит мою харю, и тут же у нее где-нибудь проводка замкнет от ужаса.

– Привыкнет, – слабо усмехнулся я. – У нас говорят, что мужик должен быть немного симпатичней обезьяны, а женщина немного ее умнее. Так что вы с Настей по-прежнему идеальная пара.

– Признаться, я опасаюсь, что любой гиббон покрасивше меня будет, – вздохнул Фыф, его не до конца сформировавшиеся глазные щупальца нервно дернулись.

– Думаю, она тебя изначально не за твою неземную красоту полюбила, – сказал я, с трудом поворачивая голову.

Надо же. Я лежал на траве под тем самым деревом, под которым похоронил Фыфа, погибшего от пуль карателей Монумента. Будет забавно, если на этот раз сдохну я, и одноглазый похоронит меня на том же месте.

– Трехглазый теперь уже, – машинально поправил меня Фыф. И, спохватившись, добавил: – Всё-всё, больше не буду в твоей башке ковыряться. Просто сейчас у меня с тобой плотный ментальный контакт, без которого ускоренной регенерации не выйдет. Так намного быстрее и качественнее получается, чем слюнями, как раньше. Грубо говоря, я сейчас постоянно даю команды твоим клеткам быстрее регенерировать. По моим ощущениям, примерно через полчаса твои раны зарастут полностью.

Он говорил, а я наблюдал, как черты его лица заостряются все больше. Фыф худел прямо на глазах. Оно и понятно: сейчас у него шла своя трансформация, организм завершал переход к новому состоянию. А мутант вместо того, чтоб заниматься собой, отдавал мне свои последние силы.

– Ты меня как сюда-то перетащил? – поинтересовался я.

– Телекинез, – коротко бросил Фыф. – Тяжелый ты, блин… Зато когда я тебя вытащил, сарай тут же и рухнул. Успел в общем.

– Понятно, – кивнул я. – Значит, ты одновременно и меня тащил, и сарай держал, чтоб он на нас не упал. А перед этим того урода разорвал ментальным ударом. И пули из меня своим телекинезом извлек. Плюс сейчас мне раны штопаешь. Ты это, Фыф, заканчивай, слышь? Ты ж так копыта откинешь на фиг, не успев побыть вершиной эволюции.

– Я уже успел побыть ею, – хмыкнул мутант, вытирая лапкой пот со лба. – А если сдохну, так значит судьба у меня такая, сталкерская. Ты терпи, Снайпер, маленько осталось. Глубокие повреждения я все залатал, кости срастил, теперь только мышечные волокна до конца восстановить надо, и кожу сверху, само собой.

Я чувствовал, как внутри меня что-то шевелится. Будто множество крохотных щупалец ковырялись внутри пулевых отверстий. Больно – не то слово, но это уже была боль, которую можно терпеть, от которой сознание не вырубается, как электрическая цепь при сгоревшем предохранителе. Кровь уже не лилась из ран, засохнув бурой коркой на камуфляже. Нехило ее, кстати, вылилось, вся куртка пропиталась насквозь. Оттого и слабость во всем теле, рукой пошевелить – и то кажется труд непосильный.

Но я все-таки шевельнул. Пальцы легли на пояс… Отлично, «Бритва» на месте. А где остальное оружие?

– Не дергался бы ты, воин, блин, – проворчал Фыф. – Все твои пукалки я рядом с тобой сложил, справа, прям под рукой. И карабин, и СВД, и карманный пистолет. Ну что за человек, а? Можно сказать, только что с того света вернулся, и первым делом за оружие хватается.