Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих - Горбачева Наталья Борисовна. Страница 45
Руфочка – личность творческая, подающая большие надежды в избранном деле. Она училась на дизайнера и, как многие в молодости, точно знала, как надо жить… Восторженные рассказы матери о Печорском монастыре – о почившем Иоанне Крестьянкине, о «Богом зданных пещерах», о старцах в них упокоившихся – вызывали у нее, как у человека талантливого, интерес умственного, культурологического свойства, расширяющий общий кругозор. Но и за это слава Богу! Сердце Руфочки, не имевшее опыта «жизни во Христе», в Церкви, еще не приблизилось к намоленным Печорским пещерам. В ту поездку она сделала первый шаг…
Утром Великой Пятницы втроем они приехали ко мне в Москву. Мы еще успели сходить на вынос Плащаницы – единственную в своем роде торжественно-печальную службу Страстной седмицы. В храме полутемно, вокруг плащаницы огромные белые букеты… Запах ладана и цветов… Казалось, эта служба может тронуть любое каменное сердце. Но она бывает днем и присутствуют на ней обычно немного людей, все еще на работе.
– Крестная, а что Бог умер? – чуть не со слезами спросил Савва после целования Плащаницы.
– Да… Но он же воскреснет! – ответила я.
– Правда? – заулыбался мальчик. – Зря Руфа не пришла, да?
– Да, – согласилась я. – У нее какие-то дела в Москве.
– Крестная, ну какие могут быть дела! Бог умер! – возмутился Савва.
Я схватила в охапку своего крестника, приподняла от земли и расцеловала:
– Какой же ты у меня умненький, да?
– Да уж! – воскликнул Савва.
На душе уже свершалась Пасха…
В приподнятом настроении мы возвратились домой. Ждало нас пренеприятнейшее испытание… Сразу заметили: из открытой двери ванной комнаты летели брызги горячей воды. Сердце упало. На трубе из металлопластика расползалась трещина, вот-вот рванет. До поезда оставалось часа полтора. Время – вечер праздничного дня. Сердце упало: рано радовалась, не будет тебе Пасхи.
Сразу решила: гостей отправлю в Печоры, а сама… сама все равно присоединюсь к куме с двумя детьми. Хоть самолетом прилечу – через Питер. Но на пасхальную службу, наверно, не успею…
– Попейте чаю и отправляйтесь на вокзал, – сказала я.
Увидев мое трагическое лицо, кума не растерялась:
– Звони в ЖЭК. Савва, а ты молись! Иди к иконам.
И они вдвоем стали класть поклоны у икон.
Я никак не могла сообразить, где записан телефон ЖЭКа. Да все равно там никого сейчас не будет… Первое мая, курица хромая.
Не в состоянии сообразить, где и как можно перекрыть воду, я стала набирать номера знакомых мужчин – глухо…
– Крестная, звони в ЖЭК, – твердо повторил материны слова пятилетний крестник.
И я вдруг вспомнила, где записан телефон. Позвонила в ЖЭК, и – о чудо! – сразу взяли трубку. Я объяснила ситуацию: сейчас рванет, а через час поезд. Дежурная трубку-то взяла, но ответ ее был неутешительным: слесари на дальних объектах. Понятно, пьют…
– Все, отправляйтесь. Я остаюсь, – решила я.
Кума металась по комнатам, собирая вещи, не зная, что предпринять.
– Нет, ну как же мы без тебя… Нет, нет, нет… Это невозможно!
Вдруг раздался звонок в дверь.
– Кого еще несет, Господи! Не хватает до кучи, – захныкала я.
Кума побежала открывать. На пороге стоял слесарь – я его сразу узнала, приходил раньше. Он перекрыл горячую воду и сказал: «Можете ехать».
– Точно не рванет? – не верила я.
– Не рванет точно. Приедете, вызовете меня…
– Христос воскресе! – закричала я чудесному слесарю.
– Что уже? – удивился Савва.
– Бежим!
Руфочка ждала нас у вагона, отчаянно нервничая, потому что мы не успели ее ни о чем предупредить… Взмыленные от бега, в последнюю минуту мы вскочили в вагон. Отдышавшись и перебивая друг друга, стали сбивчиво и восторженно рассказывать Руфочке о случившемся: а я тогда подумала, а она сказала, а Савва учудил: схватил икону и стал ее целовать, а слесарь – чик, и все…
Но, как сказано, «при многословии не миновать греха».[29 - Притчи 10:19.] Дальше мы с кумой пустились в рассуждения о том, что бес вмешался, не хотел, чтобы мы ехали в монастырь, и мы легко отделались, потому что лукавый мог сделать вообще что-то ужасное: духовная жизнь она такая – «бдите и молитеся да не внидите в напасть»,[30 - Мф. 26:41.] ухо востро надо держать. И правильные слова мы вроде говорили, все так, но не к месту и с примесью тщеславия, мол, вот какие мы с кумой продвинутые в православии…
– Я боюсь в монастырь ехать!.. – воскликнула вдруг Руфочка. – Запугали своими бесами. Сейчас Тверь будет, выйду!
Мы с кумой переглянулись и прикусили языки. Руфочка чуть не плакала. То ли какой-то страх на нее напал, то ли заупрямилась. Если бы не Савва, она, может, и выпрыгнула на перрон.
– Руфа! Там же будет Христос воскресе! Мы этих бесов знаешь как? Вот так. – И мальчишка сжал свой кулачок. – Правда-правда! Да, мам? Крестная, да? Вот так мы их! – И он двинул кулачком, изображая будто что-то выбрасывает за окно. – Ты их, главное, не бойся! Да, мам? Крестная…
– Мудро, – согласилась я, – очень мудро. – Про бесов мы не будем больше говорить! Что они нам сделают, если с нами Бог!
Поезд стал тормозить – подъезжали к Тверскому вокзалу.
Савва вдруг вскочил и побежал к выходу. Руфочка – за ним. Он бежал и смеялся:
– А вот если я выйду… Ты меня поймаешь?
– Савва! – злилась она, пытаясь поймать братишку. – Стой!
– А вот и не поймаешь!
Он добежал до тамбура, когда Руфочка схватила его за ухо и повела на место. А он заливался смехом…
– И не больно, и не больно!
Так Савва предотвратил побег…
В монастырь мы приехали в Великую Субботу. Повсюду царила людская усталость от длинных великопостных служб и телесного поста, но чувствовалась уже радость той близкой минуты, когда запоют:
Воскресение твое, Христе Спасе,
Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби,
чистым сердцем, Тебе славити.
Руфочка еще дулась на нас, замкнулась и молчала, не проявляя особого интереса к происходящему. Кума даже строго сказала ей:
– Зря взяли тебя с собой, весь праздник нам испортишь.
– Не брали бы, – отмахнулась она и пошла гулять по окрестностям в одиночестве.
К вечеру все собрались вместе, немного поспали. Савва очень устал от полуторасуточного переезда и все-таки из последних сил рвался на ночную службу. Конечно, мы взяли его с собой, но когда кричали: «Христос воскресе!» – Саввушка сладко спал на лавке в Михайловском соборе. Он сам вдруг проснулся в конце литургии и спросонья заплакал: