Чужая жена - Скоулс Кэтрин. Страница 12

Тед даже не пытался скрыть свое неодобрение по поводу предстоящего замужества дочери. С его точки зрения уже достаточно было и того, что Мара переехала работать на материк. Он всегда верил в то, что она осознает свою ошибку и вернется домой. А вместо этого Мара уезжала в Африку, чтобы выйти замуж за парня, которого она едва знала. Отец не переставал повторять, что просто не может этого понять. В конце концов, неужели мало было фермерских сыновей с надежным будущим и домом неподалеку?

Мать Мары не спорила. Она все шила и шила. В семье Гамильтонов лишь главе семьи дозволялось свободно высказывать свое мнение. Лорна общалась с детьми при помощи жестов: приносила чашку горячего шоколада наказанному ребенку, засовывала дочери под подушку новую пару носков, когда та приносила из школы плохие отметки. Затем удалялась в свою спальню со стаканом воды и аспирином.

Когда последний шов на подоле был закончен, Мара примерила платье на кухне. Только тогда она заметила, что рукава напоминают крылья ангела — будто создатель хотел убедиться, что Мара не окажется без помощи в попытке благополучно совершить свой последний побег.

— Спасибо тебе, мама, — прошептала Мара. — Оно прекрасно.

Лорна долгим взглядом посмотрела на девушку, одетую в свадебное платье, затем помогла ей снять его и, посыпав высушенной лавандой из сада и завернув в оберточную бумагу, аккуратно упаковала. Молча она наблюдала за тем, как Мара укладывает его в чемодан. Лорна не сказала: «Хотелось бы мне там присутствовать», — потому что такое заявление было бы смешным, даже если не принимать во внимание отношение ее мужа к свадьбе. Никто из семьи Гамильтонов никогда не выезжал за пределы Австралии; большинство ни разу не покидали свой остров и не бывали на материке.

— Я буду писать тебе, — пообещала Мара. — Я напишу обо всем.

Когда Маре пришло время уезжать, вся семья вышла проводить ее за порог. Братья были необычайно молчаливыми и подавленными, отец в замешательстве опустил плечи, будто не мог свыкнуться с мыслью, что дочь его покидает. Мара одного за другим поцеловала всех их на прощание, подойдя напоследок к матери.

— Надеюсь, ты будешь счастлива, — сказала Дорна. В ее голосе Мара уловила тоску и совершенно точно поняла недосказанное: «Будь счастливей, чем я. Не упусти свой шанс. Ступай следом за своей мечтой, пока она не обратилась в прах».

— И я была счастлива! — Мара выкрикнула эти слова в тишину хижины, услышав в ответ только скрип деревянных стен, нагретых солнцем. Была…

Эти слова кружились у нее в голове, вызывая в памяти их первую встречу, когда человек, который теперь был ее мужем, ворвался в ее жизнь, внося радостную сумятицу и волнения влюбленности.

Она тогда работала в Мельбурнском музее кем-то вроде ассистента куратора, но в круг ее обязанностей входило, в основном, печатание писем и ведение протоколов на нескончаемых заседаниях. И только иногда ей выпадала удача побродить по хранилищу. Мара гуляла вдоль запыленных полок, разглядывая экспонаты: кости, насекомых, орнаменты, вырезанные на дереве, камни, чучела животных, собранные со всех уголков земного шара. Ей нравилось читать названия на мешках и коробках — они звучали для нее как необычные, волшебные заклинания. Олдувай [12]. Бассейн Амазонки. Верхняя Вольта. Внешняя Монголия [13]. Мара бродила туда-сюда, вдыхая воздух, пропитанный формальдегидом и нафталином, и представляя себе, как под слоем химикатов, предохраняющих экспонаты от порчи, ей вдруг удастся натолкнуться на след чего-то дикого, неизведанного и далекого…

Однажды зимним утром она поднималась из хранилища в собственный закуток (если можно было так назвать отдельный стол в главном офисе) с коробкой геологических образцов под мышкой. Чтобы оттянуть неизбежную встречу с печатной машинкой, Мара решила сделать крюк и пошла в обход через главный выставочный зал. В такой ранний час она не ожидала здесь никого встретить и слегка опешила, завидев вдали силуэт высокого мужчины в легком костюме. Посетитель придирчиво рассматривал центральный экспонат зала — выставленного на постаменте слона. Не успела Мара приблизиться с обычным для таких случаев предложением небольшого рассказа о коллекции музея, как мужчина переступил канат ограждения и, присев на корточки, принялся изучать переднюю ногу животного.

— Извините, сэр, — бросилась к нему Мара, — но это запрещено!

Мужчина выпрямился во весь рост. Их взгляды встретились. У него были голубые глаза, сиявшие на загорелом лице, и выбеленные солнцем волосы.

— Да вот, хотелось поглядеть поближе, — очнувшись, вымолвил он.

Мара сразу уловила непривычный английский акцент. Удивительным образом он сочетался со старомодным, на ее взгляд, льняным костюмом. Мужчина пальцем указал на едва заметный неровный шрам, кольцом обвивавшийся вокруг серой ноги:

— Попал в браконьерский капкан.

— Бедняжка, — выдохнула Мара.

— Но это случилось еще в юные годы. Пока шрам был свежим, он сильно досаждал слону, и тот долгое время голодал. А погиб все-таки от пули. Вот этой. — Мужчина поднял руку и указал, где, по его мнению, было входное отверстие. — К тому времени он был уже немолод. Точнее, вышел из брачного возраста.

— Я вижу, вы хорошо разбираетесь в слонах.

Мужчина внезапно кивнул, одновременно измеряя взглядом длину изогнутых бивней.

— Можно сказать и так.

Мара попыталась вспомнить, не называли ли на последних собраниях имени какого-нибудь ведущего заезжего зоолога. Ученые выступали здесь довольно часто, используя музейные коллекции в качестве наглядного пособия. Но она готова была побиться об заклад: ни о какой знаменитости, прибывшей с лекциями об африканской фауне, речи не велось.

— Вы из какого университета? — не могла не поинтересоваться Мара.

На мгновение мужчина показался ей студентом, которого профессор озадачил неожиданным вопросом. Но в следующее мгновение в его взгляде мелькнула настороженность.

— Я вовсе не из университета. Я охотник.

Пришел черед Мары удивляться. Она знала, что где-то там, за стенами музея, должны быть настоящие охотники, которые время от времени выполняют заказы тех же музеев или зоопарков на отлов видов, понадобившихся для коллекции, но доставка, как правило, осуществлялась другими. Поэтому если Мара что-то и знала об охотниках, то только из книг. Видеть воочию ни одного из них ей не доводилось.

Она поймала себя на том, что невольно следит за каждым его движением. Вот он перебрался через канат обратно, затем подошел к задним ногам животного. Мару поразила кошачья плавность и легкость его движений. Она тут же представила себе, как осторожно он пробирается через джунгли с винтовкой наперевес.

Словно почувствовав ее взгляд, мужчина обернулся, и их глаза снова встретились. Мара смутилась. Ее поймали на том, что она вот так, в упор, глядит на незнакомца. Но он в ответ лишь улыбнулся.

Обмен взглядами затянулся. В торжественном безмолвии главного зала, глядевшего на них сотнями стеклянных глаз замерших, словно в ожидании, чучел животных, казалось, что-то должно произойти.

Но вот внизу, в фойе, хлопнула дверь, послышались детские голоса, и чары рассеялись.

Мара махнула незнакомцу рукой и поспешила назад. Ее шаги застучали по паркету, отдаваясь гулким эхом. Спиной она продолжала чувствовать его взгляд. Мара с трудом подавила в себе безотчетное желание разгладить сзади юбку или поправить выбившуюся прядь.

Они встретились вновь, когда она выскочила из музея в обеденный перерыв. С яблоком в одной руке и недочитанным романом в другой, Мара выпорхнула на солнечный свет и сразу увидела его. Незнакомец стоял неподалеку от входа, в нерешительности озираясь по сторонам на разные звуки и движения, которыми был полон город. На сей раз он поразил Мару своей почти детской беззащитностью. Казалось, что он, как ребенок, ждал, кто возьмет его за руку и поведет за собой.