Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович. Страница 46
– Кто командовал бригадой в этот период? Что за люди служили в штабе 202-й ТБр?
В 1943 году комбригом был подполковник Лебедев Николай Михайлович, говорили, что он из гражданских, а не кадровый. Лебедев был интеллигентным спокойным человеком, сам лично в бой не ходил, и, прямо скажем, люди с таким мягким характером, как у него, не очень подходили на роль танковых комбригов. Затем его сменил полковник Фещенко Михаил Григорьевич, грубый, смелый, решительный офицер, пользовавшийся всеобщим уважением в бригаде. Фещенко на своем танке шел в Крыму впереди передового отряда, рисковал жизнью, как простой танкист. Люди в бригаде это видели и ценили смелость полковника. У меня с ним сложились хорошие отношения. Начальником штаба бригады был подполковник Байков, его сменил подполковник Баривский Борис Григорьевич, еврей, который в 1944 году ушел на повышение, его назначили командиром бригады на Дальнем Востоке. Начальником политотдела бригады был подполковник Калугин, который меня ненавидел и, как мог, пытался подставить, а когда на мое имя заполняли наградные листы, то Калугин порывался их отменить, под предлогом что «Бараш числится в списках штаба корпуса, пусть там его и представляют».
Два раза ему это не удалось сделать, я получил орден Красной Звезды за Курскую дугу и орден Отечественной войны за бои под Мелитополем, а за Крым меня представили к ордену боевого Красного Знамени, но я не успел его получить, поехал на учебу в академию, при этом знал, что мой наградной лист, подписанный Фещенко и комкором, был уже в штабе армии.
А потом этот наградной лист куда-то «потерялся», не иначе как Калугин постарался.
Когда я оставлял бригаду, то замполит мне написал «нейтральную» партийную характеристику, мол, не совсем «наш человек»…
Зампотехом бригады был майор Окопный.
Командиром противотанковой батареи в бригаде был отличный парень по фамилии Федоскин. Офицерами связи от штаба 19-го корпуса в бригаде, кроме меня, были капитаны Черкасов, Бойко и старший лейтенант Рак. С Черкасовым я случайно встретился после войны под Хабаровском, когда попал служить в полк, которым он командовал.
Штаб танковой бригады – это очень небольшая группа людей, примерно 8—10 офицеров, несколько писарей и пара девушек-машинисток. В тылах бригады также находились ремонтники, автовзвод, санрота, еще несколько малочисленных вспомогательных и специальных подразделений: химики, саперы, службы ГСМ и ПФС и хозяйственный взвод.
– 19-й ТК в официальной истории ВОВ отмечен как первая армейская часть, ворвавшаяся в Крым со стороны перешейка. Насколько это соответствует действительности?
Так и было, все честно и правильно написано. Комкор генерал Васильев 1/11/1943 лично с 18 танками и группой кавалеристов и саперов в составе штурмового передового отряда прорвался в Крым в районе Турецкого вала, где был окружен. Немцы их сильно прижали, и дошло до того, что Васильев, собрав уцелевших бойцов и офицеров, сам повел их в атаку в пешем строю, был ранен, но благодаря его решительным действиям бойцы пробили коридор из окружения к своим, и так возник первый плацдарм. Через два дня к ним на помощь пришла 101-я танковая бригада.
Я, кстати, на мотоцикле шел впереди колонны отремонтированных танков из 101-й ТБр, идущей на помощь к окруженным, но сел в коляску, а не за руль. На каком-то ухабе водитель не справился с управлением, мотоцикл перевернулся, и меня там здорово побило…
В декабре 1943 года нас перебросили под Никополь, к Днепру, где до конца января корпус вел бои, а потом нас вывели на переформировку и пополнение на станцию Партизаны.
Но основные боевые действия в Крыму корпус вел в апреле – мае 1944 года, когда мы, освободив Джанкой, Зую, Симферополь, с севера полуострова с боями дошли до моря, до Севастополя.
– Что особенно запомнилось из «Крымского рейда»?
11 апреля бригада пошла в прорыв, в передовом отряде, кроме танкистов, были приданные нам самоходчики, рота мотоциклистов и две роты мотострелков.
Внезапной для немцев атакой был взят Джанкой, на подступах к станции были захвачены немецкий бронепоезд, в котором находился генерал-майор вермахта, и эшелон, составленный из нескольких пассажирских вагонов, в котором ехали только немецкие офицеры.
На самой станции стояли целыми сотни вагонов с различным имуществом и боеприпасами и, как всегда, несколько цистерн со спиртом. Все, как водится, сразу перепились, и если бы немцы очухались, собрались бы с силами и захотели бы без промедления отбить Джанкой, это бы не составило для них большого труда. Появились крымские партизаны, началось братание, а затем партизаны показали нам уязвимые места в немецкой обороне и дорогу на Зую.
Утром мы оставили взятых в Джанкое пленных немцев под охраной партизан и двинулись дальше. И тут мы увидели, как внизу, по шоссе на Симферополь, проходят немецкие колонны. Комбриг Фещенко приказал устроить засаду: две самоходки прошли несколько километров вперед, еще две «сушки» сместились назад, и, когда самоходчики своим огнем «закупорили» огромную колонну с двух сторон, то наши Т-34 по сигналу стали бить сверху по попавшим в ловушку немцам, а потом танки ринулись давить и расстреливать всех, кто был на шоссе. Это было настоящее избиение! Истребление «до последнего немца»!
Но там не только немцы были, к нам в плен попались и «власовцы», которых сразу расстреляли на месте, и даже одна баба, жена полицая, но и ее пристрелил какой-то сержант из роты мотоциклистов. Затем мы с боем захватили Зую, а когда стали прочесывать этот райцентр от спрятавшихся недобитых немцев, то я в темноте отстал от своих. Весь отряд ушел вперед, а я один, с пистолетом в руке, пошел по дороге. Подхожу к мосту через реку и чувствую чей-то взгляд, явно ощущаю, что кто-то на меня смотрит. Впервые на войне мне стало страшно именно в эти минуты. Я прошел через мост, а потом меня догнал «Студебекер» с нашими бойцами, в кузове – шесть пленных немцев. Спрашиваю:
– Немцев в Зуе выловили?
– Нет, тут совсем рядом взяли, под мостом поймали…
И почему эти немцы меня на мосту не убили, ведь я же шел совсем один?
Затем последовал приказ снова оседлать шоссе на Симферополь и не дать немцам отойти к городу. Танки встали в засаде слева от дороги, а роту автоматчиков посадили в скалах, над дорогой. Никто не ожидал, что на третьи сутки рейда мы окажемся в ста с лишним километрах за линией фронта. Рядом с нами на поляне сел на вынужденную посадку По-2, летчики приняли нас за немцев и приготовились стреляться из личного оружия, хорошо, что не успели покончить с собой, вовремя разобрались. В темноте нас окружили партизаны, но с атакой не торопились, засомневались, а вдруг это свои?! Послали вперед пленного румына, и когда наш часовой крикнул: «Стой, кто идет?!», партизаны себя обнаружили, поверив, что перед ними не отступающие немцы. Но и немцы не дремали, у них тоже впереди шла разведка. Заметив танки, они решили бесшумно пройти по горам, по тропе в скалах, по-тихому стали вырезать наших мотострелков, убили ножами нескольких, включая ротного, но кто-то поднял тревогу, и завязался ночной бой.
Запомнилось, как старшина роты автоматчиков привел на рассвете шестерых немцев, взятых в плен, все они были из войск СС. Старшина после гибели своего ротного озверел и стал убивать немцев по одному. И только один из пленных валялся на коленях и умолял о пощаде, а остальные эсэсовцы принимали свою смерть молча, не отводя глаз, в которых горела ненависть к нам… Потом мы разбили еще одну автоколонну немцев, отходящих к Симферополю. Когда стали осматривать, проверять, что осталось от этой колонны, вдруг из-под обломков выползает толстый немец и бросается ко мне с криками: «Гитлер капут! Я пекарь, я австриец! Гитлер капут!» В этот момент прямо над моим ухом просвистела пуля, и австриец упал замертво: убит наповал. Я обернулся назад, а это наш бригадный врач в него из пистолета выстрелил.