Однажды в Париже - Плещеева Дарья. Страница 52

– Так он в подручных у того сумасшедшего гасконца, что проткнул-таки меня вчера шпагой!

– Так-так!..

Поль тоже уставился на Паскаля. Капуцин наконец прекратил болтовню и проследил за взглядом своего слушателя. А проследив, изменился в лице.

– Вот что, мальчик мой, – быстро заговорил он шепотом, – иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Сейчас здесь может случиться кровопролитие, и я вовсе не желаю, чтобы пострадала твоя невинная душа.

Юноша непонимающе посмотрел на Паскаля, нижняя губа его задрожала.

– Святой отец, – испуганно выдохнул он, – это убийцы?!

– Не знаю, но они явно не намерены пройти мимо. Уходи!

Капуцин, не спуская глаз с медленно приближающейся парочки, нащупал рядом с собой на скамье палаш и пистоль. Хотел было взять пистоль, но вспомнил, что так и не зарядил его. Вздохнул и крепко сжал рукоять палаша. «Вот же невезение! – успел подумать монах. – Так глупо подставиться!.. Стой-ка, а ведь этот Поль, наверное, и есть тот самый Поль Доре?!. Господи, спаси и вразуми раба Твоего!..»

– Ну, привет тебе, Божий человек, – почти ласково заговорил раненый, останавливаясь перед столом. Он взял кувшин, понюхал и отхлебнул. – Доброе вино тебе тут подают!

– Для доброго человека и питье доброе… – буркнул Паскаль и подобрался, приготовившись атаковать.

– А ну-ка, мальчик, погуляй. – Поль толкнул в плечо сильно побледневшего юношу. – Взрослым надо душеспасительную беседу провести.

Парнишка хотел было возразить, но лишь судорожно сглотнул и поспешно отошел к почти прогоревшему очагу. За спиной у него слабо пискнули – это вышедшая на громкие голоса Камилла увидела вновь прибывших и зажала себе рот ладошкой.

А у стола события развивались стремительно. Раненый мужчина поставил кувшин на стол и, вдруг резко наклонившись, схватил здоровой рукой монаха за грудки. Паскаль отшатнулся, взмахнул палашом, и трапезную огласил звериный вопль, а раненый завертелся юлой, прижимая только что бывшую здоровой руку к животу. И Паскаль, и Поль несколько секунд изумленно разглядывали на столе окровавленную отрубленную кисть, потом капуцин опомнился и попытался ткнуть противника палашом в живот. Но толстенький с виду Поль проворно отскочил и тут же выхватил из-под плаща пистоль.

– Ах ты, божья корова! – заорал он. – Ты убил моего друга?!

Грохнул выстрел. С трех – пяти шагов не промахнулся бы и ребенок. Пуля ударила Паскаля точно в грудь. Капуцин не удержался на ногах и упал навзничь под стол, выронив оружие.

– Прикончи его, Поль! – прорычал, бледнея на глазах, однорукий. Он уже не вертелся, а стоял на коленях и все пытался зажать окровавленную культю раненой рукой.

Толстяк засуетился, отбросил пистоль и потянул из ножен на поясе кинжал. В этот момент прозвучал второй выстрел. Он был послабее первого, потому что белый как мел юноша стрелял из какого-то уж совсем крохотного пистолета. Однако пуля в нем была самая настоящая и сбила с Поля шляпу. К тому же пистолет оказался двуствольным, и присевший от неожиданности толстяк моментально это оценил, потому что с удивительным проворством метнулся к выходу и исчез.

Тогда юноша бросил пистолет, сдернул с головы шляпу и склонился над потерявшим сознание Паскалем. Камилла, как завороженная, во все глаза смотрела на рассыпавшиеся по плечам «юноши» длинные локоны и медленно наливалась румянцем смущения и восхищения. А Сюзанна (да, это была она!) быстро осмотрела рану капуцина и вздохнула с облегчением, повернулась к Камилле:

– Принеси-ка теплой воды и чистое полотенце! Да поживей!

Девица ошарашенно сделала книксен и помчалась исполнять приказание. Сюзанна легонько похлопала Паскаля по щекам, потом дунула ему в нос. Монах слабо шевельнулся, сморщился от боли и приоткрыл один глаз.

– Я уже на том свете?

– Нет, пока еще на этом, святой отец.

– А, значит, вы не прекрасная гурия?..

– Я – обыкновенная девушка, которая пытается вам помочь. Вы ранены, но неопасно.

– В меня стрелял какой-то толстяк по имени Поль?..

– Да, стрелял. И попал. Но, к счастью, не в вас, а в крест, что висел у вас на груди под сутаной.

– О, Господи, как больно!.. – Паскаль медленно поднял руку и прикоснулся к дырке на груди, потом потянул за шнурок, пытаясь развязать горловину одежды. Сюзанна ему помогла, извлекла наружу медный крест, в котором в самой середине застряла тяжелая свинцовая пуля.

– Вам повезло, святой отец, – усмехнулась девушка.

– Господь хранит верных слуг Своих!..

Прибежала запыхавшаяся Камилла с миской горячей воды и куском беленого полотна. Вдвоем они принялись обрабатывать глубокую ссадину от удара пули на груди Паскаля. Капуцин усердно стонал и морщился, то призывал Господа, то начинал ругать проклятого толстяка, едва не убившего его. Потом неожиданно вспомнил о втором противнике.

– Где он?

– Кто? – не поняла Сюзанна.

– Второй… то есть первый. Которому я руку отрубил?

– А… он вон там лежит, – испуганно махнула рукой Камилла в дальний угол трапезной.

– Живой? – насторожился Паскаль.

– Не… не знаю…

– Пойди посмотри. Это важно!

– Я боюсь!..

– Я посмотрю, – сказала Сюзанна, подобрала свой пистолет и направилась к неподвижному телу. Она осторожно приблизилась и тронула его ногу носком сапога. Человек не шевелился. Тогда девушка обошла его с головы, наклонилась и прикоснулась пальцами к обнаженной шее. – Бьется, – сообщила она. – Сердце еще бьется, но слабо. Тут столько крови натекло!..

Она торопливо вернулась к Паскалю, заметно побледневшая.

– Надо бы его тоже… перевязать, – сказал монах.

– Зачем? Он же разбойник!

– Все мы – дети Божии. Негоже нам зло творить. Нужно помочь страждущему…

И в этот момент в трапезную вошел запыхавшийся д’Артаньян. Он оглядел поле боя и только головой покачал.

– Тебя совсем нельзя оставить одного, Паскаль! Что здесь произошло? И кто эта женщина?

– Я, кажется, познакомился с Полем Доре, господин д’Артаньян, – попробовал улыбнуться капуцин. – А эта добрая женщина помогла мне пережить знакомство.

– Отлично! Значит, теперь ты знаешь, как выглядит этот незаконнорожденный отпрыск семейства дю Плесси?

– Да, господин д’Артаньян… – И Паскаль подробно описал прыткого толстяка. А по мере того как он говорил, у Шарля крепло убеждение, что он уже не раз встречал этого человека… в Лувре!

Глава одиннадцатая, в которой выясняется, что верность – понятие весьма относительное

Новости по Парижу разлетаются быстро. Особенно придворные новости. А о будущей свадьбе фрейлины Катрин де Бордо и юного герцога де Меркера уже судачили все прачки.

Эжен де Мортмар был в полном восторге и настойчиво звал кузена Анри на пирушку – избавление от невесты следовало отметить так, чтобы весь Париж содрогнулся. Но лейтенанту было не до веселья. Катрин, как и следовало ожидать, в доме Мортмаров больше не появлялась, а поискать ее в Лувре де Голль не имел возможности.

Оставалось одно – стиснув зубы, выполнять задание отца Жозефа.

Отдельные кусочки этой головоломки постепенно сложились в логичную картинку. Кто-то из знатных придворных при посредничестве шального аббата де Гонди нанял поэта-столяра Бийо для сочинения зловредных песенок. Как поймать аббата, Анри уже не знал. Тот даже у себя дома больше не появлялся, а прятался ли он в Лувре или вообще сбежал из Парижа – понять невозможно. Отец Жозеф разослал своих людей по местам, где мог бы появиться аббат, но тщетно. Был послан человек и в Дампьер – удостовериться, что герцог и герцогиня де Шеврёз приютили Бийо. Но человек этот еще не вернулся.

Пропал и Ротру. А ведь сейчас, когда в Пале-Кардиналь репетировали «Тюильрийскую комедию», он мог понадобиться кардиналу в любую минуту. Это было весьма подозрительно, и Анри даже сказал отцу Жозефу:

– Святой отец, я просил господина де Ротру узнать, какое отношение имеет наш милый аббат к сочинению песенок, и боюсь, что наш драматург сунул нос туда, где этот нос прищемили…