Однажды в Париже - Плещеева Дарья. Страница 51
«Не к лицу дворянину осквернять благородную сталь своего клинка кровью всяких никчемных людишек!»
«Но де Кервель – маркиз!..»
«Он – ошибка Создателя, мой друг!»
«Тогда почему господин де Тревиль не отправит его в отставку?»
«И у ошибок бывают сильные покровители…»
Д’Артаньян запомнил намек и с той поры старался не ввязываться с де Кервелем в разговоры.
– Почему вы всегда опаздываете, Шарль? – брюзгливо продолжал лейтенант, вертя в руках бутылку. – Что за манкирование службой?
– Обстоятельства вынудили меня задержаться, господин де Кервель, – миролюбиво ответил д’Артаньян.
– Какие обстоятельства?! Что может быть более важным, чем охрана покоя его величества?
– Личные обстоятельства… – ляпнул Шарль и тут же пожалел об этом.
Де Кервель взвился.
– Ах вот как! Вы, месье, ставите личное выше государственного, находясь на государственной службе? В таком случае я советую вам подыскать другое занятие, где-нибудь в провинции, где бы вы…
– Я не нуждаюсь в ваших советах, месье! – резко оборвал его д’Артаньян, чувствуя, что вот-вот сорвется. – А сейчас извините, мне пора на пост!
– На какой же это пост вы собрались? – ехидно поинтересовался де Кервель, прихлебывая портвейн из горлышка.
– У меня всегда одно и то же место, вы знаете, – у дверей покоев ее величества…
– Увы, месье прогульщик, нынче этот пост занят!
– И кем же, позвольте спросить?
– Я передал его господину де Лузиньяку! Это весьма достойный и благородный человек, и он, в отличие от вас, не станет подвергать жизнь ее величества риску, занимаясь личными делами в служебное время!
Это уже было самое настоящее оскорбление. Гасконская кровь немедленно вскипела – вся и сразу. Д’Артаньян даже опомниться не успел, как его кулак сам сжался и впечатался в жиденькую «испанскую» бородку лейтенанта. Де Кервель лязгнул зубами, странно всхлипнул и рухнул навзничь, опрокинув стул и выронив бутылку.
«Охо-хо, ну и натворил ты дел, Шарль! – обругал себя д’Артаньян. – Не миновать тебе дуэли… Хотя постой, почему же сразу – дуэль? Свидетелей нет, лейтенант пьян. Мало ли как он мог в таком виде упасть и удариться?..»
Он быстро подошел и наклонился над поверженным грубияном. Де Кервель был без сознания, но дышал ровно, и никакого кровоподтека на подбородке Шарль не заметил. «Ну и черт с ним! – решил гасконец. – Будет шуметь и приставать, скажу, что ему померещилось спьяну…» И отправился на пост, решив сослаться на лейтенанта при разговоре с де Лузиньяком, дескать, перепутал господин де Кервель, сегодня должен дежурить именно д’Артаньян, а месье де Лузиньяк может быть совершенно свободен.
Так и случилось. Де Лузиньяк даже не стал уточнять, из-за чего вышла путаница, радостно хлопнул д’Артаньяна по плечу, пожелал тихого дежурства и рысцой припустил по коридору. Однако не в сторону кордегардии, а наоборот – в глубь дворцовых покоев, туда, где располагались комнаты фрейлин королевы.
«Ай да Лузиньяк! – мысленно поаплодировал товарищу Шарль. – Времени зря не теряет!..»
Два часа до смены караула прошли почти незаметно. Д’Артаньян, поглощенный думами о засаде, где он оставил Паскаля, очнулся, лишь когда его сменщик, смешливый и улыбчивый Ла Перрье, неожиданно рыкнул почти над ухом:
– К оружию, мушкетеры!
Шарль вздрогнул и схватился за эфес шпаги, а Ла Перрье, довольный, покатился со смеху.
– Ох, дошутишься ты когда-нибудь! – смущенно проворчал д’Артаньян. – Проткнут тебя, как поросенка вертелом.
– А ты не спи на карауле, – отмахнулся Ла Перрье. – Не то злодей однажды подкрадется… Или того хуже – господин де Кервель додумается пойти посты проверять.
– Не приведи господь! – притворно ужаснулся Шарль, отсалютовал товарищу и направился в кордегардию.
Идти туда ох как не хотелось! Лейтенант наверняка уже проспался и копит злобу на обидчика. Но порядок службы требовал засвидетельствовать окончание дежурства у начальника караула. Однако, когда д’Артаньян, сделав каменное лицо, перешагнул порог помещения, де Кервель, как ни в чем не бывало, кивнул в ответ на приветствие Шарля и спросил:
– Не желаете ли бокал для бодрости, граф?
Д’Артаньян сначала подумал, что это новая издевка лейтенанта, но тот демонстративно откупорил бутылку и плеснул в две кружки. Тогда Шарль решил, что де Кервель действительно не помнит подробностей инцидента, и взял кружку:
– За здоровье короля и королевы!
– Да здравствует Франция! – напыщенно изрек лейтенант и одним гигантским глотком опустошил свою кружку.
– Благодарю, господин лейтенант, – сказал д’Артаньян и скорым шагом покинул кордегардию. Предчувствие неприятности, возникшее за последний час, все настойчивее давало о себе знать.
Поэтому Шарль решил не заезжать домой, а сразу направился на улицу Святой Катарины.
А с Паскалем действительно случилась беда.
Когда д’Артаньян отправился на службу, капуцин не внял совету – не пить в засаде. Он потребовал еще кувшин бургундского и закуски.
– Но господин мушкетер приказал не давать вам больше вина, – пробовала возразить Камилла.
– Мало ли, что там болтал этот гасконец! – возмутился Паскаль. – Он мне не господин! У меня только один господин, – он ткнул пальцем в потолок и перекрестился, – и Он, между прочим, сам превращал воду в вино, дабы напоить страждущих!
Девица не стала вступать в богословскую дискуссию, принесла кувшин и лепешек с сыром, и Паскаль принялся чревоугодничать. Он так этим увлекся, что пропустил появление в трапезной нового человека.
Просто в какой-то момент капуцин обнаружил, что напротив него за столом сидит изящный юноша с тонкими чертами лица и внимательно разглядывает Паскаля.
– Что ты на меня так уставился, сын мой?
– Извините, святой отец, – произнес юноша необычно высоким голосом, – но мне кажется, что я вас где-то видел…
– А вот я вас – нет, – неприветливо отозвался Паскаль.
– Но все-таки, раз судьба нас свела в столь поздний час в столь необычном месте, разрешите мне хотя бы спросить вас об одной очень важной для меня вещи?
Монах нахмурился и тоже присмотрелся к незнакомцу: личико прямо-таки ангельское, усов и в помине нет, ресницы как у…
– А ты, сын мой, часом не девица?
Юношу будто бы ударили. Он отшатнулся и покраснел, но не от стыда, скорее – от гнева. Паскаль понял, что дал промашку, и поспешил загладить неловкость:
– Прости слугу Божьего, добрый господин. Сам не знаю, как сорвалось… Наверное, от усталости глаза плохо смотрят…
– А вы откуда путь держите, святой отец? – слабо улыбнулся юноша.
– Ох, издалека иду!.. Из самого Марселя! – принялся сочинять Паскаль, вновь принимаясь за еду и вино. – Изголодался…
– О, в таком случае разрешите мне угостить вас отменным ужином!
– Нет-нет, сын мой, негоже слуге Всевышнего чревоугодничать. Я довольствуюсь тем, что мне люди сами предлагают…
– Тогда я предлагаю вам отведать лучшего блюда этого дома – тушеного зайца с морковью и яблоками.
– Помилуй, сын мой, откуда же ты осведомлен о здешней кухне?!
– Я не… О, вы меня не так поняли, святой отец. Я сказал, что попрошу хозяина приготовить это блюдо для вас!..
– Чревоугодие – грех, сын мой…
Пока они препирались и любезничали, в зале объявились еще двое. Они прошли было мимо спорящих, к лестнице, бросив мимолетный взгляд на позднее застолье, но вдруг один из них, с забинтованным правым плечом и рукой на перевязи, резко остановился и уставился на монаха.
Паскаль не заметил интереса, увлеченно сочиняя подробности якобы только что совершенного им путешествия через половину королевства. Юноша, так и не назвавший себя, казалось, тоже был поглощен рассказом, однако все же кинул взгляд на остановившихся у лестницы на второй этаж мужчин.
– Глянь-ка, Поль, – хрипло и громко произнес раненый, – а ведь я этого монашка знаю!
– И кто же он? – заинтересовался его приятель.