Зарницы в фиордах - Матвеев Николай Сергеевич. Страница 2

Спокойны и на кораблях противника: решили, по-видимому, что им увеличивают конвой. Сейчас катера подойдут поближе и все разъяснится. А может быть, сигнальщики на конвое не видят катеров, ведь здесь конвой чувствует себя в полной безопасности, и наблюдение может быть ослаблено.

Но вот противник засомневался. Сигнал. Второй. Запрашивают на опознание.

«Сейчас мы тебе ответим, — злорадно думает Александр. — Ну, давай, Жора, начинай!» — мысленно торопит он Светлова.

ТКА-11 уже в двух кабельтовых от миноносца.

— Залп! — командует Светлов.

Две торпеды стремительно понеслись к вражескому миноносцу. Растерявшиеся гитлеровцы никак не отвечают.

— Молодец, Жора! Теперь мы еще от себя добавим, — одобряет Шабалин. — Полный вперед, — раздается его команда. И катер, словно пришпоренный, стремительно несется к транспорту. В эту же секунду Александр увидел, как над катером Светлова в небо взметнулась белая ракета.

Что это может означать? Какие непредвиденные обстоятельства заставили Светлова дать этот сигнал? Ведь обо всем договорились заранее, еще на берегу, и такого сигнала не предусматривали… А вдруг ему нужна срочная помощь? Можно предполагать все, что угодно, но надо быстро действовать, тем более что противник спохватился и открыл огонь.

Вдруг Шабалин видит, как катер Светлова ложится на обратный курс. Вслед ему тянутся разноцветные пунктиры пулеметных очередей.

«Разберемся потом», — думает Шабалин. Сейчас все его мысли заняты одним: перед ним намеченная цель — самая середина корабля, там, где находится его сердце — судовые котлы.

— Залп! — хриплым от волнения голосом скомандовал Шабалин.

Он физически ощущает, как скользят в аппаратах торпеды, как тяжело плюхаются в воду, как устремляются в сторону транспорта.

Нос освободившегося от груза катера заметно поднялся вверх. Теперь можно развернуться за ТКА-11.

Шабалин ни на секунду не отвлекается от управления катером, но какая-то часть его сознания словно следует вместе с торпедами. Он отсчитывает секунды и ждет. Напряжение становится почти невыносимым.

Пожалуй, только сейчас Александр осознал, что перед ним не «движущаяся цель», как принято говорить на учениях, а реальный противник, который делает все, чтобы отправить его, Александра Шабалина, и его катер на дно. Глухо и злобно лают скорострельные орудия, плетут над водою смертельную разноцветную паутину трассирующие пули крупнокалиберных пулеметов. А катер почти беззащитен перед этой лавиной огня — его тонкий деревянный корпус не защита, а два пулемета тоже детские игрушки по сравнению с мощными орудиями врага. Катер Светлова уже скрылся в тумане. Белый пенистый след показывает, что он ушел в сторону базы.

«Знать, у Жоры все в порядке, — подумал Шабалин. — Можно уходить самим».

Оглушительный взрыв ударил по барабанным перепонкам командира. Там, где только что был миноносец, неправдоподобно медленно подымался огненный столб, окутанный паром. И из этого смешения воды, огня и пара выступал вставший на дыбы, как норовистый конь, огромный корпус корабля.

Миноносец противника погружался в воду. Орудия транспорта стреляли не переставая, и вдруг откуда-то из темноты к крошечному катеру протянулись новые огненные цепочки, сделавшие пулеметную паутину в несколько раз плотней.

Второй взрыв.

Транспорт, задрав высоко в небо корму, быстро шел на дно. Забыв на мгновение о грозящей им опасности, Шабалин и его товарищи смотрели на зрелище, в котором с июня сорок первого года и заключался смысл их жизни — жизни военных моряков-катерников. Но как ни были их сердца полны радостью первой победы, предаваться ей на войне нет времени.

ТКА-13 ловко увертывался от огня преследующих его сторожевиков, лавируя из стороны в сторону.

Шабалин прекрасно понимал, что сейчас его основное оружие скорость, иначе не уцелеешь: два пулемета катера ничто по сравнению с вооружением сторожевиков.

Моторы ревели, словно чувствовали, что все теперь зависит от них, катер дрожал, палуба была белой от пены. Мокрый с головы до ног Александр наблюдал за своими преследователями.

«Пожалуй, уйдем, — деловито рассуждал он. — Главное, что дистанция между нами и сторожевиками не уменьшается».

Вдруг почти рядом с катером мощный взрыв разорвал воздух. На мгновенье сжалось сердце и, казалось, перестало биться. «Неужели все?» — метнулась в голове мысль, но Александр тут же взял себя в руки и взглянул на тахометр: стрелка ужасающе быстро ползла вниз. Двигатель почему-то терял обороты, и катер явно замедлял ход.

— В машинном! Что случилось? — крикнул Шабалин.

Через минуту старшина группы мотористов сообщил, что вышел из строя один из трех двигателей. Оказалось, что один из многочисленных осколков все же пробил борт катера и попал в масляный бачок. Масло перестало поступать, мотор несколько раз конвульсивно вздрогнул и заглох.

— Все живы?

— Все.

Хорошо, что никто не пострадал, но положение становилось отчаянным: на двух моторах от фашистов не уйдешь. Вместо тридцати катер делал всего семнадцать узлов.

Расстояние между ТКА-13 и ближайшим сторожевиком сокращалось. Осталось всего несколько кабельтовых. Два пулемета против восьми немецких, не говоря уже о его скорострельных орудиях!

Что ж, они сделали все, что могли — выполнили свой долг. Но оставались еще считанные секунды, в течение которых еще можно было бороться за жизнь, за катер, за возможность еще не раз увидеть нелепо вздымающуюся вверх корму или нос идущего ко дну вражеского судна.

«Будем держаться до последнего, — решил Шабалин. — В последний момент взорвем катер».

Враг усилил огонь. Сторожевики подошли так близко, что в бинокль хорошо было видно, как на палубе суетятся люди в немецкой форме.

Как только заглох мотор, моторист Михаил Луконин понял, что сейчас все зависит от его ловкости и умения. Он очистил сетки поддува от масла и подключил запасный бак. На все это у него ушло шестьдесят секунд.

В такие решающие моменты все чувства настолько обостряются и нервы настолько напряжены, что человек начинает работать, как машина. Вернее, не как машина, а много лучше ее. Ведь машина может сделать только то, на что она рассчитана, а человек в иные минуты делает то, что, казалось бы, превосходит его силы и вообще человеческие возможности. В такие мгновения он движется с иной, не свойственной ему обычно скоростью, приобретает невероятную силу и ловкость. Наверное, в другое время на исправление подобного повреждения потребовалось бы не меньше часа.

Прошло уже десять бесконечных минут, все так же катер увертывался ог сторожевиков противника, и все так же враг продолжал расстреливать отважный катер. Теперь Александр каким-то шестым чувством ощущал, что вот-вот катер обретет свою обычную мощь, и бесконечно досадно, нелепо, страшно, наконец, было бы получить сейчас, в эти решающие мгновения, роковое попадание вражеского снаряда.

Вдруг стрелка тахометра подскочила, как подстегнутая. Третий мотор заработал на полную мощность.

Катер летел, разбивая волну, выжимая все возможное — тридцать восемь узлов. Скорость всегда захватывает, возбуждает человека. Скорость на воде впечатляет особенно. Скорость на таком небольшом суденышке, как торпедный катер, воспринимаешь физически. Ты чувствуешь ее всем телом. А когда скорость не просто скорость, а спасение и победа, когда эта скорость вырывает тебя из огненной вражеской западни, тогда она наполняет тебя такой радостью, такой благодарностью к родному катеру, что только суровый морской этикет не дает возможности кричать «ура».

Сторожевики стали быстро отставать, и умелым маневром Шабалин оторвался от врага.

«Они, надо думать, будут искать нас в море, — определил Шабалин, — попробуем обдурить их».

Закутавшись в непроницаемую густую пелену от выставленных дымовых шашек, катер ТКА-13 проскочил между вражескими кораблями и круто повернул к берегу, под самые скалы.

Ничего, что там расположились батареи противника, для них это мертвая зона, а уж искать его здесь наверняка вражеские сторожевики не будут. Сбавив ход и не оставляя за собой предательских белых следов, катер незаметно вошел в темную воду под скалами. Через некоторое время, когда все утихло, катер Шабалина вдоль берега пошел по направлению к базе…