Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов. Страница 73

За ходом кампании пристально следила пресса. Несколько месяцев в 1929 году держалась в московской «Рабочей газете» полоса «Я бросил пить! Кто следующий?» с публикацией имен объявившихся трезвенников. Там же 31 мая 1929 года появилось сообщение о том, как 200 рабочих – «потомственных пьяниц» отпраздновали в городе Орехово годовщину своей трезвой жизни.

Общество издавало научную и пропагандистскую литературу, плакаты, листовки. В 1928–1932 годах тиражом 25 000-30 000 экз. издавался журнал «Трезвость и культура» (с 1930 года – под названием «Культура и быт»). На его страницах публиковались научные статьи о влиянии алкоголя на организм, статистические данные о потреблении спиртного, критические материалы о нарушениях антиалкогольного законодательства, отчеты о слетах и «бытовых конференциях» по борьбе с пьянством; пропагандировался опыт местных ячеек ОБСА по организации трезвого досуга. Материал подавался броско, с остро сатирическими сюжетами и фоторепортажами «с улицы», хотя и в строго классовом духе: «исторические корни» российского пьянства возводились к библейскому Ною, Христу и «первому русскому пьянице» князю Владимиру. Издана была даже специальная хрестоматия с целью художественного показа отрицательных сторон пьянства [601].

Ударная роль в движении за трезвый образ жизни отводилась комсомолу. К нему обращался и председатель ОБСА Ю. Ларин, и ЦК ВЛКСМ с письмом «О борьбе против пьянства», содержавшим призыв «отвоевать» молодежь у старых традиций и стать главной силой в борьбе за оздоровление быта. Комсомольцы с естественным для эпохи и своего возраста максимализмом включились в объявленный в 1928 году «Всесоюзный культпоход» по борьбе с алкоголизмом «на баррикадах быта». Начинание было поддержано высшим партийным руководством – на I общегородском собрании ОБСА в Москве сам Н.И. Бухарин, тогда еще член Политбюро ЦК ВКП(б), дал московским комсомольцам письменное обязательство бросить курить [602].

Комсомольские организации создавали антиалкогольные группы и отряды, которые проводили санитарные рейды, организовывали общественные суды и «живые газеты». В Ленинграде на крупных промышленных предприятиях («Красный треугольник», «Электросила», им. К. Маркса и др.) создавались в цехах «бытовые ядра» или инициативные группы по борьбе с пьянством, руганью, антисанитарией. Молодые трезвенники-энтузиасты сумели организовать ячейку ОБСА даже в ленинградских ночлежках! В других городах – Саратове, Днепропетровске, Твери, Пскове – возникали и новые формы работы: открывались «культурные чайные» и столовые, где дежурили молодые активисты ОБСА и можно было послушать радио или граммофон, сыграть в шахматы или посмотреть небольшую художественную выставку. Проходили агитсуды над злоупотреблявшими спиртным, практиковались систематические отчеты комсомольцев о своем поведении, устраивались «бытовые конференции пьющих девушек» и сатирические конкурсы на «лучшего» пьяницу и матерщинника [603]. Пропагандировались регулярные занятия спортом, туристические поездки и кружки по интересам. Молодым матерям оказывалась помощь с устройством детей в ясли и детские сады.

Бескомпромиссная, но порой примитивная критика старых бытовых традиций сопровождалась поисками новых форм общественной жизни и быта. Появились первые показательные безалкогольные свадьбы и даже сценарии их проведения, с помощью которых, по замыслу их авторов, «красная, веселая, торжественная свадьба должна убить старую: пьяную, суеверную и унизительную для женщины». На такой новой свадьбе после церемонии в загсе с пением «Интернационала» рекомендовалось потчевать гостей пирогами «всухую» и – от греха подальше – сокращать поздравления-«величания» молодых и родственников, поскольку «обилие величаний ведет за собой сугубое выпивание» [604].

С конца 1920-х годов появились первые общежития-коммуны и соцдоговоры молодых рабочих такого рода: «Мы обязуемся соблюдать чистоту в бараке, не допускать шума во время отдыха, ликвидировать пьянку, изжить матерщину – вызываем на это рабочих всех остальных бараков» [605].

Выступавшие на «антиалкогольных семинариях» и «собраниях пьющей молодежи» агитаторы с цифрами в руках доказывали расширение возможностей семейного бюджета без трат на спиртное. Заодно с «революционным» аскетизмом критиковались советские и заграничные фильмы с атрибутами «изячной жизни» – роскошными туалетами и непременным шампанским как инструментом буржуазной идеологии. В борьбе с ней комсомольцы 1920-х безжалостно осуждали весь импортный «ширпотреб» и отечественные его аналоги даже вполне демократического происхождения. Так, в Москве культурно-бытовая конференция молодежи Красной Пресни постановила объявить «неумолимую борьбу… не только пьянству, рюмке водки или вина, но и стакану пива» [606].

Активистам движения приходилось учитывать, что само же советское государство выпустило «сорокаградусную» горькую. Объяснялся этот прискорбный факт исключительно «необходимостью вести борьбу с самогонкой, которую сейчас гонят в каждой крестьянской избе. Эта самогонка не только отравляет организм человека – она поглощает десятки миллионов пудов хлеба, который мог бы быть экспортирован за границу взамен тракторов, машин, пароходов, аэропланов, медикаментов и т. д. Здесь государство руководствовалось революционной целесообразностью».

«Некоторым товарищам», понявшим политику государства неправильно («Раз советское государство выпускает – значит, можно пить»), приходилось ее разъяснять: «Это и приводит к целому ряду отклонений от нашей пролетарской морали. Достаточно посмотреть, что делается на улицах промышленных городов в дни получки, чтобы судить, насколько сильно снова начинает возрождаться старый «растеряевский» быт со всеми его сценками: поножовщиной, матерщиной, проституцией, хулиганством. Даже рабочая молодежь, а зачастую и комсомольцы, начинают вовлекаться в эту пьянку, забывая и об учебе, и о клубе, и о физкультуре, о всех тех задачах, которые поставила перед ними пролетарская революция. Это и есть нарушение нашей классовой, пролетарской, коммунистической морали. Водка отравляет и разрушает организм, она отрывает нас от действительного мира и уносит в мир иллюзий, она лишает нас рассудка. Водка ослабляет нашу волю, мы не властны над собой, мы не способны собой руководить, когда одурманиваем свои мозги этим отравляющим средством. То физическое покачивание из стороны в сторону, которое так характерно для пьяных, есть одновременно и колебание нашей воли» [607].

Начавшийся в 1928 году культпоход сопровождался созданием в школах ячеек ОБСА и комсомольских групп «Юный враг водки», организацию во многих городах детских демонстраций под лозунгом «Папа, не пей водки!» у ворот предприятий в дни получки родителей. Порой эти мероприятия были весьма внушительными: в Сталинграде в таких шествиях участвовало до 12 000 пионеров [608].

Юные трезвенники выступали с лекциями на подшефных предприятиях, посещали специальные антиалкогольные курсы. В 1930 году школьники Бауманского района Москвы перешли к новой форме «воспитания» отцов: стали заключать с ними договоры о безусловном неупотреблении спиртного [609]. В августе 1929 года московская конференция областного слета пионеров приняла следующую резолюцию:

«1) Требовать от своих старших товарищей и руководителей – от комсомольцев – отказа от выпивки.

2) Бороться с алкоголизмом родителей путем демонстраций и т. п. Оказывать помощь родителям в организации домашнего быта.