Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов. Страница 74

3) Бороться против спаивания детей родителями и родственниками вплоть до лишения родительских прав и отобрания детей по суду.

4) Добиваться противоалкогольного преподавания в школе…»

В шумной «трезвенной» кампании тех лет было много поверхностного, показного, непродуманного. Административное введение «двухнедельников» и месячников трезвости, внезапные «налеты» дружин ОБСА на торговавшие спиртным «точки» и их принудительное закрытие, а также такие формы деятельности, как призывы к девушкам не целовать пьющих парней, – все это заканчивалось, естественно, провалом. Примитивная и грубая агитация (когда в числе приверженцев старого быта обличали не только русских царей, но и Пушкина с Лермонтовым), участие «трезвенников» в печально известных антипасхальных и прочих антирелигиозных мероприятиях не добавляли им авторитета и поощряли самое примитивное восприятие культуры прошлого. Под горячую руку досталось и МХАТу, где, по мнению лихих журналистов, в большинстве пьес воссоздавался «старорежимный» быт с непременными выпивками.

Для публичного обсуждения предлагались следующие «дискуссионные» темы: «Группа товарищей направляется на гулянку, причем эта гулянка предполагает быть «мокрой», т. е. на этой гулянке предполагается выпить изрядное количество бутылок вина, горькой, пива и т. д. Один из этой группы категорически отказывается пить, мотивируя свой отказ целым рядом аргументов, как-то: «партия запрещает пить», «вино вредно отражается на организме», «водка ослабляет мозговую деятельность и волю» и т. д. За свои рассуждения такой товарищ окрещивается «мещанином», потому что он якобы нарушает волю коллектива, он отступает от «товарищеской солидарности», «держится изолированно» и проч. Спрашивается, действительно ли этот товарищ заслуживает названия «мещанина», нарушает ли он волю коллектива?»

Вот другой пример. «Комсомолец старается употребить все свое красноречие на то, чтобы убедить комсомолку в необходимости иметь половую связь. Комсомолка «принципиально» не возражает против доводов своего партнера, но возражает по части своевременности этой половой связи. Аргументы комсомолки следующие: необходимость раньше закончить учебу, нужно стать совершенно самостоятельным человеком материально, необходимо создать условия для воспитания будущего ребенка. Все эти аргументы девушки беспощадно отметаются бравым и смелым комсомольцем, они относятся им к области «мещанства», «трусости», «жеманства» и т. д. Но на чьей стороне классовая правда, где чувствуется социальный подход к вопросу и где виден один лишь эгоизм, отклонение от этой социальности?»

Образцом разухабистой «трезвенно-атеистической» пропаганды может служить опубликованный в «Правде» «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна» (популярного в те годы «пролетарского» поэта Демьяна Бедного). Евангельское повествование о Христе было представлено так:

Тот же автор в «антиалкогольной» поэме «Долбанем!» провозгласил образцом морали «честного трезвого Хама», не побоявшегося, как Павлик Морозов, обличить родного отца Ноя:

Журнал «Антирелигиозник» рекомендовал костюм «поповское орудие» для школьного агитационного маскарада: «Школьник одет попом или другим служителем культа. В руках у него четвертная бутыль. На бутыли, помимо обычных этикеток для водки, делаются надлозунги от имени попов: «Наше оружие против нового быта» или «Водка – наш помощник»» [611].

Под лозунгом искоренения «духовной сивухи» участники «культпохода» обрушивались и на потенциальных сторонников в борьбе за трезвость – как, например, развивавшееся в 1920-х годах движение сектантов-«чуриковцев», насчитывавшее до 100 000 последователей. «Братцам» Ивана Чурикова не помогла даже образцово устроенная сельскохозяйственная коммуна под Ленинградом: они попали под убийственный «обстрел» прессы, и в итоге движение было ликвидировано обычными для тех лет административными средствами [612].

Не оправдали себя и другие «находки» ОБСА: недолго просуществовали «рабочие кафе», никак не вписывавшиеся в образ жизни советских пролетариев 1920-х годов. Распадались показательные «драмколлективы из бывших алкоголиков». «Семейные вечера» для рабочих, призванные «спаивать (т. е. сплачивать) людей и создавать в них коллективное мировоззрение» после соответствующих агитдокладов на тему заканчивались уже настоящим спаиванием, т. е. общей пьянкой и мордобоем. Предметами справедливых насмешек сатириков стали «культурные пивные», где шахматы и прочие интеллектуальные занятия так и не смогли отвлечь посетителей от пива.

И все же в те годы вновь стали серьезно разрабатываться медицинские, социологические и криминологические проблемы пьянства и алкоголизма, которые могли дать научную основу для разработки «алкогольной» политики: например, сведения о структуре потребления спиртного, половозрастной динамике, путях приобщения к «водочной культуре», традициях потребления (в России, как известно, больше привыкли пить дома, а не на улице или в кафе), связи потребления с заработком и т. д. Кстати, оказалось, что больше пьют не самые низкоквалифицированные с наиболее низким доходом работники, а как раз наоборот: с ростом доходов росло и потребление [613]. Впоследствии подобные научные изыскания прекратятся, а «питейная» статистика станет совершенно недоступной.

Несмотря на все издержки кампанейского подхода, к началу 1930-х годов потребление водки в крупных городах сократилось на 25–40 % [614]. Но, добившись единовременным натиском немалых успехов, ОБСА оказалось не в состоянии закрепить их и разработать сколько-нибудь реальную стратегию и тактику дальнейших действий. У движения не было четко определенной цели (и даже устава) помимо объявленной задачи «будоражить» общественность и создавать «противоалкогольное общественное мнение».

Первое удавалось сравнительно легко с помощью обычных методов массовых кампаний и при известной поддержке со стороны партии и органов власти. Второе оказалось куда труднее. С легкостью отбрасывая привычный бытовой уклад, идеологи новой жизни стремились заменить его достаточно абстрактными лозунгами грядущего совершенства: