Сильнее денег - Чейз Джеймс Хедли. Страница 27
В больнице меня сразу же провели в кабинет доктора Вейнборга. Он вышел из-за стола и пожал мне руку.
– Видите ли, мистер Холлидей, я не удовлетворен течением болезни вашей супруги. Пора бы уже наступить известному улучшению, но улучшения пока не наблюдается, хотя в подобных случаях оно обычно наступает дня через три-четыре. Поймите меня правильно: состояние вашей жены не ухудшилось, но и не улучшилось.
Во рту у меня пересохло, я лишь молча смотрел на врача.
– Я разговаривал с Гудиером, он советует показать вашу супругу доктору Циммерману. Доктор Циммерман – самый известный специалист по нервам мозга. Он…
– Кто же тогда Гудиер?
– Доктор Гудиер – блестящий хирург, – терпеливо разъяснил Вейнборг. – Он не занимается послеоперационными больными. В сложных случаях ими обычно занимается доктор Циммерман.
– Иными словами, исправляет ошибки коллег.
Вейнборг нахмурился.
– Я, конечно, понимаю ваше состояние, но вы несправедливы.
– Возможно. – Чувствуя страшную усталость, я обессиленно опустился на стул. – Ну хорошо, давайте пригласим доктора Циммермана.
– Не так-то это просто, мистер Холлидей. Доктор Циммерман лечит больных только в своем санатории на Голланд-Хейтс. Боюсь, что стоить это будет дорого, но в санатории ваша супруга быстрей пойдет на поправку.
– Значит, здесь, в больнице, она вряд ли поправится?
– К сожалению. Доктор Циммерман…
– Во сколько это обойдется?
– Поговорите с доктором Циммерманом. Лечащим врачом будет он сам.
Я беспомощно развел руками.
– Ну хорошо. Пусть он посмотрит ее, а потом я переговорю с ним.
На следующий день утром я встретился с Циммерманом. Это был человек средних лет с худым лицом, острыми внимательными глазами и спокойными, уверенными манерами. Он мне сразу понравился.
– Я обследовал вашу жену, мистер Холлидей, – сообщил он. – Ее, безусловно, необходимо поместить в мой санаторий. Я уверен, что смогу ее вылечить. Операция прошла успешно, но вызвала некоторые осложнения. Месяца через три-четыре, когда миссис Холлидей окрепнет, я проконсультируюсь с доктором Гудиером и, видимо, порекомендую сделать еще одну операцию. Полагаю, что вдвоем мы сможем вернуть ей способность двигаться и сохраним память. Но, повторяю, необходимо немедленно поместить ее в санаторий.
– Во сколько это обойдется?
– Триста долларов в неделю за отдельную палату. Кроме того, оплата сиделки. Всего, вероятно, долларов триста семьдесят в неделю.
– А вторичная операция?
– Точно не скажу, мистер Холлидей, но, полагаю, тысячи три-четыре.
Я находился в таком состоянии, что на меня уже ничто не действовало.
– Пусть так, – кивнул я и, помолчав, спросил: – Обстоятельства вынуждают меня дня на три-четыре уехать из города. Когда, по-вашему, состояние жены позволит мне отлучиться?
– Сейчас пока преждевременно об этом говорить, – чуть удивленно ответил Циммерман. – Полагаю, ваша жена будет вне опасности недели через две, не раньше.
Я возвратился в нашу контору и засел за работу, надеясь создать кое-какой задел к тому времени, когда состояние Сариты позволит мне отправиться на розыски Риммы. Джек подыскал мне помощника, некоего Теда Уэстона. Он оказался надежным, трудолюбивым работником.
Мой банковский счет быстро таял, но я не жалел об этом, я уже верил, что Циммерман поставит Сариту на ноги.
Однажды Циммерман позвонил мне.
– Вы, кажется, собирались поехать по делам, мистер Холлидей? Полагаю, что теперь я могу вас отпустить. Вашей жене стало определенно лучше. Она еще не пришла в себя, но заметно окрепла, так что, думаю, можете спокойно отправляться. Но было бы желательно знать на всякий случай, где и как вас найти.
Я пообещал поставить его в известность и, поговорив с ним еще несколько минут, положил трубку.
Некоторое время я сидел, уставившись прямо перед собой и испытывая радость при мысли о том, что наконец-то после этих ужасных, показавшихся мне бесконечными недель я могу отправиться на розыски Риммы. До уплаты следующих тридцати тысяч в моем распоряжении оставалось тринадцать дней. Тринадцать дней, которые должны были решить все.
Утром я вылетел в Санта-Барбару.
Глава 5
Полная женщина в гостинице, расположенной напротив отделения банка «Пасифик и Юнион», сразу меня узнала.
– Рада вас видеть, мистер Мастерс, – сказала она, печально улыбаясь в знак приветствия. – Ваш номер свободен, можете снова занять его, если хотите.
Я согласился. Мы поговорили о погоде, потом я, как бы между прочим, упомянул, что у меня масса дел и что все эти три дня мне придется почти безвыходно просидеть в номере. Захватив саквояж, я поднялся к себе.
Было двадцать минут второго. Я предусмотрительно запасся бутербродами и полбутылкой виски и теперь, разложив свои запасы на подоконнике, занял наблюдательную позицию у окна.
Это были, очевидно, часы пик в работе банка. Однако среди тех, кто входил и выходил из помещения, Риммы не было. Впрочем, я понимал, что могу рассчитывать лишь на случай. Возможно, она приходила сюда раз в неделю, а возможно, и раз в месяц, но иного способа увидеть ее я придумать не мог.
После закрытия банка я спустился в вестибюль, позвонил через междугородную в санаторий доктора Циммермана и сообщил дежурной сестре номер телефона гостиницы. Если меня не окажется, пояснил я, то пусть она попросит к телефону моего приятеля мистера Мастерса – он немедленно передаст мне все, что она найдет нужным сообщить.
Вечер выдался холодный и ветреный, вот-вот должен был начаться дождь. Я надел плащ, поднял воротник, надвинул на глаза шляпу и вышел на улицу. Я предпринял рискованный шаг, но мне была невыносима мысль провести весь вечер в этой унылой дыре в полном одиночестве.
Едва я отошел от гостиницы, как зарядил дождь. Я завернул в кинотеатр и заставил себя посмотреть скучнейший ковбойский фильм.
Следующий день прошел точно так же. До закрытия банка я просидел у окна, а вечер провел в кино.
В тот вечер, возвращаясь в гостиницу, я почувствовал острое беспокойство. А что, если и эта моя поездка окажется неудачной? Время шло. В моем распоряжении оставалось одиннадцать дней. Не окажутся ли они такими же безрезультатными, как первые два?
Я лег и пытался уснуть, но сон не шел. Около часа ночи, чувствуя себя не в силах оставаться в своей клетушке, я встал, оделся и спустился в полуосвещенный вестибюль. Ночной сторож, старый негр, сонно взглянул на меня и, когда я сказал, что хочу прогуляться, с недовольным ворчанием выпустил меня на улицу.
Несколько кафе-баров и дансингов еще не успели закрыться, и красно-синий свет их неоновых вывесок причудливо отражался на мокрых тротуарах.
Засунув руки глубоко в карманы плаща и чувствуя, как успокаивающе действует холодный дождь с ветром, я направился к морю.
Улица вывела меня к одному из многочисленных ресторанов, построенных на сваях близ самого берега и специализирующихся на блюдах из продуктов моря. Около ресторана длинной линией выстроились машины, доносились звуки танцевальной музыки.
Я уже намеревался пойти дальше, когда из ресторана выскочил рослый человек и, нагнув от дождя голову, по деревянным мосткам побежал в мою сторону. В свете уличного фонаря мне бросился в глаза спортивный пиджак кремового цвета и бутылочно-зеленые брюки.
Это был приятель Риммы.
Быстро повернувшись к нему спиной, я достал из кармана пачку сигарет и сделал вид, что пытаюсь закурить на ветру. Исподволь я наблюдал за ним. Он подбежал к машине «Понтиак», открыл ее и начал рыться в ящике для перчаток, не переставая вполголоса ругаться. Наконец он, видимо, нашел то, что искал, повернулся и, снова пробежав по пирсу, скрылся в ресторане.
Некоторое время я смотрел ему вслед, потом не спеша подошел к «Понтиаку». Машина выпуска 1957 года, не в очень хорошем состоянии. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, я торопливо схватил ярлык с фамилией владельца, висевший, как и предписывалось правилами, на рулевом колесе, и взглянул на него.