Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович. Страница 19

Когда он считал это нужным и когда дело шло о полезном человеке, Ленин умел не считаться со временем, чтобы прочно вколачивать свои мысли в головы собеседников, крепко привязывать их к себе. Для тех лет Дубровинский стал самым полезным для Ленина его помощником. Правда, он не вполне отказался от своих собственных оценок, от своих особых оттенков в подходах к вопросам и людям. Но в тот период, в 1908–1910 гг., это было даже полезно Ленину: со своей репутацией «старого примиренца» Дубровинский имел доступ туда, куда человек с репутацией «непримиримого большевика» проникнуть бы не мог. В основном же он работал в том направлении, которое тогда было особенно выгодно Ленину. Именно это заставляло последнего им дорожить, старательно и осторожно вдалбливая в его голову свои планы и концепции.

При этих отношениях Ленину легко было сговориться с Дубровинским по вопросу о выступлении против Богданова. Дубровинский согласился взять на себя это выступление: Ленин набросал тезисы, которых следовало держаться, и около 25 мая отправился в путь: сначала в Париж, чтобы закрепить свое влияние на судьбу капиталов Шмита, а затем в Лондон, для работы в Британском музее над своей философской книгой против Богданова, о которой уже было широко известно в кругах большевистской эмиграции и разговоры о которой не раз прикрывали совсем не философские моменты деятельности Ленина [101].

Расчет Ленина оказался вполне правильным. Выступление Дубровинского, который от собственного имени и имени Ленина резко напал на Богданова, в кругах большевистской эмиграции, которая не была посвящена в подробности закулисных отношений, произвело впечатление разорвавшейся бомбы и дало первый толчок для обособления верных «ленинцев» от «богдановцев»: Ленину было выгодно и само это обособление, и в особенности тот факт, что оно проходило в его отсутствие, а следовательно — не требовало потери времени.

Еще более выгодной была для него реакция Богданова, который в виде протеста против выступления Дубровинского заявил о своем уходе из редакции «Пролетария», чем поспешили воспользоваться Ленин с Дубровинским, под предлогом недостатка литературных сил немедленно кооптировавшие в редакцию Зиновьева. Последний, до апреля живший в Петербурге и входивший в тамошнюю коллегию ЦК, был Лениным заблаговременно, еще в конце апреля или начале мая, вызван в Женеву под предлогом недостатка в «Пролетарии» литературных сил и теперь прочно занял место секретаря редакции. Богданов, по-видимому полагавший, что его, по его прежнему положению в БЦ, будет невозможно устранить из редакции, в течение последующих месяцев вел переговоры о своем возвращении в редакцию, но Ленин и Дубровинский так вели эти переговоры, что возвращение становилось все менее возможным.

В результате совещание членов БЦ, состоявшееся в августе 1908 г, санкционировало «добровольный» выход Богданова из редакции, пополнив ее москвичом Шанцером («Марат»), который, правда, был противником Ленина (особенно в вопросах организационной политики), но не занимал боевой позиции; в вопросах философских не разделял взглядов Богданова и из-за болезни был вообще мало активен. Все это делало его весьма покладистым представителем оппозиции в редакционной коллегии, который сам себя считал меньшинством, в то время, как Богданов при каждом удобном и неудобном случае подчеркивал, что большевистская делегация на последней широкой общепартийной конференции (август 1907 г.) именно его, а не Ленина избрала докладчиком для защиты той тактики, которую она считала правильной (бойкот Третьей государственной думы). Но и этот представитель оппозиции в редакции появился только с сентября 1908 г., а три летних решающих месяца, когда были подготовлены и проведены совещание членов БЦ и пленум ЦК, редакционная коллегия «Пролетария», бывшая тогда единственным формальным представительством БЦ за границей, состояла именно только из Ленина и его надежных союзников — Дубровинского и Зиновьева.

Насобирав в Британском музее полные тетради выписок из работ философов (эти тетради напечатаны в Ленинских сборниках), а также благополучно оформив дела с капиталами Шмита, в конце июня Ленин вернулся в Женеву. Первая волна бурных возмущений и острых разговоров, вызванных выступлением Дубровинского против Богданова, к этому времени уже отошла в прошлое. Можно было приниматься за организационное закрепление новых отношений. Кроме Зиновьева для работы в «Пролетарии» Ленин вызвал из Одессы Воровского. Одновременно, по уговорам Ленина, в Женеву переселился Таратута. О последнем Крупская осторожно пишет, что он «стал помогать в хозяйственных делах и вел переписку с другими заграничными центрами в качестве секретаря Заграничного бюро ЦК» [102]. Это определение не вполне точно: Заграничное бюро ЦК было создано лишь позднее, на пленуме ЦК в конце августа; в его состав Таратута не входил ни тогда, ни позже. Но хозяйственные дела БЦ в его руки действительно с самого начала перешли почти полностью (в августе это было оформлено), и он вообще стал одним из наиболее близких и доверенных сотрудников Ленина, особенно по подготовке и проведению предстоящих совещаний.

В. В. Воровский, которым Ленин особенно дорожил как литературной силой, приехать отказался. Опубликовано второе письмо к нему Ленина с попыткою уговорить все же работать для «Пролетария» и приехать хотя бы только на конференцию. В нем Ленин давал интересную характеристику тогдашнего положения так, как он хотел его рисовать людям, сотрудничеством которых он дорожил. Оно датировано 1 июля 1908 г., т. е. через несколько дней после возвращения Ленина в Женеву.

«Положение у нас трудное, — читаем мы в этом письме, — надвигается раскол с Богдановым. Истинная причина — обида на критику на рефератах (отнюдь не в редакции). Теперь Богданов выискивает всякие разногласия. Вытащил на свет божий бойкот вместе с Алексинским, который скандалит напропалую и с которым я вынужден был порвать все отношения. Они строят раскол на почве эмпириомонистической-бойкотистской. Дело разразится быстро. Драка на ближайшей конференции неизбежна. Раскол весьма вероятен. Я выйду из фракции, как только линия „левого“ и истинного „бойкотизма“ возьмет верх. Вас я звал, думая, что Ваш быстрый приезд поможет утихомирить. В августе нового стиля все же непременно рассчитываем на Вас, как на участника конференции. Обязательно устройте так, чтобы могли съездить за границу. Деньги вышлем на поездку всем большевикам. На местах давайте лозунг: мандаты давать только местным и действительным работникам. Убедительно просим писать для нашей газеты. Можем платить теперь за статьи и будем платить аккуратно» [103].

Еще совсем недавно Ленин доказывал, что расхождения имеются только по вопросам философским, которые «ни в коем случае непозволительно смешивать… с партийным делом»; еще совсем недавно доказывал, что «мы свое фракционное дело должны вести по-прежнему дружно: в той политике, которую мы вели и провели за время революции, никто из нас не раскаивался. Значит, наш долг отстаивать и отстоять ее перед партией. Это сделать мы можем только все вместе» (письмо Горькому от 19 апреля 1908 г.).

Теперь положение меняется. Правда, Ленин по-прежнему инициаторами раскола выставляет своих противников, которые яко бы «выискивают всякие разногласия», но защищать общее «партийное дело» Ленин теперь согласен уже только на той политической платформе, которую он считает правильной. Об этом он за являет открыто. Если его точка зрения не победит, он «выйдет из фракции». Ленин знал, что Воровский — противник бойкота, а по тому уговаривает его «обязательно» приехать на конференцию, которая в августе будет решать этот вопрос. «Деньги вышлем на поездку всем большевикам», — успокаивает он и прибавляет: «Можем платить теперь за статьи и будем платить аккуратно». В последней фразе — самое существо: финансовый кризис кончился, денег имеется достаточно, и распоряжается ими он, Ленин.