Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович. Страница 21

Это объяснение т. е. допущение, что обвинение в «присвоении партийного имущества», выдвинутое группой Ленина против Богданова и Красина, относилось к их отказу дать новой финансовой комиссии отчет в расходовании сумм, поступивших в БЦ от тифлисской экспроприации, является, действительно, единственно возможным объяснением причины возникновения указанного обвинения: речь могла идти только о таком «партийном имуществе», источник происхождения которого не мог быть назван открыто, но которое в то же время было настолько велико, чтобы оправдать острый конфликт между столь крупными и еще недавно столь близкими между собою партийными деятелями. Для периода после Лондонского съезда таким поступлением в кассу БЦ при Красине было только одно поступление от тифлисской экспроприации, причем передача его «коллегии трех», как мы теперь знаем, была связана обязательным условием «ни при каких условиях не переносить обсуждение дела о полученном имуществе в какую бы то ни было партийную организацию» (заявление Камо). И Красин, и Богданов (как мы это знаем из писем последнего), считали себя морально связанными этим последним обязательством. В 1908–1909 гг., когда Камо сидел уже в немецких тюрьмах и вел там исключительно тяжелую борьбу против выдачи его в Россию на суд и верную казнь (тогда это казалось несомненным), какое бы то ни было нарушение этого условия должно было казаться Богданову и Красину особенно недопустимым [108], так как огласка каких бы то ни было закулисных подробностей могла вредно отразиться на положении Камо.

Именно поэтому и Богданов, и Красин не считали возможным давать какие бы то ни были объяснения по существу выдвинутого против них обвинения в «присвоении партийного имущества» и особенно возмущались поведением Ленина, который, в качестве третьего члена «коллегии трех», в свое время принимал участие в заключении соглашения с «кавказской группой», а теперь не только допускал, что его ближайшие сотрудники (Зиновьев, Каменев и Таратута) предъявляют Богданову и Красину требование дать им отчет в расходовании этих сумм, но и явно их поддерживал, вернее даже подстрекал их к усилению агрессии в этом направлении. Ибо ни у кого, конечно, не было и тени сомнения в том, что достаточно было Ленину сказать одно слово, чтобы указанная тройка его верных адъютантов от нападения на Красина и Богданова отказалась.

Острота личного раздражения Богданова и Красина против Ленина в тот момент определялась тем, что они его поведение считали лично непорядочным.

Необходимо добавить, что ни Ленин, ни его помощники, конечно, не считали Богданова и Красина людьми, которые способны «присвоенное партийное имущество» обратить в свою личную пользу. Характерно, что в этом последних не обвинял даже начальник Петербургского Охранного отделения, который в цитированной выше записке от 28 марта 1909 г. писал о предполагаемом использовании этих денег Красиным «на пропаганду отзовизма».

Ленин, конечно, лучше знал Богданова и Красина, чем генерал Герасимов, начальник Охранного отделения в Петербурге, чья подпись стояла под указанной запиской. Он, несомненно, был также осведомлен о том, что оставшуюся часть тифлисской добычи Богданов с Красиным отказывались передавать на партийные нужды, так как считали необходимым хранить ее на расходы, связанные с борьбой за жизнь Камо, которого они считали своеобразным гером-самородком, и других арестованных участников экспроприации.

Почему в подобных условиях Ленина все же разрешал Зиновьеву, Каменеву и Таратуте так заострять борьбу против Богданова и Красина, остается не вполне ясным. По-видимому, это было с его точки зрения необходимым для того, чтобы разбить старую «коллегию трех», т. е. создать формальное оправдание для формирования новой, полностью ему послушной финансовой комиссии, которая получит право бесконтрольно распоряжаться капиталами Шмита.

Таким образом, в основе того главного конфликта, который взорвал «коллегию трех» и до крайности обострил внутренние отношения в БЦ вообще, лежал вопрос о праве распоряжаться теми «темными деньгами», которые имелись в распоряжении БЦ.

Чтобы покончить с этой стороной конфликтов, необходимо добавить, что на том совещании членов БЦ, которое состоялось 21–30 июня 1909 г. в Париже и известно как «Совещание расширенной редакции Пролетария», была сделана попытка подведения итога и ликвидации всех конфликтов, которые раздирали БЦ в 1908–1909 гг. Была избрана особая «конфликтная комиссия», в состав которой вошли исключительно те члены БЦ, которые зиму 1908–1909 гг. жили в России и не принимали личного участия в борьбе вокруг БЦ за границей. В эту комиссию вошли Гольденберг-Мешковский, Дубровинский и Рыков, на рассмотрение которых был передан конфликт внутри старой «коллегии трех», причем они получили для ознакомления даже секретную переписку между Лениным и Красиным, которая не только до сих пор не опубликована, но, по-видимому, и не сохранилась [109]. В результате своей работы, эта комиссия предложила совещанию БЦ принять нижеследующую резолюцию:

«Ознакомившись с рядом конфликтов между большевиками, принимавшими участие во внутрифракционной борьбе последних месяцев, комиссия предлагает расширенной редакции „Пролетария“: а) признать, что эти конфликты между революционерами, долгое время работавшими рука об руку, отнюдь не могут быть поставлены на счет чьей бы то ни было злой воли, а целиком объясняются неизбежным раздражением сторон в разгоряченной атмосфере фракционной борьбы, причем каждая из сторон субъективно руководствовалась мотивами идейными и партийными;

б) потребовать прекращения всех третейских и прочих судов, как ведущих к безысходной склоке, сеющих смуту и дезорганизацию; в) призвать всех товарищей, вовлеченных в эти конфликты, по мере возможности ликвидировать все личного характера столкновения путем частных объяснений».

При анализе этой резолюции необходимо иметь в виду, что комиссия эта состояла только из одних сторонников Ленина, которые незадолго перед тем фактически выбросили из БЦ Богданова и Красина, лично на совещание не прибывшего — явно из нежелания участвовать в обсуждении склочных вопросов; что по тем же причинам на совещании не присутствовал Покровский, который хотя и расходился с Богдановым и Красиным политически, но в вопросах внутрипартийных их поддерживал; из противников Ленина на совещании в это время был только один Шанцер, уже тяжело больной. Тем показательнее эта резолюция и ее голосование.

Так как в основе всех конфликтов лежало обвинение Красина и Богданова в «присвоении партийного имущества», то резолюция, которая не сочла нужным даже упомянуть об этом обвинении по существу, объективно была, конечно, отмежеванием от него, и лишь пыталась не оправдать, а хотя бы только объяснить поведение тех, кто это обвинение выдвигал, ссылкой на «разгоряченную атмосферу фракционной борьбы».

Ленин, конечно, понял этот смысл резолюции и пытался против него протестовать. Он указал, что в докладе совершенно нет упоминания о его конфликте с Красиным. Его поддержал только один Таратута, говоривший о «необходимости обсудить и ликвидировать конфликт» с Красиным. Протоколы этого совещания БЦ вообще крайне неполны. Особенно они кратки в передаче дебатов по докладам конфликтной и ревизионной комиссий. Но отношение совещания к этому вопросу выявилось уже в том, что Зиновьев, сразу же после речи Таратуты предложил закрыть прения, и это предложение, несмотря на возражения Таратуты, было принято. Совещание большинством в 8 голосов против одного (Ленина) резолюцию комиссии приняло. Ленин оговорил свое недовольство, заявив, что «оставляет за собою право на особое мнение». Это заявление, конечно, лишь подчеркнуло отрицательное отношение совещания к поведению Ленина в деле Красина.

Так как в этом заседании участие принимали 11 человек — 8 членов БЦ и 3 делегата с мест — то при голосовании двое явно воздержались: ими должны были быть Таратута и, вернее всего, Каменев. Ленин не имел полной поддержки даже со стороны всей тройки его верных помощников из эмиграции [110].