Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович. Страница 23

Но латышские «боевики» с давних пор прочными нитями были связаны с руководящими деятелями «боевых групп» БЦ и играли большую роль в работе большевистского Военно-технического бюро 1905–1907 гг. Так, среди привлеченных по делу о большевистской лаборатории в Куоккала (1907 г.) почти половина была латыши из бывших «лесных братьев»; материалы по истории этого бюро, опубликованные С. М. Познером, пестрят латышскими именами [115]. Эти связи продолжали, конечно, сохраняться в эмиграции. Отдельные лытышские «боевики» были привлечены Красиным для участия уже в первой попытке размена пятисотрублевок [116]. Еще более значительным было их участие в попытках размена тех же пятисотрублевок в Америке, налаженных Богдановым в 1909–1910 гг. едва ли не исключительно через одних латышей.

Латышские «боевики», которые в мае 1908 г. разработали «целый план дезорганизаторской кампании» против ЦК СДЛК, не только политически стояли на позициях группы Богданова — Красина, но, несомненно, были связаны с ними и организационно. В переводе на терминологию общепартийных отношений, их деятельность весны и лета 1908 г. была ничем иным, как заговором латышских «богдановцев» против латышских «ленинцев» (которые, развиваясь в том же направлении, что и Ленин, были не только более смелы в своем отказе от старой большевистской политики бойкотизма, но и более искренни в своем разрыве с «боевизмом» — делали на практике более решительные практические выводы из этого разрыва).

Только на фоне всех этих фактов становится понятным значение приглашения на августовский пленум ЦК РСДРП Крамса-Кронберга в качестве представителя, ЦК СДЛК. По своей позиции он примыкал к лагерю латышских бойкотистов-«боевиков» [117], жил в эмиграции и ни в какой мере не был затронут теми настроениями, которые определяли эволюцию ЦК СДЛК в 1907–1908 гг. в направлении все более и более решительного разрыва с бойкотистскими и «боевистскими» элементами старобольшевистского наследства. Принадлежал ли Крамс-Кронберг к числу участников майской конференции «боевиков»-заговорщиков установить в точности нам не удалось, но политически, по всем своим взглядам он был именно в их лагере. Тем характернее, что организаторы пленума представителем от СДЛК привлекли именно его: в вопросе о раследовании тифлисской экспроприации он, конечно, никак не мог занять той нежелательной и для Ленина, и для Богданова с Красиным позиции, которую занимал в январе — апреле Данишевский.

Полезно здесь же добавить, что Крамс-Кронберг, в роли представителя ЦК СДЛК больше никогда не появляется — ни на общепартийную конференцию РСДРП, ни на пленум ЦК в январе 1909 г. их организаторы (ими были ленинцы) представителей ЦК СДЛК вообще не пригласили [118].

Иначе обстояло дело с польской социал-демократией. Общая позиция этой партии оставалась неизменной; перемен на руководящих постах в ней не происходило. Ее представителями в общепартийном ЦК оставались те же самые лица. Но поведение их коренным образом изменилось. Всего за четыре месяца перед тем, в апреле 1908 г., Тышко весьма убедительно доказывал Алексинскому, что с точки зрения интересов партии расследование дела об экспроприации в Тифлисе необходимо оставить в руках ЦЗБ с его меньшевистским большинством, так как только таким образом возможно отразить нападки клеветников, распространяющих слухи, будто партийное большинство стремится покрыть виновников этой экспроприации. Теперь, наоборот, тот же Тышко помог Ленину с Богдановым провести резолюцию об изъятии дела расследования из рук ЦЗБ и передачи его особой комиссии, назначенной ЦК. Это было самым откровенным актом укрывательства виновников: комиссия эта никогда не была созвана, никакого расследования она не производила, никакого доклада никому не представляла. Единственное о чем заботился член БЦ, поставленный во главе ее (Зиновьев), это об изъятии из рук лиц, производивших раньше расследование, всех документов, которые доказывали руководящее участие членов БЦ как в организации этой экспроприации, так и в размене захваченных тогда денег [119].

Специально для того, чтобы подчеркнуть именно этот характер работы будущей комиссии, Ленин провел на пленуме и другое решение, имевшее отношение к расследованию экспроприаторской эпопеи: о назначении партийного суда над Мартовым и еще одним меньшевиком, Семеновым, секретарем парижской группы содействия, по обвинению в «нарушении условий безопасности личного состава ЦК», которое было выдвинуто против них двумя членами БЦ — Богдановым и Таратутой. Это решение, не имеющее прецедентов в партийной истории, представляет особенный интерес, помимо всего прочего еще и тем, что показывает, с какой мерой беззастенчивости Ленин считал для себя возможным тогда действовать, до какой степени хозяином он себя тогда чувствовал в ЦК.

Преступление Мартова и Семенова было усмотрено в тех сведениях о причастности Богданова и Таратуты к попытке размена тифлисских пятисотрублевок, которые они включили в показания, данные ими представителю ЦЗБ. Это Бюро расследование вело в качестве представителя ЦК партии по официальному поручению и полномочию последнего, и все члены партии, лояльные по отношению к ЦК, были обязаны помочь этому расследованию сообщением всех сведений, имевших отношение к делу. Сведения, сообщенные Мартовым и Семеновым, были правильны — теперь это совершенно бесспорно. Впрочем, Богданов и Таратута и не обвиняли Мартова и Семенова в сообщении неправильных сведений, они заявляли только, что сведения, сообщенные последними, были «нарушением условий их безопасности».

Но ЦК, принявший в январе 1908 г. решение о расследовании дела о тифлисской экспроприации, состоял из взрослых людей, которые понимали, что выяснение прикосновенности кого бы то ни было к делам, связанным с тифлисской экспроприацией, неизбежно влечет за собою какое-то «нарушение условий безопасности» для соответствующих лиц, какие бы меры предосторожности при этом ни были приняты. ЦК считал себя вправе на это идти, так как речь шла о членах партии, этим званием прикрывающих такую свою деятельность, какую партийный съезд и ЦК считали враждебной интересам партии. Если среди таких членов партии были члены ЦК, то тем важнее было выяснить правду, чтобы защитить партию от вредных последствий их действий.

В результате получалось, что пленум ЦК в августе 1908 г. назначил партийный суд над теми партийными деятелями, которые лояльно выполнили свой партийный долг, рассказав представителям партии, действовавшим по поручению ЦК, правду об антипартийной деятельности двух большевиков (также являвшихся членами Центрального комитета), причем в задачу суда было сознательно поставлено укрывательство этой антипартийной деятельности.

В свете всего вышесказанного поведение Ленина на пленуме в августе 1908 г. приобретает особое значение. Ленин знал, что Мартов и Семенов говорили правду, хотя они знали лишь небольшую часть всей правды, и именно потому, что это была правда, Ленин стремился как можно скорее и решительнее продолжать расследование. Поступать так он мог только будучи полностью уверен в том, что на данном пленуме ему гарантировано большинство.

Необходимо добавить, что в этой же резолюции — о партийном суде над Мартовым — последнему поставлено в вину еще одно преступное деяние, а именно «разоблачение… тайн… угрожающих важнейшим материальным интересам партии». Речь шла о наследстве Шмита, причем авторы резолюции во главе с Лениным это наследство объявили надлежащим поступлению в партию, ибо только в этом случае можно было говорить о «важнейших материальных интересах партии». Но пленуму, конечно, не было сообщено, что большая половина этого наследства уже поступила в кассу БЦ и что руководители последнего, во главе с Лениным, производят из этих денег большие расходы, не имея никакого намерения передавать это имущество партии. Ленин и его коллеги совершенно сознательно присваивали в пользу БЦ имущество которое заведомо для них должно было быть передано всей партии.