Хроники Нарнии. Том 2 - Льюис Клайв Стейплз. Страница 55

Вот только один вопрос — сколько я смогу унести? Например, вот этот браслет — стекляшки в нем, скорее всего, алмазы... И таких браслетов тут много... Их можно надеть на руки. — И он надел на запястье тот, с алмазами. — Слишком велик, — заметил он. — Но если надвинуть повыше, ближе к плечу, вполне удержится. А карманы надо набить алмазами — они легче золота, а стоят намного дороже. Интересно, когда же перестанет дождь и можно будет подняться наверх?”

Он устроился на более или менее ровной части груды — она состояла главным образом из монет — и улегся поудобнее, чтобы немножко отдохнуть, потому что страшный испуг, когда проходит, сменяется страшной усталостью. А если этот страшный испуг приключится после трудной прогулки по горам, усталость становится просто неодолимой. И Юстас быстро уснул.

Пока он спал и похрапывал, остальные закончили обед и всерьез забеспокоились о нем. Все разбрелись по берегу, искали в лесу, кричали:

— Юста-а-ас!

— Где ты, Юстас?

— Иди сюда!-

И кричали до тех пор, пока не охрипли. Тогда Каспиан протрубил в свой рог.

— Он обязательно услышал бы нас, значит, нигде поблизости его нет, — лицо Люси было белым как мел.

— Провалился бы этот тип! — в сердцах проворчал Эдмунд. — Он меня с ума сведет! Ну зачем ему понадобилось от нас убегать? Что ему взбрело в голову?

— Но надо же что-то делать! — в отчаянии проговорила Люси. — С ним могло случиться что угодно! Он мог заблудиться, провалиться в какую-нибудь нору... Его могли схватить дикари!

— Скорее уж съели дикие звери, — сказал Дриниан.

— Хорошо бы! Хоть избавимся от него! — проворчал Ринс.

— Господин Ринс, — вмешался Рипишиппи, — надеюсь, что вы впервые в жизни произносите слова, до такой степени несовместимые с понятиями о чести. Это существо, как вы знаете, не принадлежит к числу моих друзей. Но в его жилах течет королевская кровь. И даже если бы этого не было, все равно он принадлежит к нашему содружеству. Дело чести для нас — разыскать его, а если он мертв, отомстить за него.

— Разумеется, мы сделаем все возможное, чтобы разыскать Юстаса, — устало согласился Каспиан. — Но до чего же все это некстати! Придется выделять поисковый отряд, снимать людей с работы — словом, неприятностей не оберешься. Черт бы побрал этого Юстаса...

А Юстас все спал, спал и спал. Проснулся он от резкой боли в левой руке. Через вход в пещеру проникал яркий свет луны, ложе из сокровищ казалось странно удобным и даже мягким — мальчик не ощущал никаких неровностей и неудобств. Но боль в руке ошеломила его так, что он даже не мог ни о чем думать. Потом Юстасу пришло в голову, что эта боль может быть из-за браслета, который он надвинул слишком уж высоко. Шевельнув рукой, он понял — действительно, выше локтя руку что-то сдавливало, и, казалось, будто ее даже страшно раздуло.

Он шевельнул правой рукой собираясь ощупать левую, но, не успев сдвинуть ее и на дюйм, застыл, закусив губу, чтобы не закричать от ужаса. Справа от себя, там, где яркий лунный свет освещал пол пещеры, он увидел что-то омерзительное. И оно шевелилось. Мальчик узнал эти жуткие очертания — когтистая лапа дракона. Стоило Юстасу шевельнуть рукой — лапа начинала двигаться, но тут же замирала, когда замирал он.

"Ох, какой же я дурак! Ну и дурак! Надо было соображать сразу!

Эти чудовища жили здесь парой. Это его самка — а может, и самец! И теперь он улегся рядом со мною!"

Несколько минут Юстас не смел пошевельнуться; вдобавок он увидел два столба дыма, поднимавшиеся вверх прямо перед глазами. В лунном свете дым казался совсем черным, точно таким же, какой поднимался из ноздрей умирающего дракона. Это зрелище так напугало Юстаса, что он не мог даже дохнуть. Два дыма пропали. Долго не дышать он не мог и украдкой выдохнул — сразу же вверх взвились два столба дыма. Но даже после этого он не понял истинного положения вещей.

Наконец он решил, что ему остается единственное: осторожно и как можно незаметнее отползти в сторону, к левому краю, а потом также ползком выбраться из пещеры. Может быть, эта тварь сейчас спит, а если и не спит, все равно это его единственный шанс. Но, разумеется, прежде чем продвинуться к стене, он скосил глаза в ту сторону. О ужас! Еще одна чудовищная когтистая лапа.

Думаю, никто не станет упрекать Юстаса за то, что в этот миг он заплакал. Его поразило, какие огромные слезы начали капать вниз, на сокровища. К тому же они показались ему слишком горячими. От них так и валил пар.

Но плакать было бесполезно. Во что бы то ни стало Юстас решил выбираться наружу, даже если придется проползти между двумя драконами. И он начал тихонько вытягивать вперед правую руку. И передняя когтистая драконья лапа с правой стороны проделала то же движение! Тогда он попытался шевельнуть левой рукой. И с этой стороны конечность дракона тоже зашевелилась.

Два дракона, зажавшие его с двух сторон, как бы дразнили его, повторяя каждое его движение! Это было уж слишком! Его нервы не выдержали, и, не обращая внимания на драконов, он стрелой рванулся к выходу.

Тут все сразу застучало: звенело золото, скрежетали ломающиеся камни. Он решил, что драконы кинулись за ним вдогонку, но оглянуться назад не было ни времени, ни сил. Сломя голову летел он к озерку. Скорченная фигура мертвого дракона при лунном свете выглядела так жутко, что в другое время испугала бы Юстаса до полусмерти. Но теперь он даже не взглянул на нее. Единственным желанием было поскорее нырнуть в воду.

Но здесь у озера и случилось самое страшное. Во-первых, как гром поразило его открытие, что он бежал на четвереньках, хотя никак не мог понять, почему. А во-вторых ... Нагнувшись над водой, он сразу отпрянул назад — прямо из глубины озера на него уставился еще один дракон. Только тогда он понял все: драконья морда в воде была его собственным отражением. Не могло быть никаких сомнений: отражение двигалось, чуть только двигался он сам; оно открывало и закрывало рот, когда он открывал и закрывал свой.

Он превратился в дракона, пока спал!

Заснув на драконовых сокровищах с алчными, драконьими мыслями, он сам стал драконом.

Это объясняло все. Значит, не было с ним в пещере двух драконов. Был лишь один дракон — он сам. Когтистые лапы справа и слева были его собственная правая и левая передние лапы. Два столба дыма поднимались вверх из его собственных ноздрей. Что же касается боли в левой руке (точнее, в том, что некогда было левой рукой), то, скосив левый глаз, он теперь увидел ее причину. Браслет, который так свободно продвинулся выше локтя на мальчишеской руке, оказался слишком мал для толстой, как пень, передней драконьей лапы. Он так глубоко врезался в чешуйчатую плоть, что по обе стороны от него вздулись пульсирующие горбы. Долго он пытался подцепить и разорвать браслет своими драконьими зубами, но ничего из этих попыток не вышло.

Несмотря на боль и омерзение, Юстас почувствовал какое-то странное облегчение. Что бы там ни было, теперь уже бояться нечего. Это он теперь будет наводить ужас на всех, никто в мире — может быть, кроме рыцарей, да и то далеко не всех — не посмеет на него напасть. А сам он, стоит только захотеть, сможет запросто расправиться с кем угодно, даже с Каспианом и Эдмундом...

Подумав об этом, он вдруг понял, что ему совсем не хочется расправляться с ними. Ему хотелось лишь одного: быть им другом Ему хотелось снова быть среди людей, говорить, смеяться, обмениваться новостями, делиться всяким добром. А ведь он теперь был чудовищем, отверженным от всего человеческого племени. Тут-то и пришло к нему чувство тоскливого, жуткого, невыразимого одиночества. Он уже понял, что все, с кем он так враждовал, на самом деле никакие не злодеи. Впервые в голову закрался вопрос: а является ли он сам в действительности тем славным парнем, каким всегда себя считал... Ему захотелось поскорее услышать снова голоса своих спутников.

Теперь его бы осчастливило и одно доброе слово, даже от Рипишиппи.

Подумав об этом, бедный дракон, который совсем еще недавно был Юстасом, зарыдал во весь голос. Вряд ли кто в состоянии представить себе это зрелище: могучий дракон в пустынной долине при ярком лунном свете плачет навзрыд, а из глаз его капают в озерко огромные дымящиеся слезы...