Дом без ключа - Азаров Алексей Сергеевич. Страница 48

В понедельник Жак-Анри уехал в Нант и вернется не раньше среды. Жаклин должна отвечать, что он гостит у знакомого промышленника в Фонтенбло и просит всех, кому он нужен, позвонить или зайти в среду до полудня. Во второй половине дня у него назначена встреча с военными приемщиками из Тодта, подполковником и майором, в чьем обществе Жак-Анри отчаянно кутил всю прошлую пятницу. Они начали с утра выпивкой в кабинете, потом немцы отвезли Жака-Анри на машине к «Максиму», и дело кончилось коньяком опять-таки в кабинете, причем Жаклин вынуждена была варить им кофе и терпеливо сносить ласковые щипки, которыми подполковник выказывал ей свое расположение. Майора рвало, и поэтому женщины его не интересовали. Жаклин с трудом отделалась от подполковника, всерьез вознамерившегося проводить ее домой, и в понедельник собралась пожаловаться Жаку-Анри, но не успела: он позвонил по телефону и предупредил, что едет в Нант. Жаклин привезла ему на вокзал письма, пришедшие в субботу и воскресенье. Жак-Анри ждал ее на перроне и выглядел отвратительно. Глаза его запали, а лицо было зеленым. Жаклин стало жаль его, и она поцеловала его в щеку, хотя и была сердита.

— Пройдет, — сказал Жак-Анри и погладил ее по волосам. — Будьте умницей и ведите себя хорошо.

— Я не девочка! — обиделась Жаклин. — И не хлещу коньяк с немцами.

— Вам не нравится мой образ жизни?

— А вам?

— Честно говоря, не очень! Но что поделать, дорогая?

— Разве пьянствовать необходимо?

— Оставим это… Мне пора.

— В среду?

— Да, и не ошибитесь, где я! Запомнили? Я в Фонтенбло, у барона д'Ашьера. Если позвонит мужчина и с акцентом спросит уважаемого сеньора Переза, не вешайте трубку. Он не ошибся и спрашивает меня. Ответьте ему, что в среду, не позднее часа, я буду в районе Ситэ, возле дома с числом, совпадающим с числом его лет. Запомнили?

— Еще бы!

— Вы умница, моя дорогая, и я рад, что мы работаем вместе.

Жаклин покраснела. После Марселя она была готова вот-вот влюбиться в Жака-Анри. По утрам подолгу сидела перед зеркалом, рассматривая себя, и страдала. Слишком крупные скулы, и глаза невелики. И брови одна выше другой. Пинцетиком она выщипала брови, вытянула их в ниточку с помощью карандаша; накрашенные губы сделали ее вызывающе яркой. Перед поступлением в контору Жак-Анри повел ее в салон и купил два платья, очень простых по фасону и очень дорогих. В подчеркнутой скромности линий было скрыто что-то привлекательное, и на Жаклин стали оглядываться, когда она завтракала в кафе. Перчатки, сумочка и туфли из кожи одного оттенка и качества, часики на золотом браслете и голубые камешки в ушах яснее ясного говорили, что Жаклин повезло и она пользуется расположением владельца фирмы. Слова Жака-Анри, что «так надо», ее мало утешали. Придя в контору в первый день, она с раздражением бросила сумочку на стол и сорвала перчатку.

— Меня принимают за содержанку! Это уже слишком, слышите!

Жак-Анри успокаивающе погладил ее по плечу.

— Казаться содержанкой и быть ею — понятия разные.

Жаклин уперла руки в бедра.

— Что ж, по-вашему, мне надо повесить вывеску на лоб: «Я не такая…»?

Объяснения Жака-Анри ее не удовлетворили, и с платьями она примирилась лишь тогда, когда он, устав спорить, сказал, что она плохо начинает совместную работу. «Не хватает только, чтобы мы тратили время на подобные объяснения. Со временем вы все сами поймете и посмеетесь над своей горячностью. И — довольно об этом!»

В новых туалетах и с «новым» лицом Жаклин стала почти неузнаваемой. Даже манеры стали другие. Куда подевались угловатые жесты, мальчишеское потряхивание челкой? Платья плотно облегали тело, и волей-неволей приходилось плавно двигаться, чтобы не лопнули швы.

Новые документы, новая одежда, новые грим и прическа… Казалось бы, и мать прошла бы мимо, встретив Жаклин на улице. И все-таки нашелся человек, который, кажется, узнал ее. Она сидела в кафе, в пассаже «Лидо», том самом, где в первый раз встретилась с Жаком-Анри, и думала о нем, о той встрече и о том, что это — судьба. Пристальный взгляд из-за витрины лег на ее лоб и словно надавил на него, заставив поднять голову от чашки с жиденьким супом. Худощавый брюнет в опрятном реглане был знаком. Жаклин определенно встречала его, но где и когда, не могла вспомнить. Взгляды их встретились, и брюнет улыбнулся, отходя… Жаклин покопалась в памяти, вороша мысленные портреты, но не нашла никого, кто был бы похож на этого брюнета. И все-таки они где-то встречались! Жаклин была достаточно опытна, чтобы отличить улыбку, которой как бы приветствуют малознакомых, но все-таки узнанных людей, от улыбки, знаменующей начало уличного флирта. Она готова была поручиться, что брюнет в реглане не собирался с ней заигрывать.

До самой конторы Жаклин ломала голову, пока ей не показалось, что брюнет и пассаж «Лидо» чем-то связаны между собой. Не здесь ли она видела его? Когда?.. Ну конечно, начало или середина февраля, завтрак из овощей, запотевшее окно кафе. Брюнет вошел и тут же вышел; тогда на нем был плащ. О мадонна, еще один вздыхатель!.. Жаклин засмеялась, представив себе его длиннейший гасконский нос. Жак-Анри, если бы хотел поухаживать за Жаклин, мог не опасаться такого соперника!

До самого вечера в Жаклин боролись два желания: подразнить Жака-Анри рассказом о поклоннике и умолчать о нем, подождав новой встречи. Назавтра она пошла в Лидо, и, конечно же, брюнета не оказалось… Господи, что за дура! Кому придет в голову влюбиться в такую страшилу, как она?.. Думая об этом, Жаклин жалела себя, пока ей не почудилось, что воспоминания о брюнете не замыкаются на одном кафе. Черт возьми, а не появлялся ли он раньше, задолго до пассажа?.. Она вовсю напрягала память, но так и не связала лицо брюнета и его гасконский нос с Парижем или Марселем.

Жак-Анри, с которым Жаклин, промучившись два дня, решила наконец поделиться сомнениями, был настроен гораздо серьезнее, чем она могла ожидать. Он запретил ей показываться в пассаже и посоветовал в тот же день переехать на новую квартиру, о которой тут же по телефону договорился с посредником из бюро найма.

Жаклин переехала.

Квартирка оказалась маленькой и удобной, на последнем этаже, под самой крышей. Консьержка без особого любопытства расспросила ее о привычках, сказала, что дверь внизу запирается, как и везде, в час ночи, и, получив от Жаклин пять франков, вручила ей ключи…

Дом совсем рядом с конторой. Это и плохо и хорошо. Славно, что можно поспать подольше за счет времени, уходившего прежде на дорогу; зато Жаклин меньше приходится ходить пешком и дышать воздухом. Окна в конторе всегда плотно закрыты: Жак-Анри еще в самом начале объяснил, что это сигнал, означающий «все в порядке». При опасности надо уловчиться опрокинуть на стекло бронзовую Терпсихору и постараться выбить его. В крайнем случае надо высадить его просто кулаком — даже если тебя застрелят за это на месте. С тех пор Жаклин старается, чтобы Терпсихора всегда стояла, где надо, — уборщица иногда снимает ее с подставки и забывает водрузить на место.

Сегодня с самого утра телефон работает с полной нагрузкой. Уже звонили из банка; битый час нес галантную галиматью Рене; дважды или трижды вызывал инженер из Бордо, ведущий по заказу немцев строительство на побережье; допытывался, где именно отдыхает Жак-Анри, страховой агент. Адъютант генерала Пиккеринга предупредил, что его начальник будет в Париже завтра и завтра же хочет видеть господина Леграна; некто назвавшийся «техником» попросил внимательно отнестись к открытке с видом на Нотр-Дам, подчеркнув, что марка не имеет значения.

«Надо ли это записать?» — думает Жаклин. Она боится забыть что-нибудь и вызвать неудовольствие Жака-Анри. И почему только он так сдержан и суров с нею?

Жаклин открывает бювар и заносит в него: «Нотр-Дам. Марка?» И тут же начинает опять трезвонить телефон.

— Приемная месье Леграна. У аппарата — секретарь.

Жаклин выучилась произносить эти фразы профессиональной скороговоркой, экономящей время и терпение клиента.