Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая - Корджева Елена. Страница 64

Поняв, что метод не работает, она снизошла до объяснений. Следуя за карандашом, используемым в качестве указки, вся троица послушно следовала нанесённым на бумагу маршрутом, где вместо населённых пунктов каждый квадратик носил имя человека. «Генеалогическое дерево», – вспомнила название Ева, с удивлением обнаружив себя и Алекса в самом низу разветвлённой схемы. Почему-то, найдя в шкатулке свидетельства о рождении детей Густы, она никогда не задумывалась, а кто же был прежде них. Упоминания об отце Георга, фон Дистелрое-старшем, как-то оказалось достаточно. Ей и в голову не приходило, что шкатулка могла содержать столько информации о предках. Оставалось только восхищаться целеустремлённостью Сони и послушно следовать за кончиком карандаша, переходящего к новым и новым именам. В глазах рябило от Вильгельмов, Анн-Марий, Фредериков и Александров.

В какой-то момент Дистелроев сменили Ашберги. Вдруг глаз зацепился за фамилию, показавшуюся настолько знакомой, что Ева не поверила самой себе и принялась перечитывать содержимое привлёкшего внимание квадратика. Но Марис опередил её, озвучив вертевшийся на кончике языка вопрос:

– Погоди, это какой Кетлер?

– Фредерик-Казимир. – Соня видимо решила, что почерк оказался неразборчивым.

– Нет, погоди, – Марис в свойственной ему манере продолжал добиваться ответа. – Я вижу, что Фредерик-Казимир. А вот тут, выше?

Он бесцеремонно тыкал пальцем в квадратики, до которых пока не добрался кончик карандаша.

– Вот тут, я вижу: Якоб, Вильгельм и Готхард. Это что, тот самый Готхард Кетлер?

Ева смотрела на лист, в который почти обвинительным жестом упёрся палец любимого, и чувствовала, как краска заливает её лицо, шею и грудь. У неё даже перехватило дыхание, ибо прежде, чем Соня открыла рот для ответа, она уже знала: «Да, тот самый».

Алекс, для которого история Латвии была сплошным белым пятном, смотрел на происходящее большими глазами, абсолютно не понимая, что произошло только что.

Соня, наконец, догадалась.

– Ой. – Она в смущении даже прикрыла на секунду ладошкой рот, – Я даже не подумала.

– Да о чем ты не подумала? Кто-нибудь мне скажет, что происходит?

Алекс переводил взгляд с одного на другого участника немой сцены, ожидая ответа.

– Скажу. Я скажу.

Казалось, что больше уже краснеть некуда, но, видимо, Еве это удалось. Во всяком случае, она чувствовала, как горячая волна вновь заливает лицо, но понимала – сказать Алексу правду должна именно она.

Стараясь не обращать внимания на уставившуюся на неё Соню и на Мариса, пока не убравшего руку с бумаги, она сказала то, о чём, как ей теперь казалось, могла бы догадаться и раньше, только открыв шкатулку с драгоценностями. Ну кому же ещё могло принадлежать такое богатство?

– Происходит то, что Соня, исследовав документы, вывела наше генеалогическое дерево. И если она не ошиблась, – Ева проигнорировала протестующе поднятую руку подруги, – если она не ошиблась, то по отцовской линии мы с тобой являемся потомками герцога Курляндского – Екоба Кетлера. А он, если я правильно помню историю, был внуком магистра Ливонского ордена Готхарда Кетлера.

Она говорила и ощущала гордость. Гордость за предков, оставивших немалый след в истории. Но в то же время в душе непостижимым образом вместе с гордостью шевелился страх. Не такой сильный, какой она испытала, обнаружив в своём доме бандитов, и не то чувство досады, когда едва не съехала в кювет. Скорее, это было похоже на робость, порой возникающую, когда ты приближаешься к чему-то большому и незнакомому, и непонятно, как оно себя поведёт. Здесь факторов неизвестности возникало столько, что робость, пожалуй, была уместной.

Алекс смотрел на неё во все глаза, а лицо – и уши, отметила машинально Ева, – с каждым словом, казалось, краснели ещё больше. Видимо, эта фамильная черта передалась обоим прочно и навсегда.

Соня уже не в первый раз удивлялась тому, как хорошо будущие латышские родственники знают историю своей страны. Вряд ли её германские друзья смогли бы так уверенно называть пофамильно и поимённо баронов и герцогов. С другой стороны – выступила с уточнением профессиональная щепетильность – до Бисмарка, объединившего Германию, там баронов было больше, чем могло удержаться даже в самой вместительной голове. Здесь же речь шла об одном, зато оставившем весьма внушительный след в истории. Разумеется, люди им гордились. И это вызывало уважение.

Ева, закончив краткий исторический экскурс, оглядела присутствующих, поймав изумлённый взгляд Алекса, одобрительно-подтверждающий – ни в чем не ошиблась – будущего дипломированного историка культуры и, светящийся невероятной гордостью, – Мариса. В ней было столько любви, что казалось – мгновение – и она, перелившись через край, хлынет и затопит её всю, поглотив без остатка. Этот большой парень буквально излучал надёжность и преданность. И это было хорошо.

Алекс, похоже, воспринял информацию со стоицизмом учёного, столкнувшегося с очередной проблемой, требующей решения. Ибо немедленно задался поисками оного:

– И что теперь с этим делать?

Этот, казалось бы, по-детски бесхитростный вопрос, требовал ответа. Причём от каждого.

Его уже не раз успела мысленно задать себе и Ева: «А что с этим делать?»

Можно, разумеется, сделать вид, что квадратики, нарисованные на бумаге, не имеют к ним ни малейшего отношения. Тем более что вопросов, требующих неотложных решений и без того предостаточно.

Марис, словно читая её мысли, попытался вновь их систематизировать. Смена фамилии соседствовала с необходимостью предпринять упреждающие шаги на случай возможных, более того, весьма вероятных нападок Рудольфа Шварца, а то и ещё какого-нибудь любителя поживиться за чужой счёт. Здесь же, в списке то ли проблем, то ли неотложных дел значилось принятие в собственность всего наследия прадеда фон Дистелроя, всех «заводов-пароходов», обозначаемых в разговоре словом «концерн», и необходимостью вникать в его работу. К тому же казалось абсолютно нерачительным содержание огромного состояния, полученного в виде камней и драгоценностей, валяющимся, пусть и в банковском сейфе под надёжной охраной, но безо всякой пользы.

Каким образом повлияет на события изваянное Соней генеалогическое древо, было совершенно неясно, но вероятность того, что обязательно повлияет, выглядела весьма внушительной.

– Да, задачка. – Алекс продолжал осмысливать информацию.

Решив прибегнуть к традиционному способу снятия напряжения, Ева включила кофеварку. Привычное шипение, разносящее по дому всеми любимый аромат, слегка разрядило обстановку. Бароны там в роду или нет, в любом случае ничего, кроме порции хорошего кофе не придумано для передышки в стремительной череде событий.

Дождавшись, когда получит свою чашку, честно наполненную кофемашиной, Соня вытащила очередную бумагу.

Старинный артефакт был вполне профессионально упакован в пластик, но, судя по выражению её лица, где к любопытству и подобающей случаю загадочности примешивалась некая доля торжественности, являл собой нечто заслуживающее особого внимания. Документ был вручён Еве с напутствием:

– Вот, возьми. Прочитай вслух.

Разумеется, из всех присутствующих она – профессиональный переводчик – единственная могла читать, быстро переводя с листа для всех присутствующих. Даже несмотря на современную упаковку, документ внушал мысль о древности, а дата, указанная в конце письма, лишь подтверждала эту мысль: 16 ноября 1670 года. Никогда прежде ей не приходилось читать письма, отправленные более трёхсот лет назад. Чернила, нанесённые, видимо, ещё гусиным пером, давно выцвели и слова, написанные острыми готическими буквами, разбирались с трудом: «Mein lieber Alexander…»

Все посмотрели в правильный квадратик, куда Соня, немедленно ткнула карандашом, – судя по имени и дате, письмо адресовалось младшему сыну Екаба, которому в ту пору было едва ли двенадцать лет.

«Мой дорогой Александр», – медленно продираясь через незнакомый почерк, Ева читала, борясь с неловкостью оттого, что письмо, написанное отцом младшему сыну, явно не предназначалось никому другому.