Танковая атака - Воронин Андрей Николаевич. Страница 43

– Не обольщайся, – посоветовал генерал. – Прости, конечно, но мне не нравится твое поверхностное, легкомысленное отношение к этому заданию. Ты меня просто удивляешь, Глеб Петрович. До такой степени недооценивать противника – это на тебя не похоже. Неужто зазнаваться начал?

– Зазнался, постарел… Может, и мне пора на переплавку? – Сиверов небрежно бросил на стол папку с досье, которая с негромким шлепком приземлилась почти точно на то же место, откуда ее взяли минуту назад. – Сдадите меня по накладной в «Спецтехремонт», они пришлют составленный по всей форме отчет об утилизации, а через месяц выгрузят меня из трюма в желтой жаркой Африке. И буду я там до скончания века отстреливать политических оппонентов какого-нибудь чернокожего гаранта конституции. Как положено, под руководством опытного куратора, генерала Папуаса Мумбо-Юмбовича М'бактумба – в аксельбантах на голое тело и без штанов. А платить мне будут бусами из ракушек… Слушайте, Федор Филиппович, а может, вместе рванем? На что он мне сдался, этот Мумбо-Юмбович? С вами-то привычнее! Мы же там горы свернем! Начнем с Килиманджаро, а дальше видно будет…

– Без штанов – это заманчиво, – сказал генерал. – Надо подумать. А ты пока поразмысли над моими словами. Тем более что я не предполагаю, а точно знаю, что тебе придется столкнуться с довольно опасным противником. Вот он, взгляни.

Вынув из портфеля, он положил на стол цветной фотопортрет какого-то неизвестного Сиверову человека. У незнакомца было худое костистое лицо с острыми скулами, выдающимся вперед подбородком и близко посаженными, с недобрым прищуром, глазами. Лицо это затенял утиный козырек форменного кепи, какие носили в последнюю германскую войну нижние чины вермахта, да и одет обладатель этого лица был во что-то, подозрительно смахивающее на немецкий френч без погон, петлиц и прочих знаков отличия.

– Это что за ископаемое? – поинтересовался Глеб. – Какой же изверг его семьдесят лет в плену-то держал? А главное, как хорошо сохранился! Это в его-то годы! Неужели гитлеровцы все-таки отыскали в Тибете секрет бессмертия?

– Оставим в покое гитлеровцев, – предложил Федор Филиппович. – Хотя, как видишь, данный персонаж склонен, как минимум, романтизировать образ военнослужащего вермахта. Это можно объяснить его нынешней специальностью. Определенного названия у нее нет, а суть сводится к тому, что он присматривает за коллекцией господина Кулешова. Присматривает, как ты понимаешь, в самом широком смысле этого слова – обеспечивает сохранность, исправность и боеготовность техники, а также охрану объекта и контроль над задействованным там персоналом. Короче, если провести напрашивающуюся аналогию с армией, совмещает обязанности зампотеха, зампотыла, командира роты охраны, особиста и так далее.

– Универсал, – сказал Глеб. – От скуки на все руки. Что-то вроде коменданта. Ну, и кто он, этот универсальный гений?

– Некто Мордвинов Анатолий Степанович, полковник в отставке. Так, по крайней мере, он сам себя называет. Вот он-то и является носителем реальной угрозы. Видишь ли, собственной службы безопасности как таковой в «Спецтехремонте» нет. Пропускной режим обеспечивает обыкновенная вневедомственная охрана, в спецчасти сидит человек, который занимается закрытой документацией, и этого, в общем, достаточно: в конце концов, их производственная база – это просто ремонтный завод, на котором разбирают на запчасти и режут на куски танки, давным-давно распространившиеся по всему миру почти так же широко, как автомат Калашникова. Определенная степень секретности обеспечивается скорее по привычке, чем в силу необходимости, красть оттуда нечего, кроме инструмента, да и тот чересчур громоздок… Короче говоря, собственное гестапо там просто не нужно. Иное дело – полигон. Формально это просто не совсем обычное загородное домовладение, а по сути… Ну, ты на месте сам разберешься, что он представляет собой по сути. Охраняется это место по-настоящему, секреты там хранить умеют, и Мордвинов занимается режимом на объекте всерьез, причем по собственному почину, с удовольствием и так эффективно, что другой начальник службы безопасности Кулешову просто-напросто не нужен.

– Энтузиаст? Да, это скверно.

– Это не просто энтузиаст, это гораздо хуже. Вот послушай, что нам удалось о нем узнать…

Глеб посмотрел в окно, за которым медленно, словно нехотя, сгущались неторопливые дождливые сумерки, опустился в свободное кресло, закурил и стал слушать, что людям Федора Филипповича удалось разузнать об отставном полковнике Мордвинове. По мере того, как недолгий рассказ генерала продвигался к финалу, брови благодарного слушателя поднимались все выше, собирая кожу на лбу в изумленную гармошку.

Анатолий Степанович Мордвинов, одетый, по обыкновению, так, что его можно было принять за пленного нацистского солдата, стоял, привалившись плечом к шершавому бетону стены, и курил, пуская дым в длинную горизонтальную амбразуру. В амбразуре была установлена старая немецкая стереотруба с великолепной цейсовской оптикой: поодаль, угрожающе выставив наружу длинный, одетый в ребристый кожух хобот, тускло отсвечивал вороненым металлом крупнокалиберный станковый ДШК. Пулемет стоял здесь исключительно для антуража, но снаряженная патронами калибра 12,7 лента была заправлена в казенник: хозяин любил, чтобы все было по-настоящему или, как минимум, выглядело как настоящее.

В амбразуру Мордвинов не смотрел, поскольку и так, не глядя, превосходно знал, что именно там увидит. Снаружи от подножия насыпного вала и до затянутого туманной мглой лесистого горизонта распростерлось бугристое, изрытое воронками, исполосованное гусеницами, испятнанное купами кустов и островками леса пространство полигона. Дождя не было, но с самого утра на землю лег туман, сквозь который очертания предметов виделись смутно, как сквозь тонкую папиросную бумагу. Снаружи в амбразуру тянуло сырым холодком с запахами опавшей листвы и грибной прели, откуда-то доносился раскатистый стук бьющего длинными очередями пулемета, накладывавшийся на хриплое, прерывистое рычание танкового двигателя.

Обширное, почти голое помещение наблюдательного пункта расположилось на верхушке земляного вала, в толще которого, надежно защищенный ею от случайных попаданий, притаился особняк Кулешова. Из холла сюда можно было попасть лифтом или по винтовой лестнице, обнесенный металлическими перилами колодец которой виднелся в дальнем углу. Стены были до половины обшиты пластиковыми, под мореный дуб, панелями, выше которых не наблюдалось ничего, кроме серого железобетона со следами аккуратной, дощечка к дощечке, деревянной опалубки. Сергей Аркадьевич, разумеется, предпочел бы пластику натуральное дерево, но обращенные на три стороны света амбразуры НП не закрывались даже зимой, а ежегодно приглашать плотников для замены испорченной обшивки он не хотел – не потому, что жалел денег, а потому, что не выносил присутствия в своих владениях постороннего быдла. «Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа», – было сказано о декабристах. Происхождение у Сергея Аркадьевича Кулешова было самое что ни есть народное, и, видимо, именно поэтому он старался держаться от народа как можно дальше – если получится, то еще дальше, чем те чудаки, что без малого двести лет назад устроили заварушку на Сенатской площади.

Сергей Аркадьевич сидел за столом почти в центре помещения, свободно развалившись на складном стуле с парусиновым сиденьем. На плечи его был накинут кожаный реглан, добытый на армейском складе вещевого довольствия, где с неизвестной целью – надо думать, на случай войны и всеобщей мобилизации – по сей день хранилось обмундирование, пошитое еще до нападения Гитлера на Советский Союз. В свободное время Сергей Аркадьевич целиком отдавался своему увлечению. Правда, по полной форме он одевался редко, лишь во время костюмированных военных игр со стрельбами и танковыми боями, но, когда здесь, за городом, нужно было надеть что-нибудь немаркое или, как сейчас, набросить что-нибудь для тепла, чтобы не просквозило, с удовольствием прибегал к услугам своего военного гардероба.