В день пятый - Хартли Эндрю Джеймс. Страница 40

Прямая тропа, вырубленная в камне и пепле склона горы, с открытой стороны была огорожена деревянными перилами. На самом верху деревьев не было. Вершина оказалась гладкой и безликой, если не считать лежащих кое-где глыб из той же самой пористой породы, выброшенной из кратера. Томас ожидал, что камень будет серым, однако доминировали бурый, розовый и фиолетовый цвета. Скалы, зернистые, словно хлебный мякиш, были пронизаны пустотами. Тут и там зеленели пятна лишайника и скудные клочки травы, но, в отличие от густых зарослей на плодородных почвах подножия горы, здесь растительности было совсем мало. Вершина представляла собой голую, безжизненную пустыню, обладающую собственной дикой красотой.

Все уже направлялись домой. Мимо непринужденно пробежала группа итальянских подростков, но остальные туристы, в основном не местные, многим из которых было уже лет пятьдесят, а то и шестьдесят, выглядели измученными. Пропустив сестру Роберту вперед, Томас устало брел вверх, время от времени оглядываясь. Наверное, они были последними, кого пропустили к кратеру.

Им потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до вершины. Маленький киоск, торговавший прохладительными напитками и открытками, уже закрылся. Кроме них, здесь больше почти никого не было. С внутренней стороны тропы зазубренные обломки, обозначающие край кратера, кое-где прерывались местами, и только одна чугунная цепь отделяла туристов от зияющей пустоты. Томас осторожно заглянул вниз, сам не зная, что ожидал там увидеть, и обнаружил огромную конусообразную вмятину из крошечных камней. По краям виднелись треснувшие и расколотые скалы, обожженные в черный и белый цвета, с виду прочные, как кремень, но не выдержавшие напора подземных сил. Из стен кратера повсюду вырывались ленивые струйки дыма, но середина конуса казалась спокойной и застывшей. Жара не чувствовалась, в воздухе ощущался лишь слабый едкий привкус серы.

— Сюда, — сказала сестра Роберта, направляясь вдоль кратера по тропе, еще уже той, по которой они поднялись.

Дорожка спускалась по внешней стороне конуса и скрывалась из виду.

— Куда она ведет? — спросил Томас, уныло глядя на тропу.

— Вокруг кратера, — весело объяснила сестра Роберта. — Нужно обойти всю вершину. Хорошенько все рассмотреть. Идемте, Томас.

Найт уныло побрел вслед за облаком пыли, поднятым ее шагами. Солнце уже опустилось к самому горизонту, последние туристы начали спускаться вниз.

— С противоположной стороны можно посмотреть на залив через кратер, — оглянувшись, крикнула сестра Роберта.

— Жду не дождусь этого, — пробормотал Томас.

— Там надо бы помолиться.

Все лучше и лучше.

У Томаса разболелись ноги.

— Давайте помедленнее, — окликнул он. — Кажется, у меня появились стигматы. [19]

— Что? — обернувшись, озадаченно спросила сестра Роберта.

— Стигматы, — ответил Томас. — Ну, знаете, когда разбиваешь в кровь руки и ноги. В данном случае ноги.

— Да, стигматы, — сказала она с прежним недоуменным, даже обиженным видом. — Просто я не расслышала.

— Извините, — пробормотал Томас. — Неудачная шутка.

— Ничего страшного, — ответила сестра Роберта. — Я привыкла иметь дело с теми, кто не понимает чудес.

— Вы верите во все это? — спросил он искренне, без всякой насмешки. — В доказательство ран Христа?

— Конечно, — подтвердила монахиня и добавила серьезным тоном: — Неисповедимы пути Господни.

— Но стигматы, — настаивал Томас. — Я хочу сказать, какой в этом смысл? Зачем Богу наносить людям раны? Я этого не понимаю.

— Сама я никогда с этим не сталкивалась, однако не сомневаюсь в том, что такое бывает, — сказала сестра Роберта. — В мире много греха. Иногда Господь считает нужным карать за него чудесами. — Томас молча уставился на нее, но она продолжала идти не оборачиваясь. — Смотрите. — Мы почти дошли до противоположной стороны.

— Да, — согласился Томас.

— Наверное, нам нужно помолиться за упокой души того бедняги, которого убили. Это место наполнено величием Господа.

Взобравшись по россыпи вулканического шлака к самому краю, сестра Роберта посмотрела через огромное жерло на море. Солнечный диск стал янтарно-желтым, и внутренность кратера была рассечена надвое. Одна половина терялась в густой тени, другая горела оранжевым светом, дрожащим, словно пламя. Вокруг не было ни души.

— Преклоните колени вместе со мной, — велела сестра Роберта, опускаясь.

Ее лицо, озаренное тем же самым сиянием, казалось страстным, излучающим убежденность.

Томас поднялся к ней, но не стал вставать на колени. Мысли у него в голове неслись вихрем.

— Как звали убитого? — спросила сестра Роберта.

Она стояла на коленях, закрыв глаза, сложив руки, направив пальцы к небу и напоминая статую Богородицы.

— Сато, — рассеянно произнес Томас.

— Мы благодарим Господа за этот прекрасный день и молимся за спасение душ мистера Сато и отца Эдварда Найта, — начала монахиня. — Да упокоятся они с миром. Отче наш, сущий на небесах!..

Она проговаривала слова медленно, чтобы Томас мог к ней присоединиться. Он так и сделал, но неловко, дрогнувшим, едва слышным голосом. Найт ожидал чего-либо более подходящего: «Даруй ему вечный покой, Господи…» Что-нибудь в таком духе. Но сестра Роберта выбрала «Отче наш».

— Хлеб наш насущный даждь нам днесь, — продолжала она.

Томас не отрывал взгляда от огромного дымящегося жерла. Подъем дался ему тяжело. Было что-то сюрреалистическое в самом этом месте, в молитве — впервые за много лет — за упокой души его брата, вместе с этой женщиной, которую он не знал.

— Якоже и мы оставляем должникам нашим…

Все было как во сне, словно сомнения и печали неожиданно поднялись на поверхность, но Томасу не давали покоя другие мысли. Он вспомнил, что отец Пьетро прочитал проповедь о непорочном зачатии, словно отголоски в пустом тоннеле услышал рассказ об этом.

«Конечно, я почти ничего не поняла — слишком плохо владею итальянским, — но это была красивая проповедь, полная страсти и благочестия. К концу отец Пьетро чуть не плакал при мысли о том, что Господь был зачат без греха, после чего вошел в наш ужасный мир…»

Тогда Томас был слишком зол, однако с тех самых пор эта фраза непрерывно крутилась у него в подсознании. Ведь непорочное зачатие не имеет никакого отношения к рождению Христа, да? Сейчас Томас почти не помнил всего этого, однако был уверен, что речь шла о рождении Девы Марии, единственного человека после Адама и Евы, появившегося на свет без пятна первородного греха. [20]

Нахмурившись, Томас перестал повторять знакомые слова, и голос сестры Роберты продолжал звучать один:

— Да приидет Царствие твое; да будет воля Твоя и на земле…

Сонливость, сползание к скорби как рукой сняло.

— Во веки веков. Аминь.

У Томаса в памяти всплыли другие слова о том, что иногда Господь считает нужным карать за грех чудесами. Карать? Стигматами?

Стигматы — символ набожности, проявление святого поклонения распятому телу Христа.

«Да приидет царствие Твое…»

Сейчас многие католики уже не обращали внимания на это, но клариссинка, конечно же, должна знать.

«Во веки веков».

Особенно поскольку самым знаменитым из всех стигматиков был…

— Святой Франциск, [21]— прошептал вслух Томас. Тут до него дошло, что сестра Роберта уже не стоит на коленях рядом с ним. Она оказалась у него за спиной.

Глава 43

Чума пришла в движение, не завершив молитву. Найт казался ей рассеянным, уставшим, на грани слез, на что она и рассчитывала с самого начала. Бесшумно поднявшись с земли, Чума достала из кармана на груди маленький «вальтер», одним небрежным, умелым движением навела пистолет на затылок Томаса и сдвинула большим пальцем рычажок предохранителя.