В день пятый - Хартли Эндрю Джеймс. Страница 5

Взяв одну коробку из-под обуви, Томас вывалил ее содержимое на кровать. Большая часть казалась ему просто мусором — корешок билета на бейсбольный матч, несколько выцветших фотографий без рамок, запыленная магнитофонная кассета, какая-то странная серебряная побрякушка в форме рыбки, огрызок карандаша. В то же время у Томаса возникло впечатление, что все эти вещи были собраны вместе, поскольку когда-то имели какой-то особый смысл. Эта мысль подействовала на него угнетающе.

Томас перевернул одну из фотографий, и у него перехватило дыхание. Со снимка смотрело его собственное лицо, улыбающееся, уверенное, которое он тщетно старался найти в зеркале на протяжении последних шести лет. Рядом с Томасом стоял брат в полном облачении священнослужителя: сутана, воротничок. Однако Эд каким-то образом все еще выглядел таким, каким был, когда учил Томаса принимать крученую подачу и показывал ему лучшие комиксы. Рядом с Эдом стояла Куми, с длинными черными волосами, уложенными в высокую прическу, как это принято у японок, в белоснежном подвенечном платье, настолько ярком, что его с трудом запечатлел фотоаппарат. Все трое улыбались, сияли от счастья, стоя в заросшем сорняками саду всего в каких-то ярдах от того места, где сейчас сидел Томас. Закрыв глаза, он позволил себе вспомнить Куми, что бывало с ним крайне редко, и внезапно прочувствовал ее отсутствие так, как это было сразу после ее ухода.

Фотографии было почти десять лет. Больше половины этого срока прошло уже после того, как она ушла. Томас вдруг подумал, что день свадьбы явился началом конца его отношений со своим братом. Они всегда были чуточку разными, но тот день, в самой своей возвышенности, несмотря на все то, что наступило за ним, стал последним мгновением их гармонии. Когда Томас встретился с братом в следующий раз, события уже разворачивались полным ходом. Их троих больше никогда не видели всех вместе улыбающимися.

Когда кто-то первый раз позвонил в дверь, Томас не обратил на это внимания, но после еще двух звонков он подумал, что, быть может, кроме него, в доме больше никого нет. Затем Найт вспомнил про адвоката, который должен был приехать сюда, чтобы встретиться с ним по поводу так называемого наследства, оставшегося от брата. Томас не мог думать об этом без смеха. Он быстро прошел по узкому коридору, спустился по шаткой лестнице и на мгновение остановился, гадая, не тот ли это бездомный, за которого его принял Джим, или прихожанин с не терпящим отлагательств духовным кризисом. Томас открыл дверь и ахнул, получив в лицо сильный удар холодного ветра.

Звонивший человек отступил на несколько шагов, словно собираясь поднять взгляд на окна в поисках признаков жизни.

Какое-то мгновение он смотрел на Томаса, не двигаясь с места, сжимая в одной руке черный чемоданчик, вторую засунув глубоко в карман, потом спросил:

— Вы Найт?

— Да, — ответил Томас, несколько удивленный подобной грубостью. — Заходите.

— Паркс. — сказал незнакомец.

— Прошу прощения?

— Паркс, — повторил тот, — Бен Паркс.

Он прошел мимо Томаса, не предлагая руки. Ему было лет тридцать, худое лицо, вьющиеся волосы, козлиная бородка и жесткие глаза, избегающие смотреть в лицо. Надетое на нем пальто выглядело старым и не по размеру просторным. Паркс не был похож на адвоката.

Томас провел гостя в спартанскую кухню и спросил:

— Вы хотите сразу пройти к нему в комнату или как?

Выражение лица адвоката напомнило то, какое было у Джима, когда тот понял, что Томас не просит подаяния.

— К нему в комнату?

— Извините, — сказал Томас. — Вы адвокат, пришедший по поводу вещей Эда, так?

— Эда?

— Эда Найта, моего брата. Священника, который умер.

Последовала еще одна доля секунды неопределенности, взгляд Бена сосредоточился. Какое-то время он молчал, затем его поведение изменилось, словно просветлело, и Паркс превратился совершенно в другого человека.

— А, так вы его брат. Извините. На самом деле я никогда не встречался с отцом Найтом и не знал его имени. Я принял за священника вас.

Томас рассмеялся.

— Нет. Все духовные, точнее сказать, католические гены достались моему брату. Я оказался обделен. Итак, вы хотите осмотреть его комнату? — поинтересовался Томас, двигаясь быстро на тот случай, если от его признания адвокату стало не по себе, а также потому, что бравада была напускной, фальшивой от начала и до конца.

— Конечно, — ответил адвокат. — Это было бы замечательно.

Томас проводил его наверх.

— Вы давно в городе? — спросил Паркс.

— Я здесь живу. Вернее, в Ивенстоуне, — уточнил Томас и добавил, сам не зная для чего: — В той его части, где подешевле. Я приехал сюда, как только узнал. Думал, мне придется пробыть здесь несколько дней, но у Эда совсем мало вещей, если только вам не известно что-то такое, о чем я не знаю. Так что это, скорее всего, не понадобится. Мать-Церковь, конечно же, проследит за тем, чтобы все было в порядке.

— Верно, — подтвердил адвокат.

Томас открыл дверь в жалкую крохотную спальню, грустно усмехнулся и сказал:

— Замок Найт.

Остановившись на пороге, адвокат внимательно осмотрелся по сторонам, не делая ни шага вперед, словно опасаясь испортить своими следами место преступления.

— Вряд ли мне что-нибудь отсюда понадобится, — сказал Томас. — Если только не выяснится, что у Эда был многомиллионный счет в каком-нибудь офшорном банке. Полагаю, все отойдет ордену.

— Вам что-то известно о жизни вашего брата, о принадлежащем ему имуществе, которое не сразу бросается в глаза?

— Думаю, машина на улице принадлежала Эду, хотя стоит в лучшем случае несколько сотен долларов, — сказал Томас. — Впрочем, быть может, она является собственностью прихода или иезуитов. Наверное, у Эда был с собой чемодан, а то и два. Не знаю.

— Что-нибудь еще?

— Послушайте, как говорится, мы с братом не были близки. По многим вопросам расходились во взглядах.

— Понимаю. Извините.

— Я не прошу сочувствия. Просто хочу сказать, что если вы поговорите со здешними жителями, с теми, с кем Эд работал, то узнаете о нем в тысячу раз больше, чем смогу рассказать я. Мне ничего о нем не известно.

Томас был зол и стыдился в этом признаться, но все сложилось именно так. Это была правда.

— Где он умер?

— Извините?..

— Вы сказали, что у вашего брата был с собой чемодан. Он уехал в отпуск?

— В каком-то смысле, — ответил Томас, глядя в окно. — Если честно, я не знаю.

— Вам неизвестно, куда он направился? — В голосе Паркса прозвучало недоверие, даже легкое раздражение.

— Нет, — устало признался Томас, захлестнутый нарастающим чувством унижения. — Куда-то за границу. Извините. Это так важно?

Адвокат мгновение поколебался, в его глазах мелькнуло сомнение, затем снова вернулась улыбка, уверенная и обнадеживающая.

— Не думаю, — сказал он.

— Не возражаете, если я просто оставлю вас здесь? — спросил Томас. — Я как раз собирался уходить.

— Конечно, — согласился адвокат. — Если вы мне понадобитесь, я крикну.

Томас с облегчением спустился вниз.

Минут двадцать Найт сидел за кухонным столом, уставившись на кружку со сколами, страстно желая чем-либо заполнить тишину, вернуться к себе домой. В конце концов, ему здесь было нечего делать. Все вышло так, как он и ожидал. Если это конец, то он оказался каким-то аморфным, не принесшим никакого удовлетворения, хотя Томас на самом деле не мог сказать, на что еще можно было надеяться. Быстро встав, он выхватил из внутреннего кармана ручку и стал искать, на чем написать. Развернув на столе смятую салфетку, Найт быстро нацарапал: «Джим, я уехал домой. Если не будет никаких сюрпризов, проследите за тем, чтобы вещи Эда достались людям и делам, которые имели для него значение. Я не имею отношения ни к первому, ни ко второму, и вы лучше рассудите, чего хотел бы мой брат. Извините за баскетбол. Спасибо. Т. Н.»

Томас перечитал записку. Сойдет. Она показалась ему слишком короткой, чересчур простой, но сейчас было не время становиться сторожем своему брату. Так обстояли дела последние шесть лет. К чему притворяться?