Портрет Мессии - Смит Крейг. Страница 27

Позже Мэллой собирался поведать всю эту историю Джейн Гаррисон, но потом подумал, что тем самым предал бы доверие графини. Мало того, вся эта правда могла выставить его в самом невыгодном свете как агента, которого использует в своих целях иностранная разведка: графиня могла работать и на Израиль. Глупость, конечно, не преступление, но подобной ошибки достаточно, чтобы отозвать агента, даже если он достиг желаемого результата. А если молчать, любые просчеты и забудутся сами собой.

Все остальное время своего пребывания в Цюрихе Мэллой все так же посещал ежегодные приемы графини, но наедине они больше не встречались. День у него выдался свободный, свою знакомую он не видел несколько лет и решил, что стоит нанести ей визит. Впрочем, у этого посещения была еще одна подспудная цель: несколько дней он читал о портретах Христа, написанных в двенадцатом веке, и не вполне понимал, чем продиктовано пристрастие Дж. У. Ричленда к византийским иконам. Решив вскользь упомянуть о них в беседе, Мэллой надеялся, что графиня сможет просветить его на эту тему.

Вилла графини располагалась в предгорьях Альп с видом на озеро Бриенц. Само здание представляло постройку девятнадцатого века, некогда здесь размещался отель, пришедший в полный упадок к тому времени, как графиня его купила. После реставрации она превратила его в свою резиденцию, которую крайне редко покидала. Единственным выдающимся событием были знаменитые ежегодные приемы. Мэллой не слышал, чтобы она сама навещала друзей или посещала какие-нибудь вечеринки. Она была писательницей и ученым. Ей привозили на дом все, в чем она нуждалась, от книг до продуктов. И если она нуждалась в обществе, то не поселилась бы в таком уединенном месте. Сам дом примостился на узком выступе, рядом с ревущим водопадом Гиссбах. Вокруг на несколько миль тянулся лес. С балкона открывался вид на Интерлакен на одном берегу озера и Бриенц на другом. Быть ближе к цивилизации графиня не желала.

Рене, или «ее человек», как она называла слугу по-английски, стоял у одной из дверей и наблюдал за тем, как Мэллой спускается по довольно крутой и местами опасной тропинке, проложенной рядом с водопадом. Другой человек на его месте приветствовал бы Мэллоя дружеским взмахом руки, но Рене просто смотрел. Это был мужчина неопределенного возраста, как и графиня: ему можно было дать и пятьдесят, и семьдесят. Он наголо брил странной формы голову, и, несмотря на темный цвет кожи, определить его национальность не представлялось возможным. Широкие плечи и мощный торс довершали портрет.

Несмотря на внушительные габариты и возраст, Рене двигался легко и грациозно, словно спортсмен. В отличие от своей хозяйки он не обладал способностью к языкам; Мэллой так и не смог определить, какой был для него родным. Рене объяснялся с графиней на ломаном итальянском, куда свободно вставлял немецкие, французские и английские слова, и акцент у него был совершенно непонятный. А о грамматике слуга, похоже, знал только понаслышке.

В одном только Мэллой не сомневался Рене беззаветно предан своей хозяйке; он всегда смотрел на графиню глазами верного и готового на все ротвейлера. Когда до дверей осталось ярдов пятнадцать, Мэллой остановился и спросил его:

— Графиня дома, Рене?

Вопрос был абсурден по сути своей, наверное, потому слуга не удосужился на него ответить. Он просто сжал и разжал огромные кулаки и отошел. Мэллой поднялся на веранду и уже собрался постучать в дверь, но тут появилась сама Клаудия де Медичи.

— Томас! Какой приятный сюрприз! Вы снова переехали в Цюрих?

— Прибыл всего на пару дней, по делам. Сегодня утром я свободен и осмелился нанести вам визит. Надеюсь, не слишком помешал вашим планам?

— Ничуть. Прошу, — Мэллой вошел в элегантно обставленную прихожую. Графиня провела его в гостиную и смешала для них два виски с содовой.

— Работаете над новой книгой?

— Я уже написала свою книгу. И писать другую пока не собираюсь, должно пройти какое-то время.

Графиня улыбнулась почти застенчиво; она была, как и прежде, неотразима. «Да, ничуть не постарела за эти годы, — подумал Мэллой. — Нисколько, с того самого дня, как мы познакомились. Все еще кажется женщиной под сорок. А это значит, — с изрядной долей отчаяния подумал вдруг Мэллой, — что теперь она моложе меня на целых десять лет!»

— Ну а вы, — начала она с улыбкой, словно прочла его мысли, — все еще работаете внештатным редактором?

В вопросе прозвучала некая игривость, может даже намек, и Мэллой улыбнулся.

— Увы. Уже на пенсии.

— Ну, надеюсь, что вы не совсем отошли от дел. Вы еще слишком молоды для такого унылого занятия, как сидеть дома.

— Стараюсь.

— Я слышала, вы живете в Нью-Йорке?

— У вас надежные источники.

— Это одно из преимуществ хороших связей.

Мэллой постеснялся спросить, кто именно выдал ей эти сведения. Уж кто-кто, а графиня умела незаметно получать информацию, зато свои секреты никогда не выдавала.

— А вы счастливы. По глазам видно.

— Весной собираюсь жениться.

— И что же, решили плюнуть на свое счастье, вернувшись к прежним занятиям?

Мэллой не сдержал улыбки, услышав столь сильное выражение. Сам он думал об этом несколько иначе, но, по сути, доля истины в ее словах есть. И он определенно был не первым на свете мужчиной, способным разрушить прекрасные взаимоотношения. Впрочем, ему не хотелось в этом признаваться, даже в шуточной форме. Кроме того, профессию свою он по-настоящему никогда не бросал, просто перестал быть активной фигурой на чужом поле.

— Если ждать, пока снова войдешь в дело, можно и опоздать, — неопределенно ответил он.

— Может, это вообще не ваша судьба.

— Считаю, что мы сами хозяева своей судьбы, графиня.

— А мне кажется, людям свойственно бросаться в ад из-за своих страстей, Томас. Они делают это постоянно. Впрочем, отговаривать вас не стану. Поступайте, как считаете нужным. Что же привело вас сюда? Наверняка пришли по какому-то делу?

Графиня умела читать мысли людей. Язык тела. Провоцировала и ждала реакции. Впрочем, она действовала при этом достаточно деликатно, да и относилась к Мэллою с явной симпатией, так что подобные выпады не слишком его смущали. Но умение этой женщины заглянуть в душу всегда вызывало у него удивление: уж не ясновидящая ли она?

— Просто подумал, вы сможете объяснить мне кое-что.

Слегка наклонив голову, графиня смотрела выжидательно и с любопытством.

— Что вам известно об иконах двенадцатого века с изображением Христа?

— Они мне определенно очень нравятся, хотя, боюсь, тут я в меньшинстве. Но что именно вы бы хотели узнать?

— Допустим, имеется византийский портрет Христа двенадцатого века. Сколько, по-вашему, он может стоить? В денежном выражении?

Графиня улыбнулась с таким видом, точно говорила с ребенком.

— Трудно сказать. Если картина в отличном состоянии, надо прежде узнать, подвергалась ли она реставрации. Ну и потом история ее происхождения. Это очень влияет на сумму. Люди, интересующиеся такого рода живописью, обычно больше ценят ее историю, а не художественные достоинства. Многие иконы появляются на рынке с небольшим переносным алтарем. Это может быть также какой-нибудь уникальный футляр или же дорожный сундучок. И эти предметы сами по себе являются произведениями искусства. Оклады бывают украшены драгоценными камнями, что также влияет на цену, не говоря уже о чисто художественной стороне. Кроме того, возможно, данной иконой владел какой-нибудь знаменитый человек. Изучая артефакты, можно почерпнуть немало информации о жизни особ царских кровей в Константинополе, ведь именно оттуда происходили первые иконы. Так, к примеру, принцесса Анна Комнина, [12]встретившая первых крестоносцев, даже написала книгу, где подробно описывала свои впечатления о предводителях этой армии. В том числе и об относительно малоизвестном Балдуине де Булонь. Именно его бароны избрали первым королем христианского Иерусалима. Если данная икона принадлежала ей и вы можете подтвердить это покупателям — в частности, мне, хотя я и не коллекционер, — предмет вызовет настоящий ажиотаж у ценителей подобных артефактов. Точнее я сказать не берусь — слишком мало информации.