Портрет Мессии - Смит Крейг. Страница 29

В ответ Антипа, которому следовало бы понять, что он допустил бестактность, заметил, что наместник избегает справедливого суждения. Тогда Пилат обратился к Иродиаде, которая проявляла в питье куда больше сдержанности. Он был уверен, эта женщина никогда бы не сказала ничего подобного.

— Сколь ни приятны и чудесны подаваемые здесь блюда и вина, все, боюсь, превосходит собравшаяся за столом прекрасная публика.

Этим комплиментом он надеялся закрыть вопрос о винах, но Антипа не собирался так просто сдаваться, и следующее его высказывание граничило с прямым оскорблением.

— Полезно осознавать различие между нашими культурами, вам так не кажется, наместник? И дело тут не только в искусстве выращивания лозы и климате, а также в том, как они влияют на качество винограда. Разница распространяется и на методы правления. К примеру, слышал я одну историю, и у меня нет оснований не верить ей: будто бы у вас возникли, если так можно выразиться, некоторые осложнения в Иерусалиме. Это правда?

— Прокуратор Иудеи постоянно ведет дела с Иерусалимом, тетрарх. До сих пор у нас не возникало ничего такого, что можно было бы назвать осложнением.

— Мой отец столкнулся с похожей ситуацией лет тридцать тому назад.

— И в чем же состояла эта проблема?

— Отрицание евреями образов. Только не подумайте, будто я хочу сказать, что методы отца были лучше. Приведу лишь один пример, и вы поймете, как восточный образ мышления помогает решать подобные недоразумения. Отец мой, как вам, несомненно, известно, был большим другом и союзником Цезаря Августа. Как и вас, того оскорбил отказ Иерусалима украсить город самыми скромными римскими символами. После перестройки второго храма Соломона император решил водрузить над вратами храмового комплекса орла из чистого золота — ведь именно это изображение несут ваши войска перед каждым легионом в знак того, что находятся на службе империи. Так же как и в вашем случае, когда вы поместили штандарт над главным входом во дворец, отец встретил сопротивление определенных радикальных кругов еврейского населения. А когда они явились, чтобы поговорить с ним об этом, он просто захлопнул двери у них перед носом, и этим дело и кончилось. Таков уж был характер моего отца, что никто — заметьте, никто! — не осмелился провоцировать его публичным выступлением.

— Насколько я помню, — начал Пилат, ощущая, как в нем закипает гнев и лицо наливается краской, — с этим орлом что-то случилось? Или я ошибаюсь?

Антипа улыбнулся с таким видом, точно предвидел этот вопрос.

— Совершенно верно. Когда священники узнали, что Ирод на смертном одре, они решили поднять восстание. Сама по себе идея, конечно, неглупая. Они понимали, что наследник Ирода, будущий царь Иудеи, мой сводный брат, должен как-то отреагировать на это. Заговорщики сделали ставку на то, что ответ этот будет умеренным, потому что протест не направлен прямо против Архелая и, кроме того, он, как человек новый, еще не уверен в своей власти. Священники придумали вот что: с крыши храма следует спустить на веревках двух крепких молодых людей, а их товарищи в это время должны отвлечь внимание стражников дворца. Работу проделали быстро, орел был снят. Когда подошли войска, его уже успели уничтожить. Отец мой впал в такую ярость, что поднялся со смертного ложа и вышел в зал, куда привели захваченных преступников. Он хотел увидеть их страх, но они твердили одно: учителя обещали, что бог вознаградит их вечной жизнью за то, что они отстояли честь его храма. Тогда Ирод распорядился применить пытки, узнал имена этих наставников, а потом приказал связать учителей и учеников вместе, чтобы сжечь на одном костре и отправить их души на небеса одновременно. Затем он приказал схватить рожденных в Иудее младенцев определенного возраста и убить их, поскольку давно ходили слухи, что некая дева родила Мессию, а Ирод хотел защитить свой род. Началась великая резня, все улицы были залиты кровью, и только после этого он вернулся на смертное ложе, где почил с миром.

— Разве евреи верят в жизнь после смерти, как римляне и греки? — спросила Прокула. Наверное, подумал Пилат, она не поняла, какое оскорбление только что нанес ему Антипа. Впрочем, неважно. Тетрарха сбил с мысли ее неожиданный вопрос, и он несколько подрастерял самоуверенность.

Иродиада улыбнулась, заметив это, и ответила на вопрос вместо мужа:

— Ессеи верят в это, как и фанатики зилоты. [13]Они разобщены, их лозунг — безвластие. Фарисеи, как всегда, во всем сомневаются, кроме Закона, ну а саддукеи, чьи семьи традиционно правят храмом и большинством торговых сделок в городе, придерживаются мнения, что жизнь — это все, что у нас есть.

— С тем же успехом можно быть атеистом, — заметил Пилат.

Он снова почувствовал, как его охватывает раздражение, оттого что священники придерживаются столь светских взглядов. Он знал атеистов и в Риме, но сам являлся сторонником элевсинских таинств, считая, что вечная и благословенная жизнь после смерти ему уже обеспечена.

Антипа тут же проявил интерес к этой новой теме.

— По опыту своему знаю, наместник, что из безбожников получаются самые лучшие священники.

— Тогда, получается, вы сам атеист? — спросила Прокула.

Иродиада, по всей видимости почувствовав, что гостям неприятна эта тема, а возможно воспользовавшись этим, шутливо и с нежным упреком заметила мужу:

— Супруг мой становится атеистом лишь поздно ночью, когда боги спят, а он, пользуясь этим, напивается до полного забвения. Но днем и ранним вечером он почитает каждый предрассудок, известный человечеству, и даже изобретает собственные. В противном случае, как мне кажется, он бы давно набрался мужества и вопреки своим предубеждениям арестовал бы проповедника Иоанна. Он в открытую подстрекает людей.

— Того, кого они называют Крестителем? — спросила Прокула.

— Того самого. Причем его совсем нетрудно найти. Каждый день в одно и то же время этот человек стоит в воде реки Иордан.

— Считаю, что его примеру должны последовать и другие евреи, — не без ехидства вставил Пилат. — До сих пор не могу понять их нежелания мыться.

А знаете, почему он колеблется? — спросила Иродиада, проигнорировав шутку Пилата.

— Молчать! — прикрикнул на нее Антипа.

В зале тут же настала мертвая тишина. Иродиада понимала: окрик этот предназначался только ей, — но сделала вид, будто он велел всем гостям замолчать, чтобы все услышали ее речь. И она продолжала, на что не отважилась бы ни одна римлянка:

— Он боится, что этот человек нашлет на него порчу, если он только осмелится его тронуть. А теперь позвольте спросить, может ли атеист бояться проклятия праведника? Вы когда-нибудь слышали о чем-то подобном?

— Ничего я не боюсь! Просто Иоанн более опасен в ореоле мученика. Пусть лучше бродит по пустыне, как помешанный.

— У отца твоего подобных сомнений и колебаний не было.

— Времена меняются.

— Как и люди. — Увидев, что муж ее не отвечает, Иродиада одарила Прокулу приятной улыбкой. — Антипа считает, ваш супруг навлек на себя неприятности, когда не стал убивать десять тысяч евреев. Я права, Антипа?

— Думаю, он упустил возможность преподать им хороший урок. Но каждый волен править по-своему и получать свой результат, как я уже говорил.

Пилат потянулся к чаше с вином, напомнив себе, что сегодня он гость и что этот человек, сколь бы дерзкими и невыносимыми ни казались его нападки, некогда водил дружбу с самим Тиберием.

— Я был готов к неповиновению, — ответил он, цитируя собственное письмо к Сеяну, которое написал на следующий же день после происшествия. — Но они не сопротивлялись. Лишь возносили молитвы своему богу, и, увидев это, я передумал. Я решил вознаградить этих людей, которые обратились ко мне с просьбой в законном порядке. К чему было проявлять жестокость? Вот в этом-то, как я полагаю, и состоит различие между Востоком и Западом.

— Хотите сказать, наместник, — заметила Иродиада игривым тоном, — что не испугались бы призраков десяти тысяч человек?