Бангкок-8 - Бердетт Джон. Страница 57

— Это относительная правда.

— Хотите превратить ее в абсолютную?

— Мы через это прошли. И установили, что несовместимы ни в культурном, ни в духовном плане.

— Подразумеваете, что всему виной мой несговорчивый американский характер? Вас от него воротит?

— Вы прекрасный агент.

— А что, если я стану мягче? Говорят, масло «Джонсонз бэби» этому очень способствует. — Кимберли усмехнулась и, избегая моего дикого взгляда, отвернулась к окну. — Это я в плане обмена информацией, — сказала она улице. — Протокол. Ваш полковник в этом вопросе очень щепетилен. Но и мы тоже.

В конце набережной мы свернули налево, затем направо. И на половине пути к Джомтьен-Бич съехали на частную дорогу к первоклассному кондоминиуму. Первоклассному — по тайским меркам. Покрытие дороги так и не удосужились починить с тех пор, как я приезжал сюда в последний раз несколько лет назад. Нам пришлось сидеть и ждать в машине, пока охранник откроет главные ворота.

Я рассчитал время на поездку с учетом транспортных проблем, и мы прибыли на место около полудня, когда все порядочные русские находятся в состоянии между трезвостью и пьяным забытьём. Было двенадцать минут первого, когда мы поднялись в пентхаус на тридцать седьмом этаже и я нажал на звонок. До этого я лихорадочно размышлял, стоит ли предварительно позвонить, и решил, что нет. Если Ямского застать с полудюжиной сибирячек без виз, или с просроченными визами, или явно с проститутками, он будет только разговорчивее. Все зависит от того, насколько он пьян. Если чрезмерно, то может вырубиться, как в прошлый раз. А если будет трезвым, замкнется в себе и, погрузившись в русскую меланхолию, откажется общаться.

Я решил, что мне повезло: дверь открыла белая женщина лет двадцати шести, с обесцвеченными волосами, толстыми губами и звериным взглядом, который она, видимо, считала неотразимым. На ней было очень короткое черное платьице с глубоким вырезом на груди. Ее духи не отвечали стандартам моей матери, но эта женщина вряд ли долго жила в Париже. Она смерила меня невидящим взглядом и уже собиралась закрыть дверь, но я успел показать удостоверение.

— Энди! — позвала она, не выказав ни малейшего волнения.

Вместо Ямского появилась другая женщина в шортах и майке. Затем следующая. На четвертой была застегнутая под горло длинная ночная рубашка.

— Это наезд? — спросила первая, скорее с любопытством, чем с тревогой.

— Не знаю, — честно ответил я. — Мне нужно поговорить с Андреем.

Наконец среди скопления женщин появился Ямской. Он был высок и худощав и сохранил большую часть волос, отчего казался моложе своих пятидесяти лет. Ямской присмотрелся и широко улыбнулся. А когда заговорил, я решил, что он принял нужную дозу спиртного.

— Сончай! Сколько лет, сколько зим! Заходи, дорогой друг!

Переступая порог, я покосился на Джонс, заинтересовавшись, удивило ее или нет, что дом, в который мы попали, если не считать присутствия женщин, нисколько не походил на жилище сутенера. В нем царил беспорядок, но этот хаос создавали книги. Они были повсюду: на стеллажах, на ковре, в углах и под перекосившимися креслами.

Джонс удивленно озиралась, но главным образом из-за женщин — они нервировали ее любопытными взглядами и гортанными замечаниями на русском. По моему скромному мнению, агент ФБР была намного привлекательнее любой из них, и это объясняло их волнение. Судя по всему, Джонс вообще не заметила книг, и я указал ей на них.

— Андрей — настоящий книжный червь. Вы только посмотрите: романы французские, русские, американские, итальянские. Но это легкое чтиво. Его специальность — физика. Он до сих пор следит за последними достижениями. Так, Андрей?

С моей стороны это прозвучало несколько нетактично. Ямской на мгновение помрачнел, но тут же пришел в себя и великодушно обнял меня за плечи.

— Тайцы совершенно равнодушны, только прячутся под маской ритуальной вежливости, — объяснил он Джонс. — Но если отбросить их поклоны и прочие формальные любезности, обнаруживаются люди, которым на все наплевать. — Он говорил с сильным акцентом, хотя и грамматически верно.

— Я уже прочувствовала, — согласилась Кимберли. Она обратила внимание на книги и потеплела к Ямскому — его странности были ей понятнее моих. Она читала о подобном типе людей и, наверное, видела их в кино. — Так вы в самом деле физик в отставке?

— Безработный. Выгнанный. Выброшенный на улицу. Не будем играть словами. Увольнение нависло надо мной еще в правление вселенского неудачника Горбачева. А когда пришел к власти вечно пьяный Ельцин и рухнула экономика, мне дали пинка под зад. Что ж, мы сами выбираем своих вождей. Мы, и никто другой.

Он провел нас в гостиную, продолжая жаловаться на Горбачева и Ельцина. Здесь хаос окончательно победил порядок. Единственным вразумительным ориентиром были маячившие на большом кофейном столе три открытые бутылки водки. Из каждой было немного отпито. Я уже знал русскую традицию откупоривать сразу несколько бутылок — одну со специями, другие с ароматом абрикоса или яблока. Это похоже на нашу привычку ставить к пряному мясу несколько соусов. Водка, конечно, — это не еда, но только если ты не русский.

Другие предметы, кроме водки, сразу выделить не удавалось. И в этом были повинны не только книги. В комнате валялось женское белье, туфли, пепельницы, раздавленные пивные банки, несколько неоткупоренных бутылок с вином. Вокруг кофейного стола обвился змеей шланг пылесоса, на трюмо у стены горной грядой вздыбились груды косметики. Не было ни вертикальных, ни горизонтальных линий, все валялось вкривь и вкось. В такой квартире с пятью спальнями поместились бы двадцать аккуратных тайских девушек, поддерживая ее в безукоризненной чистоте.

Две женщины прошли за нами следом, остальные остались ругаться в коридоре. Что-то бормоча по-русски, Ямской принялся освобождать один из диванов, скидывая вещи в угол. Черный бюстгальтер, том энциклопедии, пузырек с шампунем и несколько книг, на которые он удивленно посмотрел, словно на давно пропавших друзей, и только после этого приговорил к новому месту свалки на полу. Потребовалось несколько минут, чтобы расчистить место. Мы сели на диван, а Ямской прямо на пол, привалившись спиной к другому дивану, который решил не освобождать от хлама. Он что-то сказал женщине в коротком черном платье. Та подала пластмассовые кружки, и он налил нам водки, не спрашивая, хотим мы или нет. Ему она протянула бутылку, а себе налила из другой. Тем временем из гостиной вышла еще одна женщина.

— У Зои свидание с армейским генералом, — объяснил Андрей. — Это очень важный клиент, и она немного нервничает. Только немного. Поэтому и пьет немного.

Зоя снова налила себе водки в кружку и опрокинула в рот. Что-то сказала Ямскому по-русски, и тот, отпуская, махнул ей рукой.

— Удивительно, правда? — повернулся он к Джонс.

— Что?

— Вы видели ее фигуру под платьем? Сильные ноги, толстый зад, мощный, короткий торс, округлые плечи — такой ее сформировали тысячи лет выживания в степи и работы на земле, однако генерал считает ее экзотичной. Что ему местные смуглые богини? За Зою он платит в десять раз больше.

— Может, влюбился? — предположила американка.

Ямской несколько секунд озадаченно смотрел на нее, затем расплылся в улыбке.

— Интересная мысль. Очень интересная. Извините. — Он поднес горлышко ко рту и дважды хлебнул. Я видел, как дернулся его кадык, когда он сделал два щедрых глотка. — Вам, американцам, я должен казаться еще большим безнадегой, чем самому себе.

— Мне неизвестно, каким вы кажетесь самому себе, — отозвалась Джонс.

Мы с Ямским ждали, выпьет она водку или нет. Провоцируя, я пригубил из своей кружки и с удовольствием отметил, что напиток оказался из бутылки с острыми специями. Американка обнаружила, что я за ней наблюдаю, и поставила кружку на подлокотник дивана.

— Я кажусь себе совершенной развалиной. Более того, распавшимся на отдельные атомы. Поверьте мне, я ядерный физик и знаю, о чем говорю. Никто не представлял, куда нас вел мой великий учитель Сахаров, когда отстаивал свои убеждения. Он был вроде Христа, решившего выступить против Римской империи. Как вы полагаете, много ли людей поставили в то время на Христа? Наверное, это были самые неравные ставки во всем Древнем мире. Но мы не римляне. Русские любят безнадежные пари.