Марки королевы Виктории - Мейтланд Барри. Страница 32

Кэти вышла из спальни и спустилась по витой лестнице на первый этаж, неслышно ступая по застилавшему ее толстому ворсистому ковру. Из-за закрытой кухонной двери доносился стук ножа о разделочную доску, но, помимо этого, в доме было тихо. Дверь в гостиную оказалась полуоткрыта, и она вошла в эту длинную комнату с высокими французскими окнами, выходившими на лужайку в южной стороне дома. Напротив окон находился большой камин с поленницей заготовленных на случай холодов дров. Вокруг камина были гостеприимно расставлены кушетки и кресла. На стенах висели старые картины с сельскими видами, написанные маслом. Среди них помещалось совершенно неподходящее по стилю произведение: фотопортрет пожилого мужчины. Кэти предположила, что работа довольно старая, поскольку, во-первых, снимок был черно-белый, а во-вторых, запечатлевал человека, походившего на патриарха девятнадцатого столетия. С седыми усами и бородой, он смотрел в объектив камеры сквозь стекла старомодного пенсне. Однако чуть позже Кэти обнаружила внизу штамп лиссабонской студии художественной фотографии и дату – 1987 год.

Алкогольные напитки, о которых упоминал Старлинг, помещались в шкафу-баре. В противоположном конце комнаты стояли телевизор и письменный стол. В тумбочке под телевизором Кэти обнаружила две видеокассеты с записями старых мультфильмов Уолта Диснея. Возможно, это реликты, оставшиеся с прошлого Рождества, подумала она. Вряд ли Ева остановила бы свой выбор на мультфильмах. Осмотревшись, Кэти не увидела в этой комнате ничего указывающего на выбор Евы, – за исключением висевшей на стене фотографии старика, предположительно ее папаши.

Кэти открыла балконную дверь и вышла на террасу из теплого йоркширского камня. Справа, за лужайкой, она увидела угол искрящегося на солнце голубого бассейна, частично скрытого от взглядов живой изгородью из ивовых деревьев, а за бассейном – теннисный корт. Все это имело ухоженный вид: лужайка и живая изгородь были аккуратно подстрижены, сорняки выполоты. Далее располагался искусственный пруд с украшенной орнаментом облицовкой и огороженный кустарником розовый сад.

Когда она вернулась в гостиную, часы пробили семь. Хотя сумерки только еще начинали сгущаться, тени, отбрасываемые на лужайку окружавшими дом деревьями, удлинились и в гостиной стало темно и мрачно. Кэти прошла из гостиной в холл и увидела за лестницей коридор, заканчивавшийся дверью. Дверь приоткрылась; струившийся из нее свет падал на оклеенные бумажными обоями стены. Кэти неслышным шагом прошла по коридору к двери, заглянула в щель и увидела Старлинга, сидевшего за покрытым зеленым сукном столом и просматривавшего лежавшие перед ним бумаги. Он с таким вниманием изучал бумажные листы, что его нос находился от них на расстоянии каких-нибудь нескольких дюймов. На листе, который он в данный момент рассматривал, лежало яркое световое пятно от увеличивающего оптического прибора с подсветкой, находившегося у него в руке. Кэти тихонько вошла в комнату и окинула ее взглядом: небольшой кабинет со столом и небольшим камином, рядом с которым помещался обтянутый кожей стул с высокой спинкой, чуть дальше стоял книжный шкаф, а у противоположной стены – заставленный винными бутылками стеллаж.

На Старлинге была белоснежная крахмальная рубашка, и Кэти подумала, что он чем-то напоминает хирурга или дантиста. Но на самом деле внимание хозяина кабинета сосредоточилось на почтовой марке, наклеенной на бумажный лист. Перед ним на столе лежали и другие бумажные листы с марками всех цветов радуги – оранжевыми, зелеными, цвета сепии, голубыми – основательно потускневшими и выцветшими. Помимо этого их объединяло еще одно: все они были выполнены в сходной манере и имели один и тот же дизайн.

Старлинг оторвался от созерцания бумажного листа с маркой в центре и поднял на нее глаза.

– «Шалонские головки», – небрежно сказала Кэти, и тут, к своему ужасу, заметила, что Старлинг плачет и его щеки мокры от слез.

Старлинг некоторое время молча на нее смотрел. При этом его лицо сохраняло бесстрастное выражение. Принимая во внимание слезы, происходящее выглядело довольно абсурдно.

– Извините. Я не хотела вас беспокоить. Просто увидела свет и…

Она повернулась, чтобы уйти, но Старлинг сказал:

– Не уходите… Все в порядке. Вы можете остаться, если хотите.

Голос его звучал хрипло, но в нем слышалось приглашение к разговору. Казалось, ему хотелось что-то ей сказать.

– Вы, наверное, думаете, что это чистой воды сумасшествие, – сказал Старлинг.

Признаться, Кэти не знала точно, что он имел в виду.

– Все это, – уточнил он, указав на разложенные на столе бумажные листы с марками.

– О, я как раз пытаюсь сейчас понять суть этого увлечения. Мистер Мелвилл дал мне несколько книг на эту тему. Но я лишь в самом начале: изучаю пока наиболее древние и примитивные знаки почтовой оплаты – всякие там катушки и блоки из дерева… Там столько всего понаписано – у меня просто ум за разум заходит.

Старлинг удовлетворенно помотал головой.

– Должно быть, вы очень сознательный и добросовестный человек, сержант, коли пытаетесь понять душу помешанного филателиста.

– Вы считаете себя помешанным?

– По крайней мере в настоящий момент я так именно себя и чувствую.

– По словам мистера Мелвилла, вы написали книгу о «Шалонских головках».

Старлинг согласно кивнул.

– Я бы хотела ее почитать – если, конечно, возможно.

– В гостиной на книжной полке есть один экземпляр. Читайте на здоровье.

– Спасибо. Мелвилл говорил, филателисты очень высоко ее оценили.

– Мистер Мелвилл – добрый человек. Он устроил мне все это. – Старлинг указал на лежавшие перед ним бумажные листы, и Кэти впервые за все время заметила, что это не марки, а их цветные ксерокопированные изображения в натуральную величину. – Теперь моя коллекция принадлежит фирме «Кабот», но Джеймс попросил своих людей изготовить для меня копии. Ведь эти марки – мои самые любимые. – Старлинг печально посмотрел на листы с имитациями. Кэти подошла поближе к столу и через плечо Сэмми тоже бросила взгляд на ксерокопии. – Вот эти, к примеру… – Старлинг достал лист с ксерокопированным изображением блока из двадцати идентичных коричневых «Шалонских головок». Они располагались на листе в четыре ряда, по пять марок в каждом. – Новая Шотландия, 1853 год. Коричневые, номинальной стоимостью в пенни. Блок из двадцати штук, высокая печать. Как все-таки они красивы, как красивы… – прошептал он в восхищении. – Между прочим, это подарок. Ева подарила.

– Ева? Значит, она тоже знала о вашем увлечении «Шалонскими головками»? Понимала, что вам надо дарить?

– Нет, – вздохнул Старлинг. – Это оказалось просто совпадение. Тем не менее она – при всем ее неведении – угодила точно в яблочко. Сорвала, так сказать, банк. Она подарила их мне на день рождения два года назад. Раскопала в каком-то задрипанном филателистическом магазинчике. В какой-то дыре. Это меня сразило.

Кэти посмотрела на блок священных коричневых марок, дар Евы, двадцать крохотных ее портретов. Интересно, задалась она вопросом, Ева подозревала о своем разительном сходстве с этим изображением королевы? Неужели не подозревала?

Старлинг отложил лист с ксерокопиями марок и печально вздохнул. Должно быть, вспомнил о том, что эти сокровища ему больше не принадлежат.

– Я, пожалуй, пойду и возьму вашу книгу, – тихо сказала Кэти.

Он ничего не сказал, и она повернулась, чтобы идти. Тогда он заговорил снова.

– А ведь они, знаете ли, мне не позвонят, – сказал он и хлюпнул носом.

– Обязательно позвонят, – сказала Кэти.

– Нет-нет. Вы тогда оказались правы, знаете ли.

– Что вы имеете в виду?

– Вы были правы, когда упомянули о марках на письмах с требованиями выкупа. Когда спросили, не мои ли это собственные… – Он повернулся и посмотрел на Кэти в упор. Из глаз у него капали слезы. – Вы ведь полагали, что за всем этим стоит она, не так ли? Ну так вот: вы были правы – это мои марки.

– Что такое? – Кэти была поражена. – Но вы сказали…