Марки королевы Виктории - Мейтланд Барри. Страница 33

– Вы тогда спросили меня, проверял ли я свою коллекцию, чтобы убедиться в принадлежности марок. И я сказал, проверял. Думал, если скажу обратное, вы будете настаивать на проверке, да еще и подключите к этому полицейских экспертов. Но я ничего этого не сделал. Это было все равно что усомниться в лояльности жены… Кроме того, я боялся… Боялся узнать правду.

– А сейчас, значит, вы наконец это проверили?

– Нет. У меня есть… вернее, у меня имелось много тысяч марок, причем далеко не все они разложены по порядку и каталогизированы… Всегда существовала возможность какую-то пропустить, что-то проглядеть. Но люди из фирмы «Кабот» были предельно внимательны, разбирая мою коллекцию.

Он взял со стола некий весьма солидный на вид документ и протянул Кэти.

– За последние два дня они переписали и оценили все мои марки. Для «Шалонских головок» составили отдельный список. Там марки с «Землей Ван-Даймена» числятся в рубрике «Тасмания»…

Кэти нашла в списке Тасманию и обнаружила около пятидесяти кратких описаний марок этой страны, причем каждая марка имела свой особый цифровой код.

– Эти номера занесены в каталог Стенли Гиббонса и являются стандартным средством идентификации той или иной марки. Видите в списке место, где номера начинаются с кода СГ19, 1856?

– Да, вижу.

– Марки с кодом до СГ19, а именно СГ14, СГ15 и СГ17, – относятся к предыдущему году. Они тоже находились в моей коллекции. Но в списке «Кабота» их нет.

– Вы уверены, что они у вас имелись? Их так много, и все они так друг на друга похожи…

– Совершенно уверен. Видите ли, марки под номерами 14, 15 и 17 были первыми марками «Земли Ван-Даймена», где фигурировали «Шалонские головки», а я специально разыскивал первые марки всех тех колоний, где использовался этот дизайн.

Он понурился в своем кресле, плечи у него опустились.

– Вы оказались правы, сержант Колла. Их взяла Ева.

– Скажем так: кто-то взял их.

Он беспомощно покачал головой:

– А кто еще?

– Когда вы пришли к этому выводу?

– Только что. Когда сидел здесь и просматривал список «Кабота». Разумеется, Ева не одна в этом участвовала. Голос, дававший мне по телефону указание ехать в аэропорт, определенно принадлежал мужчине.

Кэти испытала огромное облегчение. Она права – Ева в безопасности. И все это чертово похищение не более чем семейная свара – правда, особого рода и доведенная до абсурда, до истерического надрыва. Ну теперь-то Брок опять сможет спокойно спать, и все они вернутся к своим привычным делам – реальным и куда более важным, нежели это. Что же касается Сэмми Старлинга, то ему жить дальше будет гораздо труднее, чем прежде. Она посмотрела на него, лелеявшего свое горе, и мягко сказала:

– Я должна рассказать об этом Броку, Сэмми. Или, быть может, вы сами с ним поговорите?

Он застонал.

– Прошу вас, – прошептал он, – возьмите это на себя. Я… не могу с ним сейчас говорить. Скажите ему, что я очень обо всем сожалею.

В кабинете Старлинга находилось одно французское окно с дверью, которая вела на каменную террасу, и Кэти, воспользовавшись этим, вышла на воздух, чтобы на приволье позвонить Броку. С террасы она могла наблюдать через окно за Старлингом, сидевшим без движения, закрыв голову руками.

– Что он сказал? – В голосе Брока отражались те же метаморфозы в настроении, которые Кэти только что испытала сама, начиная с ужаса, сменившегося затем раздражением, и заканчивая огромным облегчением. – Выходит, вы, Кэти, оказались правы! Возблагодарим же за это Господа.

– Это было очень жестоко, не так ли? Заставить его через все это пройти… Должно быть, она действительно его ненавидела.

– Заставить нас через все это пройти! Вспомните только, как мы задергались, когда возникло предположение, что эти двое могут встретиться в аэропорту и вылететь оттуда на континент, пока мы будем бестолково носиться из стороны в сторону, пытаясь установить их местонахождение? Та еще оказалась нервотрепка!

– Да, неприятно. Но я все-таки очень волнуюсь за Сэмми. Он просто раздавлен.

– Без сомнения, сейчас ему не дает покоя мысль, что если бы он уделил больше внимания вашим словам, то его деньги остались бы при нем. Кстати, вы по-прежнему хотите остаться там на ночь?

– Полагаю, я должна.

– О'кей! У него виски есть?

– Вероятно.

– Налейте себе большую порцию. Не стану отрицать: я испытал немалое облегчение. Особенно если учесть, что полученная от экспертизы информация ничего хорошего нам не сулила… Спокойной ночи.

Он повесил трубку прежде, чем она успела спросить, какие данные экспертизы вызвали у него беспокойство. Перезванивать, однако, она не стала и, пожав плечами, вернулась в кабинет Старлинга.

Старлинг поднял на нее глаза.

– Очень разозлился? – спросил он.

– Не особенно.

– Значит, вы сейчас уедете?

– Я подумала и решила остаться. Мало ли что? В такой ситуации ни в чем нельзя быть уверенным на все сто…

Старлинг одарил ее печальной улыбкой и сказал:

– Пойду узнаю, как там дела у Марианны с обедом…

В гостиной Кэти включила пару настольных ламп, подошла к бару и налила себе маленький стаканчик виски. Над баром висела единственная в гостиной книжная полка. Она была заставлена небольшого размера томиками. Самоучитель игры в бридж, краткое руководство к карточным играм, требовавшим усидчивости и терпения, англо-португальский фразеологический словарь и написанная Сэмми Старлингом книга «„Шалонские головки“. Хронология». Кэти взяла ее с полки и прошла к стоявшему у камина креслу. Она нашла очень трогательным посвящение книги отцу Евы, Дому Арнальду де Вашкунселлушу. Предисловие гласило: «Женская головка удивительной красоты».

«Если некая вещь прежде никогда не существовала, то как она должна выглядеть? Первые аэропланы своим дизайном напоминали птиц, первые автомобили – кареты без лошадей, а первая почтовая марка походила на монету или медальон. Когда Роуленд Хилл изобрел клеящуюся марку, он последовал совету Бенджамена Чевертона, считавшего, что частью ее дизайна должна стать „женская головка удивительной красоты“, выполненная рукой мистера Вайона и основывающаяся на юбилейной медали 1837 года того же Уильяма Вайона, изображающей профиль недавно взошедшей на престол королевы Виктории.

Этот дизайн лег в основу почти всех будущих британских марок, тем более что изображение головы суверена в профиль имело давние традиции, уходившие корнями во времена Древнего Рима. Это придавало новому дизайну легитимность, освященную веками, а кроме того, сообщало всему проекту необходимую респектабельность, а ее квадратику гуммированной бумаги явно недоставало».

Кэти покачала головой, подумав, что эти строки вряд ли могли выйти из-под пера Сэмми Старлинга.

«Но так ли это было необходимо? Впоследствии, когда британские марки взяли за образец другие страны, далеко не все воспользовались этим дизайном. К примеру, на марках Российской империи девятнадцатого века вместо профиля царя изображался герб дома Романовых. Равным образом, мы не найдем профиля кайзера на германских марках того периода и профиля короля Греции – на греческих.

Тем не менее мы находим голову королевы Изабеллы Испанской на марках ее страны, а также разнообразные женские мифологические и аллегорические фигуры – к примеру Цереры, Германии и Британии – на марках других стран. Закономерен вопрос: почему в дизайне марок отдавалось предпочтение женским изображениям? Откуда, из какого источника проистекает это нежелание?..»

«В самом деле, Сэмми, откуда все это проистекает? – подумала Кэти, удивленно выгнув дугой бровь. – Из какого источника?»

«Откуда, из какого источника проистекает это нежелание (за исключением марок Соединенных Штатов, где головы президентов, сменяя друг друга подобно профилям римских императоров на монетах, красовались на протяжении всего девятнадцатого века) изображать на марках правителей мужского пола? И почему Чевертон сказал „женская головка удивительной красоты“, а не просто „красивая голова суверена“, когда давал свои рекомендации Роуленду Хиллу, хотя второй вариант в данных обстоятельствах объективно представляется более естественным?

Быть может, все дело в том, что после французской революции европейские монархи опасались тиражировать свои изображения в виде отделенных от туловища голов, дабы не внушать своим подданным опасных идей? Следует, однако, заметить, что к изображениям женских головок это почему-то не относилось. Но вернемся к мужским образам. Возможно, их игнорирование связано с тем, что правители мужского пола, как, равным образом, и их поданные, испытывали подсознательное неприятие того факта, что образы суверена на марках были, если так можно выразиться, рассчитаны только на одно употребление, после чего теряли всякую ценность. Это не говоря уже о том, что каждый случай использования по назначению подобного образа был связан, так сказать, со своего рода поцелуем или, если угодно, актом оральной экспансии по отношению к обратной стороне изображения суверена».