Рим. Прогулки по Вечному городу - Мортон Генри Воллам. Страница 41

Столетиями позже люди георгианской и викторианской эпох объявили это место самыми романтическими развалинами в Риме. Там, где была арена, залитая кровью множества людей и животных, наши прапрабабушки устанавливали свои мольберты и набрасывали пейзаж с пастухом, козочками и мраморными руинами. К тому времени деревья и кусты выросли там, где когда-то сидели сенаторы, а отшельники в нижних ярусах делали пейзаж еще более романтичным.

Один ботаник написал книгу о растительности Колизея, насчитав здесь двести шестьдесят видов растений, это число более поздние исследователи увеличили до четырехсот двадцати. Стало модно смотреть на Колизей при лунном свете. Оставив свечи и карточные столы, деликатесы, шелк и бархат, люди садились в carrozza и при полной луне отправлялись к поверженному гиганту.

Невозможно описать его торжественное величие, — писала леди Найт в 1795 году. — Полная луна воссияла над развалинами, и это было само совершенство, а так как при лунном свете подробности не видны, почти веришь, что амфитеатр цел и полон зрителей.

Здесь позже Байрон услышал «долгий крик совы». Диккенс, д-р Арнольд и еще сотни людей внесли свой вклад в описание меланхолической картины, равной которой нет в целом мире. Затем, когда Рим стал столицей Италии, археологи пропололи Колизей, и четыреста двадцать видов растений были безжалостно вырваны из его щелей. Так он и стоит теперь, все еще вызывая недоверчивое удивление: колосс из камня с пробоиной в боку, откуда в Средние века изъяли тысячи тонн травертина. Если бы все камни, заполнявшие когда-то эту гигантскую брешь, могли встать на место, палаццо Венеции, палаццо Фарнезе, палаццо делла Канцеллариа и многим другим дворцам пришлось бы снова уйти в небытие.

Глава пятая. Катакомбы — гробницы святых и колыбель христианства

Автобус, отъезжающий от Колизея к Аппиевой дороге через каждые полчаса, привел бы в восторг Джона Лича в ту пору, когда тот иллюстрировал «Комическую историю Рима» Бекетта. Иногда разные века сталкиваются. Что, например, может быть более странным, чем видеть сегодня буквы SPQR, [69] когда-то приводившие в трепет весь мир, выбитыми муниципалитетом на крышках всех люков? Как нелепо звучит: «Будете на Аппиевой дороге — заходите, мы живем совсем рядом с гробницей Цецилии Метеллы».

Для римлян такие вещи в порядке вещей. Они не видят в этом ничего странного. Сидя в маленьком кафе у автобусной остановки и с интересом разглядывая Колизей, который от вас в двух шагах, вы, может быть, заметите, что никто из ожидающих трамвая или автобуса на него и не взглянет. Они просто знают, что он здесь. Им будет недоставать его, если он обрушится, но он так давно здесь стоит, что все его уже видели. Если жить в Риме, постоянно сознавая близость исторических и археологических ценностей, можно сойти с ума. Гиббон поступил мудро, решив работать над своей книгой в Швейцарии, и я бы не удивился, если бы Грегоровиуса сочли чудаком за то, что он двадцать лет занимался историей в Риме.

Автобус к Аппиевой дороге обычно следует полупустой. Он курсирует между Целием и Палатином. На плоской вершине Целия когда-то был резервуар, откуда поступала вода для морских сражений Колизея, а ниже по холму замечательный пролет ступенек ведет к церкви Святого Григория, когда-то бенедиктинскому монастырю, где жили святой Августин и его товарищи, откуда их послали обращать англичан.

Автобус проезжает Порта Аппиа, ныне ворота Святого Себастьяна, и через несколько секунд ныряет под железнодорожный мост и пересекает довольно жалкий ручеек. Трудно поверить, что это и есть романтический Альмон, в котором раз в год верховный жрец Кибелы и его «крутящиеся дервиши» купали Мать богов, которую олицетворял, как Афродиту с Пафоса, простой черный камень, и совершали свои обряды оскопления под барабаны и тамбурины.

Можно найти и более приятные воспоминания: небольшая барочная церковь Домине Кво Вадис стоит одна на обочине дороги. Это место встречи Господа нашего со святым Петром, так очаровательно описанное в апокрифических «Деяниях» Петра. Патрицианки, привлеченные проповедями святого Петра, решили оставить своих мужей и жить в чистоте. Разгневанные мужья решили отомстить Петру за то, что «учит странному», но некая «невероятной красоты» женщина по имени Ксантиппа предупредила святого об опасности и посоветовала ему бежать из Рима. Сначала Петр противился, но братья христиане убедили его сохранить свою жизнь ради молодой Церкви.

И внял он голосам братьев, и отправился один, сказав: «Ни один из вас не ходите со мной, я пойду один, переодевшись в другое платье». И, выходя из города, он встретил Господа, входящего в Рим. И, увидев его, спросил: «Господи, куда идешь?» И Господь ответил ему: «Иду в Рим, чтобы быть распятым». И спросил его Петр: «Господи, ты снова распят?» И тот ответил: «Да, Петр, я распят снова». И Петр пришел в себя; и, узрев Господа, поднявшегося на небеса, он вернулся в Рим, ликуя и славя Бога, ибо сказал тот: «Я распят», что и должно было случиться с Петром.

Затем в «Деяниях» описывается, как Петр был распят головою вниз, и говорится, что когда Нерон услыхал о его смерти, он был взбешен, «потому что рассчитывал наказать его более сурово, причинив ему большие страдания». Автор этого исторического документа, возможно, грек из Малой Азии, писавший о 200 годе н. э., очевидно, знал о Риме мало и, безусловно, не читал Тацита, потому что утверждает, что Нерон, встревоженный видением, отказался от преследований христиан.

Виа Ардеатина проходит рядом с церковью Домине Кво Вадис и хранит память о другом мученичестве, принятом гораздо позже. В марте 1944 года участники итальянского движения Сопротивления бросили бомбу на узкой улице Виа Раселла, напротив главных ворот дворца Барберини. Убиты были тридцать два немецких солдата. Немцы в ответ схватили наудачу триста тридцать пять итальянцев, которые не имели никакого отношения к взрыву — служащие, священники, несколько иностранцев, четырнадцатилетний мальчик, — и отвезли их к песчаным карьерам на Виа Ардеатина. Их расстреляли из пулемета, и мертвые тела с лавиной песка сползли в карьер. Сразу же после ухода немцев из города расстрелянных откопали и опознали, и в песчаном карьере был устроен, может быть, самый душераздирающий мемориал ужасов войны. Я посетил это мрачное место. Когда я обратился там к стоящему рядом со мной человеку, он ответил мне по-немецки. Я подумал тогда, не тот ли это случай, когда убийцу тянет на место преступления.

Потом автобус следует по узкому проезду к Аппиевой дороге, похожей на переулок в пригороде. Сменяют друг друга виллы с воротами, за которыми открываются тенистые тропинки, ведущие к коричневым домам, увитым бугенвилеями. Наверно, эта дорога мало изменилась с тех пор, как наши предки в XIX веке проезжали здесь в своих каретах. Автобус наконец тормозит с драконьим шипеньем — маленький и не вполне исправный дракон — недалеко от гробницы Цецилии Метеллы. Впереди лежит Аппиева дорога, прямая, как римское копье, с погребальными кипарисами и пиниями по бокам. Древняя мостовая из многоугольных базальтовых плит все еще сохраняется местами, отрезками от пятидесяти до ста футов. За двадцать веков транспортные средства оставили на камнях рубцы и борозды.

Неподалеку — четыре самые интересные римские катакомбы.

В окрестностях Рима около пятидесяти катакомб, и все время открывают новые. Нет сомнений в том, что многие ранние христиане все еще мирно спят под мостовыми современного Рима. По подсчетам отца Марки, в катакомбах похоронено шесть миллионов христиан, а если вытянуть в одну линию все подземные галереи, получится шестьсот миль.