Господин двух царств - Тарр Джудит. Страница 70

– Чем? Что я беру женщину с собой в длительное путешествие?

– Он возлагает столько надежд на продолжение твоей династии, а я – искушение безнадежное.

– Бедный Пармений, – сказал Александр, и в его голосе прозвучало нечто вроде сочувствия. – Когда-нибудь я выполню свой дом, – продолжал он, – но не здесь и не сейчас.

Язык Мериамон шевельнулся. На нем возникло слово, может быть, посланное богами. А может быть, и нет. Мальчик-прислужник бежал к ним из купальни, а другой, взрослый слуга, – из дворца, а кто-то кричал в пролет лестницы, разыскивая царя. То, что сказала бы Мериамон, потонуло в шуме и суете, да и вернуть это слово она уже не могла.

26

Александр покинул Мемфис на небольшом количестве кораблей с гораздо меньшим количеством людей, чем приплыл сюда: с ним были только царская гвардия, его личные друзья, их кони и слуги. Были еще несколько человек, собиравшиеся дойти с ними до устья Нила. Одним из них, несмотря на свое положение, была Таис. Зачем она отправилась, Таис не говорила, а Мериамон не нужно было спрашивать. Таис часто говорила, что гетере не следует влюбляться в своего покровителя. Это только во вред делу. Но Птолемей, как и его брат, был такой человек, перед которым, если он хотел, трудно было устоять.

Другим сопровождающим был прежний сатрап Мазас. Он отправился в путь с удивительно маленькой для персидского вельможи свитой: несколько стражников, горстка слуг и только одна из всех его жен, рожденная в Скифии, и потому не возражавшая против путешествия. Она была укрыта от посторонних глаз под вуалями и окружена толпой евнухов, но поездка, по-видимому, доставляла ей удовольствие. Наверное, ей не случалось путешествовать уже давно.

Мериамон хотелось бы поговорить с ней, и евнухи едва ли стали бы препятствовать, но женщина едва знала по-персидски и совсем ничего по-гречески, а Мериамон не знала ни слова по-скифски. Самое большее, что они могли сделать в первый же вечер, когда корабли причалили к берегу и компания разбила лагерь, это обменяться коротким приветствием и парой взглядов, которые при других обстоятельствах могли бы перерасти в дружбу. Когда Мериамон хотела продолжить свои попытки, Мазас вышел из ложбинки, где стоял его шатер, надменный, как все персы, даже под чужим владычеством, и его присутствие помешало дальнейшему общению.

Мериамон повернулась к нему спиной. Это была грубость, она отлично знала это, но не могла сдержаться.

– Погоди, – сказал перс.

Она могла бы не послушаться. Но женщина смотрела на них, и что-то в ее глазах заставило Мериамон помедлить. Во взгляде женщины не было ни страха, ни ненависти, только гордость, когда она смотрела на мужчину, который владел ею.

С виду Мазас не был неприятен. На персидских вельмож всегда можно посмотреть. Они выводили свою породу, как лошадей, по росту и красоте, и у него было достаточно того и другого. Мериамон хотелось бы увидеть его без бороды, которая скрывала лицо от самых глаз. То, что можно было видеть, имело очень тонкие черты, и нос был как серп молодой луны.

Что видел он, глядя на нее, Мериамон могла себе представить. Слишком маленькая, слишком тоненькая, слишком бесстыдная в тонком египетском полотне, обрисовывающем линии тела. Мериамон смело встретила его взгляд. Мазас опустил глаза. Персидская вежливость – никогда не смотреть прямо в глаза; уклончивость, можно было бы назвать это.

– Не беспокоит тебя, – спросила Мериамон, – что, если твой царь поймает тебя, ты умрешь смертью предателя?

– Мой царь – Александр, – ответил Мазас.

По-гречески он говорил с акцентом, но достаточно бегло. Лучше, чем говорила она, когда впервые появилась в лагере Александра.

– Ты ведь перс, – сказала она.

– А ты египтянка, – ответил Мазас.

– Он царь, какого мы выбрали, – возразила она.

– И мой тоже, – сказал он, – после того, как я узнал, каков он.

– А как же твой Великий Царь?

– Мой Великий Царь, – сказал Мазас, и в голосе его прозвучала горечь, – оставил меня поддерживать хоть какой-нибудь мир в провинции, раздираемой войной и мятежами. Даже македонские пираты приплывали сюда, чтобы урвать себе кусок, пока не пришел их царь. Ты знаешь об этом?

– Из этого у них ничего не вышло, – сказала Мериамон.

– Потому что я отбил их. Если царь будет продолжать, как и начал, он завоюет Персию так же, как завоевал Азию и Египет. Тогда он станет Великим Царем. И что тогда будете делать вы? Восстанете против него?

– Он будет нашим Великим Царем, – ответила Мериамон.

– Вот именно, – сказал Мазас.

Мериамон нахмурилась, глядя на яркий закат.

– Конечно, – продолжал Мазас, – вы, которые умеете постигать множество истин, можете предвидеть империю, в которой Персия и Египет будут жить в мире.

Он улыбался. Слегка подсмеивался над ней. Но без всякой враждебности.

Она, должно быть, сказала это вслух. Он добавил:

– Я вам не враг. Из тех, кто называет царем Александра, никто вам не враг.

Это было больше, чем она могла спокойно воспринять. Она снова пошла прочь. На сей раз он ее не задерживал.

Мериамон медленно брела к своей палатке. Это был все тот же шатер, в котором она так долго жила вместе с Таис, единственное место, ставшее ей почти домом с тех пор, как она покинула Фивы. Таис не было – она, конечно, была с Птолемеем.

Зато был Нико, домогавшийся с помощью лести улыбки и блюда со сладостями у Филинны. Стройная рыжеватая фигурка распрямилась на его коленях и приветствовала Мериамон.

– Где была я? – спросила Мериамон у кошки. – И где, негодница, была ты?

Сехмет зевнула, показав все свои жемчужно-белые зубки, спрыгнула с колен Нико и заструилась вокруг ног Мериамон, оставляя свою метку. Мериамон взяла ее на руки. Кошка урчала, как отдаленный гром.

– Она ходила со мной, – сказал Нико, облизывая мед с пальцев. – Из нее тоже получился прекрасный спутник. Она придирается, как жена.

– Я не придираюсь, – заявила Мериамон.

– Ты – нет, – ласково согласился Нико. – Тебе достаточно взгляда.

– Разве я когда-нибудь… Нико засмеялся.

– Садись, – сказал он, – съешь пирожок с медом. Они очень вкусные.

Мериамон села, но она не была голодна.

– Сехмет все время была у тебя, а ты не сказал ни слова? Я чуть с ума не сошла.

– Конечно, – сказал он, – и я тоже, когда ты ушла, ничего не сказав. Зуб за зуб, Мариамне.

– Мериамон.

– Мариамне.

Она вздохнула сердито и уступила.

Нико разломил последний пирожок пополам.

– Давай, ешь. Того, что ты съедаешь, не хватило бы и для маленькой птички.

– Ты когда-нибудь видел, как едят птички? Свиньи по сравнению с ними аскеты.

– Ты просто невозможна, – заявил Нико. Он улыбался и кормил ее пирожком так, что ей пришлось съесть его, иначе бы все ее лицо было перемазано медом. Честно признать, пирожок был вкусный. Нико в момент проглотил вторую половину и сидел довольный, глядя на нее.

– Что это ты такой самодовольный? – спросила Мериамон.

– А почему бы и нет, ведь я собираюсь жениться на царевне.

– А кто сказал, что я собираюсь выйти за тебя замуж?

– Ты, – ответил Нико. – Я уже говорил Птолемею. Он очень доволен.

– А Александр? Ему ты сказал?

– Ну, – ответил Нико, – нет. Пока нет. Мы решили, что нужно немного подождать. Ему ведь ты отказала, и его гордость будет уязвлена. Я бы не хотел хвастаться перед ним своей счастливой судьбой.

Мериамон со свистом втянула воздух. Она бы никогда не поверила в такое нахальство, не будь это Николаос.

– Итак, я куплена и за меня заплачено, не так ли?

– У тебя есть приданое. Господин Аи заверил меня в этом. Он поговорит с Птолемеем, когда мы вернемся из Сивы. Ты хочешь выйти замуж в Мемфисе или Фивах?

Она открыла было рот. Снова закрыла. Вдруг поняла, что не дышит.

– В Мемфисе было бы лучше, – продолжал Нико. Жизнерадостный – с ума сойти можно. – Тогда Александр точно придет. Я думаю, он не собирается в Фивы. После того, как побывает в Сиве, если боги будут к нему благосклонны, он снова направится в Азию. Дарий все еще жив, и он все еще Великий Царь. Пришло время задать ему трепку.