1356 (ЛП) - Корнуэлл Бернард. Страница 54
- Э-э… На святую Перпетую, Ваша Милость. Да, точно, на Перпетую. Через нашу деревню шли.
- С тех пор никого?
- Никого, Ваша Милость.
День святой Перпетуи праздновался полгода назад. Томас бросил крестьянину серебряную монету и эллекины двинулись в указанном направлении.
Сгущались сумерки. Пора было искать ночлег. По дну долины вилась речушка, у которой в тени дубовой рощицы виднелись две лачуги. На северном краю долины за леском поднимались дымы то ли села, то ли городка. Там же, должно было быть, если крестьянин не врал, аббатство. Над рекой летали вороны, чернильно-чёрные на фоне блекнущего закатного неба. Звонил колокол, созывая прихожан на вечернюю молитву.
- Город, там, что ли, не пойму? – догнал Томаса Раймер.
- Возможно, но скорее, как обычно, под боком монастыря – деревня.
- Монастыря? – удивился Раймер.
- Туда-то я и еду.
- Молиться? – фыркнул командир латников герцога Уорвика.
- Да. – коротко подтвердил Томас.
Раймер смешался.
Эллекины нахлёстывали коней, и впереди, за рекой, густо поросшей ивами, открылась деревня, над которой возвышались внушительные стены монастыря с торчащим из них шпилем церкви. Дорога, следуя изгибу реки, уходила вбок.
- Мы в деревне подождём. – уведомил Томаса Раймер.
- В трактире?
- Если он там есть.
- Должен быть. В монастырь-то я со всем отрядом не попрусь.
Аббатство больше походило на крепость.
- Это то место? – с сомнением уточнил Томас у Роланда.
- Мне откуда знать? Я там не был ни разу.
- Стены высоковаты для монашеской обители.
Рыцарь-девственник нахмурился:
- Святой Жюньен пообещал святому Петру, что его меч будет в безопасности. Вот и монастырь на замок похож.
- Если это, вообще, монастырь святого Жюньена.
Подъехав ближе, Томас рассмотрел, что массивные ворота обители распахнуты настежь. Очевидно, здесь было принято, как и в некоторых других аббатствах, закрывать ворота лишь с последним лучом светила.
- Святой Жюньен покоится здесь, да? – спросил Роланда Томас.
- Если это – аббатство святого Жюньена, то да.
- Значит, «Ла Малис» может находиться здесь?
- Где, возможно, её и стоит оставить, а?
- Я бы оставил. Но Бессьер не оставит. Мало того, он воспользуется ею не для возвеличивания церкви Христовой, а для возвеличивания себя, любимого.
- А ты нет?
Томас вздохнул:
- Я уже говорил тебе, как намерен распорядиться с «Ла Малис». – он повернулся в седле, - Люк! Гастар! Арнальдус! Со мной. Остальным ждать в деревне. И платить за взятое!
Он выбрал трёх гасконцев в спутники, чтобы не обнаруживать перед монахами своей принадлежности к англичанам. Сопровождать Томаса также вызвались Кин, Робби и де Веррек. Не удалось отделаться от Бертильи с Женевьевой, хотя Хью мать согласилась на время доверить Сэму.
- Почему ты не берёшь лучников? – осведомилась у Томаса Женевьева.
- Я хочу расспросить настоятеля, а не пугать его до смерти. Заехать, перемолвиться словечком и убраться прочь.
- В Монпелье ты тоже так говорил. – едко заметила жена.
- Это – монастырь. – буркнул Томас, - В нём – монахи, не солдаты. Пара вопросов, и мы уедем.
- С «Ла Малис»?
- Если она существует, если она здесь, если-если-если. – Томас ударил коня шпорами и помчался к воротам, чтобы успеть до того, как солнце окончательно скроется за горизонтом. Справа от дороги мальчонка с большим псом пас коз. За выпасом через реку был переброшен каменный мост, от которого дорога разветвлялась. Левое ответвление вело в деревню, правое – к монастырю, окружённому чем-то вроде рва, заполненного по каналу водой из реки. К воротам, не спеша, шагали две облачённые в рясы фигуры. Оглянувшись на догоняющих их всадников, монахи приветливо поздоровались, и один из них спросил:
- Вы за паломниками?
Первым порывом Томаса было отрицательно помотать головой, но, мгновенно взвесив в уме все за и против, он решил иначе и кивнул.
- Они прибыли с час назад. Будут рады охране, ведь болтают, что англичане близко.
- Мы англичан не видели. – заверил Томас.
- Всё равно пилигримы будут рады вас видеть. Для паломничества сейчас не лучшие времена.
- А когда они были лучшими? – философски осведомился Томас, въезжая под арку. Стук копыт эхом отдавался под сводами, - Паломники где?
- В обители. – крикнул вслед монах.
- Нас, что, поджидают? – встревожилась Женевьева.
- Не нас. – успокоил жену Томас.
- И кто не нас поджидает?
- Какие-то паломники.
- Послал бы ты всё же за лучниками.
Томас указал ей на трёх гасконцев, Робби и Роланда:
- Не думаю, что нам страшна горстка богомольцев.
Лошади плотно заполнили тесное пространство между стеной и церковью. Соскочив с коня, Томас привычно проверил, легко ли выходит из ножен клинок. Позади со скрипом захлопнулись ворота, и лёг в пазы засов. На фоне слабо подсвеченного небосклона с яркими точками первых звёзд здания монастыря казались чёрными. На подставках между двух каменных домов, очевидно, монашеских спален – дормиториев, горели факелы. Мощёная дорога шла через монастырь к воротам на противоположном конце обители (открытым, как ни странно), у которых тоже было не протолкнуться от осёдланных и вьючных коней. Томас направился к освещённому двумя факелами входу в собор и решительно вошёл в двери. Внутреннее убранство храма внушало трепет и благоговение: яркие фрески на стенах; резные колонны, поддерживающие ажурные своды; золото алтарей. Монахи в чёрных рясах выводили стройно и строго латинские слова псалма:
- …Quoniam propter te mortificamur tota die, aestimati sumus sicut oves occisionis…
- О чём они поют? – шёпотом полюбопытствовала Женевьева.
- «…Но за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обречённых на заклание…»
- Не нравится мне здесь. – поёжилась Женевьева.
- Мы в монастыре не задержимся. Дождёмся конца службы, поговорим с настоятелем и уедем.
Его заинтересовали фрески. Страшный суд соседствовал с картинами корчащихся в адском пламени грешников, среди которых Томас с изумлением заметил священников и монахов. Ближе, в нефе, стену украшало изображение Ионы и заглатывающего его кита. Томасу чуднО было видеть огромную рыбину нарисованной так далеко от ближайшего океана. Когда он был мальцом, отец рассказывал ему историю Ионы, и юный Томас часами выстаивал на берегу моря в надежде узреть рыбу, способную проглотить человека. Напротив Ионы Хуктон обнаружил затенённую колонной фреску, на которой коленопреклонённый монах, стоящий на заплатке зелёной травы в заснеженном поле, принимал протянутый ему с неба меч. Святой Жюньен!
- Вот он! – радостно пискнула Женевьева.
Стоящие в задних рядах монахи обернулись на её голос.
- Женщины!? – возмущенно воскликнул кто-то из них.
К Томасу подскочил плечистый инок:
- Паломникам разрешено входить в церковь лишь между заутреней и ноной! – гневно выпалил он, - Не сейчас! Вон отсюда!
Инок растопырил руки и принялся теснить Томаса со спутниками к выходу:
- Вы посмели войти в храм с оружием?! Вон! Вон!
Суматоха привлекла внимание остальной братии. Пение перешло в недовольный ропот. Томасу вспомнились слова отца. Он часто повторял, что толпа монахом может быть страшнее шайки разбойников:
- Народ воспринимает их, как стадо телков, а ведь они не телки, отнюдь не телки. Порой они сражаются, как дикие звери.
Эти смиренные иноки были настроены враждебно к непрошенным гостям, а набилось в храм сотни две монахов. Плечистый упёр Томасу в грудь ладонь и сильно толкнул. С высокого алтаря ударил колокол, и одновременно раздался стук тяжёлого посоха о каменный пол.
- Пусть остаются! – раздался властный голос, - Пусть остаются!
Редкие монахи, продолжавшие тянуть псалом, умолкли.
Томас мягко сказал иноку, ладонь которого покоилась на солнечном сплетении лучника:
- Руку убери.
Тот исподлобья взирал на него, не пошевелив даже пальцем.