По следам рыжей обезьяны - Мак-Киннон Джон. Страница 29

Хотя гиббоны — самые широко распространенные приматы в джунглях Калимантана и наблюдать за ними — необыкновенное удовольствие, они настолько осторожны, что подкрасться к ним чрезвычайно трудно. Заметив меня, они тут же спасались бегством на самые высочайшие деревья и из этих неприступных укрытий осыпали меня оскорблениями, поднимая оглушительную какофонию издевательских воплей, пока я не убирался прочь, не выдержав этой нескончаемой лавины поношений.

Сиаманги, или большие черные гиббоны Малайи и Суматры, давно тревожили мое воображение. Их название звучало так необычно и они так редко встречались в зоологических коллекциях, что превратились в моих глазах в самых таинственных животных [15]. Английский зоолог Чиверс только что закончил двухлетнее изучение сиамангов в Паханге, и я решил перед возвращением в Англию взглянуть на этих необыкновенных обезьян собственными глазами. Времени было мало, но я решил выкроить два дня и посетить охотничий резерват Крау, где работал Дэвид.

К сожалению, вылет моего самолета с Калимантана задержался, и я опоздал на ночной поезд из Сингапура в Малайзию. Но это меня не остановило, и рассвет застал меня в следующем поезде, который несся к северу через многочисленные протоки. Путешествие продолжалось на лендровере управления охоты, и уже через несколько минут после моего прибытия маленький улыбающийся малаец Кассим вел меня по скользкой тропе в страну сиамангов. Здешние джунгли были совершенно не похожи на лес в Сабахе; здесь были другие деревья, а фикусы и нефелиумы росли в изобилии, какого мне еще не приходилось видеть.

Часа два мы шли, поворачивая то туда то сюда, по лабиринту узких тропинок, пересекающих территорию резервата. Пиявок было великое множество, но они казались мелкими и убогими по сравнению с яркими полосатыми красавицами, которые терзали меня на Калимантане. Мы спугнули несколько стай болтливых обезьян, два вида были мне незнакомы. Полосатые тонкотелы выглядели очень элегантно — серая спинка, белый жилет и черные лицо и руки. Пожалуй, еще более необычны на вид — дымчатые тонкотелы: их диковинный гнусавый крик напоминает ослиный рев. Лицо у них черное, а вокруг глаз белые круги, как у клоуна; вид страшноватый, и обезьянка сильно смахивает на жутковатое привидение.

Местные гиббоны тоже непохожи на своих родственников с Калимантана. Их масть варьирует от медового до темно-шоколадного цвета, выглядят они очень нарядно: руки и ноги белые, а вокруг лица белый ореол. Поразительно, что гиббоны и сиаманги, несмотря на то что они ведут одинаковый образ жизни и питаются теми же плодами, могут мирно сосуществовать друг с другом, жить на одной территории и кормиться теми же плодами.

Мы продолжали поиски, и, по мере того как день вступал в свои права, треск цикад становился все оглушительнее. Время от времени нам попадались высокие деревья-каучуконосы, на стволах которых были видны V-образные зарубки, сделанные малайцами, — они собирают сладкий белый сок, из которого делают жевательную резинку.

Далеко впереди вдруг начался дикий гвалт — жуткая какофония с уханьем и воплями.

— Сиаманг! — радостно воскликнул мой провожатый.

Мы сошли с тропы и поспешно зашагали в ту сторону, откуда доносился шум, увязая в болоте и путаясь в коварных петлях лиан. Но прошло двадцать минут, а мы все еще продирались сквозь заросли и не видели животных, до которых, казалось, было рукой подать. Мы выбрались на берег широкой бурной реки, но, увы, сиаманги оказались на другом берегу, и мы их не увидели. Кассим повел меня дальше, к мосту, и мы стали удаляться от воплей и улюлюканья, которые неслись нам вслед со все нарастающей мощью. Нам явно не везло. Мост снесло паводком, и когда черные обезьяны замолкли, нам ничего не оставалось, как вернуться обратно в сторожку егеря. Я был огорчен и разочарован. Было от чего прийти в отчаяние — мы подошли так близко и не видели их, а ведь на поиски у меня оставался один-единственный день! Но мой спутник был настроен оптимистически и заверил меня, что я непременно увижу сиамангов до отъезда.

И вправду, не успел рассеяться утренний туман, как я увидел поразительное зрелище. Большая черная обезьяна с привычной небрежностью перепрыгнула на извилистую лиану и повисла, растянувшись во весь рост, принимая мое внимание как нечто само собой разумеющееся. Когда этот самец отправился дальше в свой утренний обход, за ним, перехватываясь за те же ветви, проследовали два более мелких сиаманга. Животные были мощные, и мне приходилось почти бежать, чтобы не отстать от них. Сильными бросками, раскачиваясь то на одной, то на другой руке, с болтающимися из стороны в сторону ногами, они пролетали над головой в легком, плавном ритме. Это было доведенное до совершенства искусство воздушного полета: не медлительное, осторожное карабканье орангутанов и не головоломные прыжки мелких гиббонов, раскачивающихся на руках, а мощное, уверенное движение вперед вдоль отлично изученной системы переплетающихся ветвей. Добравшись до цели, они с полчаса объедались липкими красными плодами. Затем, как по сигналу, закончили обед и перешли в ажурную крону туаланга. Там были две взрослые и две молодые обезьяны. Самец принялся разбирать шерсть подростка, обследуя ее тщательно, волосок за волоском, а мать с малышом отдыхала неподалеку, очень довольная, что отец снял с нее часть забот. Самец сиаманга очень серьезно относится к своим обязанностям и принимает гораздо большее участие в воспитании потомства, чем самцы других видов обезьян. Детеныши старше года обычно путешествуют верхом на своем отце и возвращаются к матери только на ночь. Этот подросток уже давно вышел из возраста, когда малышей так балуют и лелеют, но отец до сих пор относился к нему с подобающим родителю интересом.

Внезапно группа рассыпалась, и животные принялись возбужденно кружить в кроне дерева. Горловые мешки самцов раздулись, как большие розовые шары, и самка тоже надула свой более скромный горловой мешок. Троекратное рявканье разнеслось по лесу как пулеметная очередь, и они всерьез взялись за свое неописуемое хоровое пение. Отец и сын, бешено ухающие в унисон, — это было нечто не поддающееся описанию. Мать вторила их гулким, булькающим воплям, усиленным реверберацией горловых мешков, лающей трелью, которая словно подхлестывала их, и они разражались новыми неистовыми воплями. Несколько раз крики как будто затихали, и я думал, что вот-вот они прекратятся, но каждый раз животные принимались снова орать во всю мочь, скача среди голых сучьев, как одержимые. Хор смолк так же внезапно, как и начался, и обезьяны расселись, мирно закусывая, словно они не имели к этому бедламу никакого отношения. Вдали на севере и на востоке крик подхватили другие группы, возвещая о своем местонахождении и утверждая свои права на участок.

Эти великолепные животные очень напоминали легко приходящих в возбуждение диких шимпанзе, которых я наблюдал в Танзании. Сиаманги поменьше, и руки у них невероятной длины, но обе обезьяны переполнены одинаковой яростной одержимостью, которую не встретишь ни у меланхоличных орангутанов, ни у грациозных гиббонов. Разумеется, в других отношениях они сильно различаются. Шимпанзе живут большими, расчлененными сообществами, и отдельные группы соединяются или расходятся в зависимости от внешних условий. Сиаманги, как и другие гиббоны, живут небольшими семейными группами, охраняя свои владения регулярными громогласными перебранками. Жизнь шимпанзе насыщена точно разработанными приветствиями и приемами общения, которые необходимы для поддержания их сложной иерархии, а сиаманги живут в такой тесноте, что им не до светских условностей. Каждый член семьи всегда знает, что в данный момент происходит, и не нуждается в дополнительных разъяснениях.

Я наслаждался два часа, наблюдая за этим забавным квартетом, а потом поспешил в управление резервата, где меня уже ждал лендровер, который подбросил меня на станцию. Вскоре я уже снова мчался на юг, а еще через день вылетел навстречу леденящему холоду очередной зимы в Англии.