Дуга большого круга - Клименченко Юрий Дмитриевич. Страница 21
Он ушел не улыбнувшись, как это делал обычно, следуя американской традиции: улыбаться во всех случаях жизни.
Через сутки конвой вышел, а «Гурзуф» остался в Мурманске. Несмотря на большие повреждения, нехватку рабочей силы, частые налеты немцев, судно через месяц ушло в рейс.
«Гурзуф» направили на Дальний Восток Северным морским путем. Роман хорошо помнил трудное плавание во льдах Арктики. Где-то поблизости пиратствовал гитлеровский рейдер «Адмирал Шеер». Поступали тревожные сообщения. Потоплен «Сибиряков». Рейдер подошел к острову Диксон, но был отогнан огнем наших батарей и судов, стоявших в бухте. «Шеер» выслеживал идущий на восток караван. Суда продвигались с ледоколами, беспомощные, лишенные возможности свободно маневрировать. Бесконечные ледяные просторы перед глазами. Лед слепил. Каждая черная точка ясно выделялась на белом снегу. Скрыться было некуда. Солнце светило круглые сутки. А шли таким малым ходом, что пешеход мог обогнать судно. Крейсеру так и не удалось обнаружить караван. Он пробрался через Берингов пролив благополучно.
«Гурзуф» поставили на линию Владивосток — Ванкувер. Здесь плавание стало значительно спокойнее, чем в конвоях. В этих районах гитлеровцы почти не появлялись.
…Проехали Омск. Поезд пошел быстрее. Мелькали названия знакомых городов.
У Романа было странное, какое-то двойственное состояние. Он радовался тому, что едет к жене, и в то же время чувствовал, как теряет что-то очень для него дорогое, близкое. Накануне отъезда он долго бродил по судну, заглядывал во все уголки.
Вот тут был развороченный бомбой полубак, теперь он отремонтирован, и только внимательный глаз может заметить умело закрашенные новые листы…
Сколько часов он провел на этом диванчике в штурманской рубке? Много, очень много… А вот место на мостике между телеграфом и обносом, где он обычно стоял. Черное пятно на белой краске так и осталось от его полушубка… Его каюта… Тут наедине с собой он безжалостно критиковал свои действия, сомневался, принимал решения…
В памяти одно за другим проходили лица… За три года чего не случалось… Но теперь все казались хорошими, плохое не вспоминалось. Казалось, что никогда он не встретит таких людей, не будет командовать таким прекрасным судном. Многие сожалели об его уходе, некоторые даже считали отъезд капитана предательством, смотрели на него укоризненно: «Эх ты, покинул нас. Мог бы ведь остаться».
Моторист Зверьков зашел к нему в каюту и, держа руки за спиной, смущенно проговорил:
— Вот, Роман Николаевич, машинное звено просило передать вам на память… — Зверьков подал ему маленький, искусно выточенный из нержавеющей стали якорь, укрепленный на полированной дубовой дощечке. — Надпись-то посмотрите, — сказал Зверьков.
На пластинке было выгравировано: «Помни «Гурзуф». Мы не подвели. Т/х «Гурзуф». Машинное звено. 1942 г.».
Торжественный повар, в накрахмаленном халате и колпаке, преподнес ему огромную коробку печенья. Роман хотел его отдать к вечернему чаю, на общий стол, но кок обиделся и потребовал, чтобы капитан отвез печенье жене.
— Наверное, всю войну таких не ела. А может быть, и до войны. Ведь я первым кондитером в Одессе слыл.
Каждый чем-то хотел показать свое уважение к нему. В последний час собрались в столовой.
— Роман Николаевич, не забывай нас, — сказал Снетков. — Мы еще встретимся…
— Спасибо за все, ребята, — растроганно сказал Роман. — То, что мы пережили вместе, не забывается. Буду рад плавать с вами еще.
— Мы — тоже, Роман Николаевич, всегда с вами, — зашумели моряки.
«Царь Соломон» подошел к Роману, пожал руку.
— Что же, дорогой Роман Николаевич, видно, вам самому не хочется уходить от нас. Ничего не поделаешь. Утешайте себя тем, что оставляете о себе прекрасную память, я говорю серьезно и без лести. А если понадобится вам настоящий механик, то вызовите Шамота.
Роман засыпал под однообразный лязг поезда. На душе у него было грустно и радостно.
В Москве он сразу попал в людской поток. На улицах преобладали военные шинели. Город выглядел грязным, запущенным. Зато лица у людей были счастливые. Кончилась война! И завтра не прилетит самолет, и не упадет бомба, и жизнь твоя не оборвется…
Роман остановился в гостинице, где с трудом получил номер. Он вымылся горячей водой, побрился, надел форменный костюм и, привинтив ордена, направился в министерство.
Когда он проходил по коридорам, на него поглядывали с уважением. Заслуженный человек! Он прошел в приемную замминистра. Немолодая секретарша тоже посмотрела на ордена Романа и с сожалением сказала:
— Придется немного подождать. Василий Иванович занят.
Роман сел на стул у двери. Его клонило в сон. Наконец двери открылись. В приемную, продолжая неоконченный разговор, оживленно жестикулируя, вышли двое с широкими золотыми нашивками на рукавах.
— Одну минуточку, я доложу, — сказала секретарша, направляясь к двери. Через минуту она вернулась. — Прошу вас. Заходите.
Роман очутился в большом кабинете. Шелковые кремовые шторы были опущены. Солнце щедро било в окна, и от этого комната наполнялась мягким, приятным светом. Навстречу ему шел замминистра, невысокий человек с темными волосами. Он улыбался, приготовив руки для объятий. Это был привычный жест и улыбка, которыми замминистра обычно встречал передовых капитанов, знатных крановщиков и механизаторов, но он никогда не обнимал их. Излишнюю фамильярность допускать незачем. Так было и сейчас. Не дойдя двух шагов до Романа, замминистра остановился.
— Ну, молодец, Роман Николаевич! Герой, герой. Поддержал, можно сказать, честь торгового флота. Немного среди нас таких, как ты.
Роману стало не по себе от потока хвалебных слов. Он старался понять, чего можно ожидать от такой горячей встречи, что скрывается за ней. Так просто его в министерство не вызвали бы.
— Садись, Роман Николаевич. Есть серьезный разговор, — пригласил замминистра. — Специально для него и распорядился, чтобы ты завернул к нам, — и, не давая Роману возможности задать вопрос, торопливо сказал: — Надо тебе принять Невское пароходство.
— Как пароходство? — не понял Роман.
— Так. Начальником.
— А Королев?
Замминистра недовольно нахмурился.
— Ему мы другое место подыскали. Он организатор хороший. Вот пусть и организовывает новое пароходство. Уже уехал… на ДВК. Не встречались?
— По-моему, он… — начал было Роман, но замминистра прервал его.
— С ним решено. Давай лучше о тебе. Согласен?
Роман молчал. Предложение было неожиданным, заманчивым и почетным.
— Да прямо не знаю, Василий Иванович, — наконец сказал Роман, называя замминистра по имени и отчеству, считая, что этот неофициальный тон задал сам замминистра. — Не знаю. Не думал о такой должности.
— А тут думать нечего. Все уже согласовано. И там тоже, — замминистра улыбнулся, поднял палец кверху, — твою кандидатуру все одобрили. Вот так.
— Если согласовано, то меня и спрашивать нечего, — нахмурился Роман. — Когда прикажете ехать, товарищ замминистра?
— Если не очень устал, то сегодня же.
— Есть выехать сегодня. Разрешите идти?
— Давай, давай. — Замминистра покровительственно похлопал Романа по плечу. — Трудно будет — поможем. Если что… Москва не за горами. О всех подробностях расскажет тебе Анисим Захарович. Начальника эксплуатации знаешь?
Роман кивнул.
— Ну, будь здоров. Желаю тебе успехов и помни: мы не за горами.
«Это я хорошо знаю. Вы не за горами!» — улыбнулся про себя Роман.
Он попрощался и вышел.
В Ленинград Роман приехал рано утром. Трамваи еще не ходили. Он брел по залитому холодным солнцем Невскому проспекту, мысленно здороваясь с каждым домом. Все они были старыми знакомыми с юности. Он радовался, что дома уцелели. Кое-где Роман заметил пустыри, но в общем, разрушений было немного. Когда он очутился на Мойке, пошел медленнее.
Вот тут, у горбатого мостика, много лет назад они дрались с Игорем, с этого спуска отправлялись в первые походы на своей лодке «Волна», на Зимней канавке одержали победу над Колькой-булочником… Как давно это было, но все ярко в памяти. Вот окно комнаты Игоря в первом этаже, куда они, презирая дверь, влезали, считая, что так удобнее и быстрее. А потом, когда поступили в Мореходку, Роман заходил за приятелем, чтобы идти вместе в училище.